Читать книгу Коллекция современной литературы - Группа авторов - Страница 16

– С добрым утром, моя радость! – улыбнувшись, сказала бабушка.

– Да, Бабуля, привет, – ответил я.

– Слушай, а давай вместе съездим в Гатчину к бабушке Марте? – неожиданно предложила она и тут же пояснила: – Наш сосед дядя Володя едет туда по делам и согласился нас подвезти. Ты мог бы помочь донести продукты для бабушки. Он нас отвезёт, а потом заберёт обратно. Правда, сегодня жарковато.

– Почему бы и нет? – согласился я. – Мама уехала к врачу, деда Лёша на пасеке, а собаку оставим с прадедушкой Геной.

– Вот и ладненько. Я сейчас позвоню Марте, обрадую её! Кстати, ты не видел мой телефон?

– На кухне он. Вечно ты его теряешь, Бабуля! – буркнул я и начал собираться.

Сидя в машине дяди Вовы, я вспомнил, что у бабушки Марты уже был когда-то и её кухонька мне очень не понравилась. Ещё бы! Что это за помещение такое, где за маленький столик могут сесть только двое, а третьему даже встать негде? Как же они жили там вчетвером – она, муж и двое детей? А сейчас одна-одинёшенька, но внуки, друзья и моя бабушка её навещают. Интересно, что её муж Владимир когда-то сидел с ней за одной партой – прямо как я сейчас с Василиной…

Бабушка Марта не сразу открыла нам дверь. А когда открыла, то я удивился, что мы с ней почти одинакового роста. И теперь я хорошо мог рассмотреть её светло-голубые глаза, серебристые волосы, похожие на тополиный пух. Она, худенькая, опираясь на резную деревянную палочку, стояла перед нами в узком коридоре и улыбалась, как-то странно поджав губы.

– Ой, какие дорогие гости у меня на пороге! – просияла она, и сеточка морщинок у глаз быстренько собралась в ещё более плотный пучок.

Надо же, какая симпатичная бабушка в свои восемьдесят девять лет, подумал я и тоже стал улыбаться.

В этот момент зазвонил Бабулин телефон, и мы узнали, что у дяди Володи заглохла машина. Кошмар, подумал я, теперь мне тут торчать с бабульками придётся неведомо сколько…

– Пойдёмте обедать! – предложила бабушка Марта. – Подождём вашего соседа за трапезой. Я к вашему приезду картошки наварила, и конфетки у меня есть. Проходите, дорогие, – словно читая мои мысли, предложила бабушка Марта и медленно, держась одной рукой за стенку, а другой опираясь на палку, пошла в свою крохотную кухню.

– А у вас имя необычное, – заметил я, наблюдая за бабушкой Мартой. – Очень красивое.

– Спасибо, милый, – улыбнулась она. – Это мне первого марта посчастливилось родиться. Вот и назвали так родители. Хотя по национальности я ингерманландская финка, и на финском моё имя пишется «Мартта» – с двумя «т». Но в документах у меня всегда было с одной – мы ведь жили в Ленинградской области, и мои родители родились в России ещё до революции.

– Интересно… А в Финляндии вы были хоть раз? – с искренним интересом спросил я.

Лицо бабушки стало серьёзным.

– Да, пришлось побывать и даже прожить в этой стране чуть больше года. Впервые я оказалась на своей исторической родине в самый разгар войны. Нас тогда из концлагеря «Клоога», что находился в оккупированной немцами Эстонии, на маленьком судёнышке под жуткой бомбёжкой через Финский залив переправили в Финляндию, в другой лагерь – распределительный.

– Как это? Как это в концлагерь? Там же безумно страшно! – оторопев от такой информации, переспросил я.

– Деточка, прости, что напугала тебя. Не хотела, – словно оправдываясь, сказала бабушка Марта, выставляя тарелки на стол.

– Садитесь! Садитесь, дорогая тётя! Я сама всё сделаю, а вылучше пообщайтесь с внуком, – торопливо проговорила моя бабушка и со знанием дела стала хозяйничать.

– Нет, бабушка Марта. Не напугали! Можно ещё спросить?

