Читать книгу Равнение на Софулу - Гуля Риф - Страница 3

Попалась! – выскочил из прибрежных кустов Палёный. Растопырился поперёк дороги, разведя руки в стороны.

– Сдурел? – натянув поводья, успела осадить коня Софийка. – копытом в лоб захотел?

Палёный стоял, демонстрируя бронзовый загар и ослепительную улыбку, неотразимую, одну-единственную на две деревни.

– Дай прокатиться.

– Мой конь – это не твой драндулет, – кивнула Софийка на красный мотоцикл. – Грин кому попало не разрешает на себя садиться.

– Хана тебе, Софула! – разозлился Палёный.

– Догони сначала!

Мальчишки, отдыхающие на берегу, погнали коня свистом. Из воды послышалось улюлюканье купающихся ребят.

– Догоню! – заверил всех Палёный, заводя дедовскую «Яву».

Софийка выждала момент, когда он поравняется с ней, – суженные чёрточки глаз, обветренные губы…

«А мы вот так!» – прижавшись к холке, она с галопа подняла Грина на дыбы.

Мотоцикл пронёсся мимо.

– Пока, Маратик, нам не по пути!

И Софийка пустила коня рысцой по петляющей тропе в сторону гор: бабушка просила её провести разведку, где этим летом ягод больше.

* * *

Тимошка лихорадочно скрёб забор, стараясь расширить узкую прореху между ссохшимися досками. Услышав со стороны соседей голос Ивана Фёдоровича, перестал корябать и попробовал просунуть в вертикальный просвет нос. Ничего не вышло. Тогда приблизил к щели один глаз. Небольшой фрагмент двора, который он привык разглядывать ежедневно, на этот раз загородил шарообразный индюк – стоял как раз напротив зоны видимости, раскинув веером хвост.

«Ходячие перья! – сердито подумал Тимка на манер Ивана Фёдоровича, который так ругал собственного драчливого петуха. – Ощипать тебя треба!» – продолжая копировать хозяина, мысленно пригрозил Тимка «ходячим перьям».

Веерохвостый словно почувствовал скрытый взгляд – степенно покачиваясь, медленно развернулся…

«Уже ощипанный?!» – изумился Тимка, увидев абсолютно лысый верх птицы.

У Ивана Фёдоровича индюков не водилось, и у соседей Тимошка раньше их не замечал, поэтому с любопытством рассматривал пупырчато-бугристую кожу, обтянувшую неровными вздутыми складками маленькую головку и шею веерохвостого. Излишки кожи, в виде сморщенной мокрой тряпицы, свисали с клюва и болтались красными помпончиками на груди.

Индюк, немного покачав пупырчатой головой, неожиданно кинул вперёд длинную шею и пронзительно кулдыкнул. Одновременно с ним что-то сказала баба Ли́душка. Из-за индюшачьего клокотания Тимка слов соседки не разобрал.

– Чушь, не верю я во все эти наговоры-заговоры! – ответил ей Иван Фёдорович, он же Кряж, прозванный так односельчанами из-за фигуры, напоминающей толстый обрубок бревна. – Шарлатанство сплошное, чертовщина всякая, ведьмы!..

«Кулды-ы-ык!..» – встрял в разговор индюк.

– Кыш! – прикрикнула на индюка Лидушка и горячо возразила Ивану Фёдоровичу: – Окстись! Какая ведьма? Марийка – народная целительница.

– Серьёзную болезнь плевками и шептаниями не вывести.

– Беда-а-а… – после недолгой паузы выдохнула соседка. – Сама сказала?

– Зять. А сама ни словечка, – с едва скрываемой обидой пожаловался Иван Фёдорович, – только предупредила – скоро будут. Внука привезут.

– От те на́! Радуйся. За столько лет впервые приедут. Выходит…

«Кулды-ы-ык!»

– Да чтоб тебя! Сгинь! Выходит, помирились?

– Не это важно, – сухо произнёс Иван Федорович.

– И то… – согласилась соседка. – Вань, всё ж послушай меня, свози дочку к Марийке. Веришь не веришь, а шанс есть. Лучше, если поверишь.

– В слова пустые не верю, треба доказательств.

