Читать книгу Сто лет СССР: современная историография - Группа авторов - Страница 3

Asschenfeldt F., Trecker M. From Ludendorff to Lenin? World War I and the origins of Soviet economic planning // Europe-Asia Studies. – 2023. – DOI: https://doi.org/10.1080/09668136.2023.2259635.

Историки Ф. Ашшенфельд (Принстонский университет, США) и М. Трекер (Институт истории и культуры Восточной Европы, Лейпциг, Германия) анализируют взаимосвязь между войной и экономическим планированием, рассматривая интеллектуальную историю экономического планирования во время и после Первой мировой войны. В центре внимания авторов – вопрос о влиянии мобилизации экономики в 1914–1918 гг. на развитие социалистической мысли в целом и, в частности, на развитие советской экономики. Прослеживая историю военного планирования в Германии и России, авторы предлагают новую интерпретацию роли немецкой военной экономики в политике большевиков.

Ашшенфельд и Трекер сосредоточили внимание на сравнении дебатов о планировании среди российских левых и дебатов о планировании в Германии военного времени. В Германии экономическое планирование рассматривалось промышленниками, такими как В. Ратенау, а также военными деятелями, такими как генерал Э. Людендорф, «не просто как необходимое зло в военное время, но и как способ оживить немецкое общество после войны» (с. 2). За этими дискуссиями следили в России, в том числе экономист Ю. Ларин (Михаил Лурье, 1882–1932), который после революции стал «одним из самых радикальных сторонников планирования». Авторы отмечают, что до прихода к власти большевики в основном обращали внимание на динамику капитализма на периферии и не заглядывали далеко вперед в прогнозах о форме и организации социалистической экономики. Но в ходе Первой мировой войны «российские левые интеллектуалы начали видеть следы социализма в мерах, принятых воюющими державами, особенно в военной экономике Германии» (с. 2). Особое внимание авторы уделили влиянию работ Р. Гильфердинга (1877–1941), подробно рассмотревшего процесс картелизации промышленности во второй половине XIX – начале ХХ в. По мысли Гильфердинга, процесс картелизации и концентрации власти в руках финансового капитала в конечном счете должен был привести к возникновению общего картеля (Generalkartell), который планировал бы все экономические отношения в данном обществе. Экономические процессы в Европе этому лишь способствовали. Фактическая отмена свободной конкуренции в 1870-е годы потребовала от буржуазии бо́льшего взаимодействия с государством. Поскольку контролируемую конкуренцию было легче осуществлять в границах одного политического образования, картели, как правило, развивались по национальному признаку, стремясь расширить сферу своего влияния за пределы национальных границ, чтобы увеличить прибыль. Этот механизм, утверждал Гильфердинг, мог бы объяснить геополитическую напряженность начала ХХ в.: несколько национальных картелей боролись за мировые рынки, имея ограниченные ресурсы и территории, и стремились их расширить, используя военную мощь государства (с. 8).

Среди большевиков интерпретация войны как апогея картелизации была впервые предложена Н. И. Бухариным, он в книге «Империализм и мировая экономика» (1915) утверждал, что начало мировой войны привело к появлению нескольких «национальных марксизмов» и борьбе между различными регионами. Он «пошел дальше Гильфердинга, утверждая, что преобразование национальной экономики в один гигантский трест – процесс, начавшийся в Германии в 1870-х годах, – представляет собой важную предпосылку социализма» (с. 8). Первая мировая война рассматривалась как конфликт между государственно-капиталистическими картелями, контролируемыми правящими классами, которые стремились насильственно продвигать свои интересы на мировом рынке.

Для Ленина, Бухарина и Ларина картелизация военного времени («государственный капитализм») представлялась лишь промежуточным шагом в неизбежном развитии общества к социализму. Ларин до 1917 г. также часто ссылался на работы Гильфердинга, анализируя военную экономику Германии. Он отмечал, что банки, участвуя в финансировании войны, были вынуждены сокращать конкуренцию, что в свою очередь приводило к созданию отраслевых монополий. Таким образом, война должна была укротить «хаотические» процессы рынка путем картелизации, породив более рациональный экономический порядок. В 1915 г. Ларин писал на страницах «Вестника Европы», что «сегодня Германия представляет собой самую интересную социальную лабораторию человечества» (цит. по: с. 10). В октябре 1917 г., когда он стал одним из главных советников Ленина по экономическим вопросам, именно это ви́дение военной экономики послужило основой для первых шагов к экономическому планированию и тотальной национализации.

На Ленина, «по-видимому, произвела особое впечатление военная экономика Германии, которая служила свидетельством мощи централизованного планирования и расширенного влияния государства. Однако, учитывая, что Ленин сделал очень мало зафиксированных замечаний о военной экономике Германии, ее влияние на него не следует преувеличивать» (с. 10). Большевистское экономическое планирование было не просто попыткой подражать немецкой модели. Скорее, утверждают авторы, здесь есть «избирательное сходство с другой высокоцентрализованной и принудительной моделью экономического управления». Можно выделить лишь набор «этатистских и нелиберальных убеждений, разделяемых немецкими военными планировщиками и экономистами в большевистской России» (с. 3). Влияние немецкой политики военного времени на конкретную политику большевиков трудно проследить, особенно с учетом того, что немецкая военная экономика «не разделяла сильного акцента большевиков на национализацию и конфискацию» (с. 10).

На более глубоком уровне внимание большевиков к немецкой военной экономике указывает на «набор общих ценностей и черт сходства, которые, как это ни парадоксально, разделяли российский революционный режим и немецкие реакционные правые». Стремление большевиков к неограниченной исполнительной власти «отражало стремление Людендорфа подчинить всю экономическую деятельность военному командованию для целей тотальной войны» (с. 11). Таким образом, военная экономика Германии привлекала большевиков как модель хорошо организованной «буржуазной диктатуры», пример силы принуждения. Именно по этой причине к концу 1920-х годов многие видные представители немецкой правой интеллигенции, «отвергая большевизм, были очарованы экономической организацией Советского Союза». Такое «избирательное восхищение, несмотря на идеологический разрыв, уходит корнями в Первую мировую войну» (с. 11).

В целом, заключают Ашшенфельд и Трекер, во время Первой мировой войны все воюющие державы были вынуждены так или иначе усилить вмешательство государства в экономику. Такое развитие событий «вдохновило интеллектуалов, как левых, так и правых, на продолжение политизации экономической жизни в стремлении к более справедливому порядку после войны». В наиболее экстремальной (большевистской) форме это повлекло за собой «тотальное планирование», отражавшее мечту об интеграции всех социальных сил в государстве и достижении полного контроля над экономической жизнью. Таков был утопический идеал, стоявший за военным коммунизмом и «командно-административной системой», построенной в СССР при Сталине. Но существовали и другие, более умеренные взгляды на послевоенное экономическое планирование, которые «основывались на расширении сотрудничества между бизнесом и государством». Эта «смешанная экономика» была, по сути, тем, что предложил Ратенау, и «в какой-то степени нашла выражение в ленинском нэпе и ранней фазе Октябрьской революции. Фактически многие страны Запада приняли аналогичные меры планирования после Великой депрессии» (с. 15).

И. К. Богомолов