– Конечно, спрашивай, Елисей.

– А как это вы в концлагере оказались, и как там?

– Может, тебе лучше телевизор с мультиками включить? Вот меня угораздило сказать… – сокрушаясь, предложила бабушка Марта.

– Какие мультики?! – возмутился я, чуть не подпрыгнув на месте. – Расскажите, пожалуйста. Передо мной живой герой сидит, а я мультики смотреть стану?! Ну уж нет!

– Хорошо, коли так… Чуточку расскажу, – тяжело вздохнув, сказала бабушка Марта, а я даже заёрзал на табуретке и вперёд подался…

– Удалось мне окончить в Кикеринской школе только первый класс, а потом началась война проклятущая. Отца моего сразу эвакуировали в Ленинград с имуществом молокозавода из Волосова, а мы с мамой, дедушкой, тётей, дядей и двумя моими братьями остались. Быстро тогда нашу территорию захватили немцы, и оказались мы в оккупации. Но это было только началом бед и испытаний…

Двадцатого октября 1943 года подогнали фашисты товарный состав на станцию, выгнали людей из домов, кто в чём был, и нас в том числе. А потом быстро загрузили в один из вагонов, да так, что и присесть-то людям было некуда.

– Что, плотнее, чем мы сейчас сидим на вашей кухне? – не удержавшись от вопроса, перебил я бабушку Марту.

– Ой, да здесь хоть танцуй, а там я к маминому животу щекой прижалась и стояла так всю дорогу. Нет, нет, про этот долгий и мучительный путь больше не будем говорить. Плохо помню, плохо… А высадили нас где-то ночью у огромного болота и погнали через него куда-то. Преодолеть это препятствие не все люди смогли… Земля под нашими ногами чавкала, хлюпала, булькала, словно ругалась, что её побеспокоили. Да ещё немецкие злющие овчарки устроили на всю округу перекличку или соревнование: кто громче лает… Мне тогда думалось, что самая страшная ночь в моей жизни настала, но, как потом оказалось, не самая… Впереди ждал первый концентрационный лагерь под названием «Клоога».

– А в нём… – хотел было я уточнить, но бабушка Марта перебила:

– Нет! Про лагерь подробности рассказывать не буду. Там навечно осталась часть моей семьи. Если захочешь узнать, то почитаешь про него в литературе. А я тебе вот только что скажу: вставать приходилось в пять утра и занимать очередь за «баландой». Говорят, что там хлеб давали… Нет! Нам полагалась кружка сырой воды, в которую добавляли ржаную муку. Мутную водичку только и пили два раза в сутки. Мама мне сказала потом, что мы просуществовали в том аду, нюхая запах гари, глядя на божий свет из-за колючей проволоки, чуть больше месяца. А потом оставшихся в живых ингерманландских финнов загрузили ночью в маленькие судёнышки и отправили в порт Ханко, что в Финляндии. Это была очередная ужасная ночь! Бомбила, не переставая, наша же Красная Армия. Они ведь не знали, кого переправляют немцы… И мне хотелось крикнуть что есть мочи: «Мы это! Свои! Не стреляйте!» Но все только молились в кромешной темноте, которую периодически рассекали огненные всполохи бомбёжки. Ещё и холод пронизывал насквозь! Наше судно чудом преодолело водный барьер Финского залива и осталось невредимым…

– А другие? А другие-то что? – забыв про конфеты на столе, про время, да и, в принципе, про всё на свете, задал я свой очередной вопрос.

– Да сам-то подумай… Многие судёнышки не доплыли… Словом, так и получилось, что после длительного нахождения в концентрационном, а затем и в распределительном лагере, в конце 1943 года моя семья, а вернее сказать, то, что от неё осталось, попала на север Финляндии. Там мы работали, как рабы, на хозяина, а спали в хлеву вместе со скотиной и ели хлеб, обрезки овощей, выуживая своё пропитание из еды для свиней.

– Чудовищно! Как же так? Возмутительно! – сжимая кулаки и чувствуя, как закипает во мне яростная злость, воскликнул я.

– Разумеется, Елисей! Чудовищно! Нам не повезло с хозяином. У меня на всю жизнь осталась непереносимость того запаха. Но в холодную пору поросята меня согревали своим теплом. Я им благодарна. Помогли они выжить. Помогли! А вскоре маме каким-то удивительным образом посчастливилось познакомиться с русской пожилой женщиной. Та работала в «Соцзащите», а эмигрировала в Финляндию из России ещё в 1917 году. Эта женщина помогла маме устроиться уборщицей на текстильную фабрику, а меня пристроила в столовую при обувной фабрике. Новые условия жизни показались раем после безумного голода и антисанитарии. Каждое утро я с радостью носила завтрак хозяину фабрики на восьмой этаж. А сколько картошки перечистила за тот период да посуды перемыла в свои-то десять с половиной лет!!! Там меня уже не обижали. Хорошие были люди, хорошие… В декабре 1944 года советская власть потребовала нашего возвращения в СССР. В Россию, как ты понимаешь. Всё, думали мы, закончились мытарства и беды… Но не тут-то было! Помню, перед самым Новым 1945 годом нас опять загнали в один из товарных вагонов и повезли, как мы думали, домой. А там, батюшки мои родные, нас объявили «врагами народа»!

– Как врагами? За что врагами? Вы же еле выжили!!! – вскочив с табуретки, завопил я.

– Так, всё! Тише, пожалуйста! Ты не дома, но и дома не вопи, – одёрнула меня Бабуля.

– Простите! Не удержался! – смутившись, попросил прощения я и уселся на место.

– Ничего страшного. Это нормальная реакция. Тем более, что я теперь слышу плохо. Так что не громко мне было, не громко…

– А дальше? – нетерпеливо спросил я.

– Дальше нас в родные края не пустили, а отправили на работы, в деревню Анисимовка Калининской, ныне Тверской области. Мы там с шести утра и до ночи работали с мамой и младшим братом в колхозе. Угла своего у нас не было, а вот про родной дом в Кикерино удалось узнать из письма соседей. Писали они, что стоит он целёхонький, словно ждёт своих хозяев. Ещё узнали, что папа мой жив. Он, оказывается, всю войну проработал в Челябинске на танковом заводе. Сильно хромал он с детства на правую ногу. Вот его и не взяли на фронт. И после таких замечательных новостей мама всё-таки решила в конце августа 1945 года на свой страх и риск тайно податься домой, в посёлок Кикерино, вместе с любимой бурёнкой Стешкой. А это шестьсот километров пути по лесам, полям да болотам!

– И на чём же вы ехали? Корова же не конь, которого запрячь можно в телегу или куда там ещё?.. Кстати, а откуда корова взялась? – удивился я.

– Взялась, к счастью! Немцы ведь забрали нашу молодую корову перед тем, как отправить нас в концентрационный лагерь «Клоога». Мне мама говорила, что какой-то договор был у Финляндии с Германией заключён. Вот по этому договору нам по возвращении в Советский Союз и выдали корову, но, понятное дело, что уже другую – возрастную Стешку, а не нашу молоденькую Эльзу. А ещё я знаю, что финны немцам за каждого отправленного к ним ребёнка деньги заплатили. Уж сколько – не знаю, но факт такой был.

– Гады! Детей продавали! – опять возмутился я и переспросил: – А добирались-то как? Вы ещё не сказали.

– Как, как? Все шестьсот километров топали на своих двоих, босиком, без тёплой одежды, без карты, без компаса. Вставали с восходом солнца и шли до густых сумерек. Ведь рано утром становилось особенно холодно. Решили, лучше уж идти, чем мёрзнуть. Однажды за шестнадцать часов прошли около пятидесяти километров. Но узнали про километраж много позже, когда домой пришли и проложили на карте свой маршрут. Помню, сами себе тогда подивились…

– Откуда вставали? – не веря своим ушам, всё спрашивал и спрашивал я.

– Из-под куста вставали. Откуда ещё? Правда, однажды в сарай забрели, что на конце деревни стоял. Вошли, прилегли на мягкую мякину. Ночью от шороха проснулись, а над нами огромные чудовища стоят и фырчат.

Ох, мы и перепугались, повыскакивали из сарая как ошпаренные. Чуть позже мама сообразила, что это кони были, а спросонья-то – как есть чудовища в темноте. И как они нас тогда не затоптали, ума не приложу?!

А один раз мы место под берёзкой облюбовали. Только прилегли, как мне прямо на лицо что-то живое, тёплое, вроде как даже мокрое, упало. Не больно было, но как-то уж очень противно… На щеке даже слизь осталась. Я вскочила, глянь, а ствол той берёзки гадюка обвила, хвост оттопырила, а из-под него вылезают гадюшата. Да так быстро, извиваясь во все стороны. Жуткая картина! Как только они приземлялись, так головки свои поднимали, осматривались, и ну тикать в траву высокую. Но мы такими уставшими к ночлегу пришли, что дождались, пока гадюка всех родит, а их штук пятнадцать оказалось, да и заснули.

– Вот это случай! – у меня даже мурашки по спине побежали. – Неужели и страшно не было? – морщась от представленной картины, уточнил я ещё раз.

– Нет, детка, не страшно было после всего пережитого. Ты кушай, кушай. Остыло, поди, уже всё. Совсем я тебя заговорила.

– Ой, бабушка Марта, что-то мне и не хочется теперь кушать. Хочется узнать, что вы ели в пути? Столовые, кафе, магазины? Как с коровой-то? – всё больше увлекаясь рассказом бабушки Марты, интересовался я.

– Ой, насмешил! Да мы и решили направиться домой, как только кормилица Стешка у нас появилась! Доили её в пути, молоко пили, ягоды да грибы в лесу собирали. А когда уже к реке Волхов подошли, то один рыбак нам мелкой рыбёшки дал. Мы её вечером в бидон из-под молока положили, солью чуть присыпали, а утром лопали уже солёненькую. Всю свою жизнь я вспоминаю с благодарностью этого доброго дяденьку! Ведь у нас из съестного ничего уже не осталось. Хлеба мы только один раз и смогли купить на рынке. Как сейчас помню, стоил он сто сорок рублей. Эх, и ароматный же он был!!!

После этих слов бабушка Марта замолчала. Было впечатление, что она где-то там… далеко, далеко…

Но вдруг тишину будто бы порвал в клочья телефонный звонок:

– Где? Уже подъезжаете? Да! Сейчас выходим.

Это был дядя Володя. Уходить мне совсем не хотелось. А уже в машине, по пути домой, не было никакого желания с кем-либо разговаривать. Что-то явно грандиозное случилось сегодня в моей жизни… Ну, явно грандиозное!

За окном мелькали кусты и деревья, ехали машины, шли взрослые тёти и дяди, а с ними их любимые дети…

– Ну, вот мы и дома. Спасибо вам огромное, Владимир!

– Что вы, не за что, – поспешно ответил бабушке дядя Володя, и затем добавил: – Простите, что ждать пришлось, пока я машину чинил.

– Нет, нет! Всё замечательно получилось! До свидания! – ответила Бабуля, захлопывая дверь автомобиля.

«Какие мы всё-таки счастливые», – подумал я, входя в дом.

– Дедушка Гена, это мы. А где мой пёс Чижик?

– В комнате он. Ты его закрыл, а я решил, что так и надо. Ну, попищал он чуток, а потом перестал. Спит, наверное.

– Как спит? Как в комнате? У него же ни воды, ни еды нет! Чижик, ты где? – с этими словами я подбежал к двери нашей мальчишеской комнаты. Распахнув её, я почувствовал, как волна горячего воздуха окатила меня с головы до ног, и тотчас ринулся на кухню за водой.

– Пей, мой дорогой, пей водичку, мой любимый! Прости! Прости меня! Я очень виноват! Бедный мой верный пёс! Пей, Чижик, пей, – причитал я, сидя на коленях рядом с Чижиком у миски с водой. Пёс жадно пил и косился на меня карими глазами. Потом он вдруг прекратил лакать воду, протянул мордочку к моей руке, лизнул её и после этого снова продолжил пить…