– От те на! А я? Живое доказательство! Суставами мучилась, выкручивало, как бельё после стирки. Съездила, теперь – тьфу, тьфу…

– Как тебя понять? Сама давеча хвалилась, что суставы сабельником да мокрицей подлечила.

– С детства упрямый, Кряж тугоухий! Чем слушал? Травы-то по её наставлению пить стала. Марийка и надоумила. Мне не веришь, посмотри на Валерку Силантьева – результат налицо. Припомни, как он месяц назад, согнувшись дугой, еле ковылял. К ней съездил и выпрямился. Стал осанистый, линейный, утюжком выглаженный.

– И Силантьев к ней ездил?

– Я тут ещё припомнила…

– Достаточно. Попробую убедить дочь. Рассказывай, где живёт твоя Марийка, лекарка непревзойдённая.

– Рядышком, в Низовке.

– Фамилия?

– Не знаю фамилию, знаю, что Петьки Агадюкова жена. С Сибири её привёз.

– Ха-ах, хах!.. Агадюкова… жена, а фамилию не знаешь!.. а-хах!..

– От те на! Сказанула! А ты смейся, смейся – наплакаться ещё успеешь.

«Кулды-ы-ык, кулды-ы-ык!..» – выдал новую порцию протяжно-булькающих звуков неугомонный индюк.

Тимоха, не дожидаясь, что ответит Иван Фёдорович, отпрянул от поста наблюдения. Постоял, прислушиваясь к собственным чувствам, и вдруг снова набросился на забор. Ещё ожесточённее принялся корябать доски. Он разозлился на Ивана Фёдоровича: «Ходит по гостям, меня с собой не берёт!»

– Тимоха! – послышался зов со стороны калитки. – Немтырь! Вон ты где… вижу.

«Засёк», – запоздало припал к земле Тимоха, зная, что он сейчас «творит безобразие» и Ивану Фёдоровичу это не понравится.

– Вот ты где, – приволакивая правую ногу, подошёл Кряж. – и тут траву скосить треба. – озабоченно оглядел заросли, буйно разросшиеся вдоль забора, будто увидел их впервые. – слушай, у меня глотка не лужёная и не казённая, не заставляй два раза кряду кричать. Как заслышал, что кличу, шементом[1] ко мне. Понял? А это что? Опять дыру наколупал? – Он сунул палец в зазор между досками. – Ну да, расковырял-таки. Безобразие творишь? Ни на минуту одного оставить нельзя…

Тимошке хотелось ответить: «Так не оставляй! Мне скучно», но, как ни старался, кроме сипа и шипения, нормального лая из себя выдавить не смог.

Их дом, прячась от соседей и улицы, был огорожен по периметру высоким дощатым забором. Это щенку не нравилось, его интересовало, что происходит вокруг.

– Видно, общения тебе не хватает, – догадался Иван Фёдорович. – Ничего, скоро наиграешься: на днях внук приедет. Айда-пошли, не обтирайся тут, не лежи в траве, её не косить – с корнями повыдёргивать треба, до безобразия клещей… покажи-ка пузо! У-у-у, слюни-то ручьём! Дюже слюнявый ты, и шерсть, как с овцы, стричь можно. В этих зарослях ничего не увидишь – вычёсывать треба. Ты, случаем, не потомок йети? – Иван Фёдорович, продолжая ворчать, заботливо оглядел Тимку. – не будешь слушаться – за уши драть стану. Ты – немота, но уши-то чуткие, не притворяйся глухим. Понял? Разбаловал я тебя, Тимошка, забывать ты стал, кто в доме главный. Напоминаю, я – главный. Ну, не скули, успокойся, – погладил его по голове хозяин. – Вот погоди пару деньков, сена накошу, тутошний бурьян повыдёргиваю и к Айболиту Петровичу тебя поведу. Пусть глянет твою глотку, скажет, что не так…

Тимоха смотрел прямо в глаза Ивану Фёдоровичу, пробуя донести до хозяина другое желание: «Хоть раз пусти меня на улицу одного. Свободно хочу побегать».

Однако Иван Фёдорович не был телепатом, талдычил своё:

– Ну не ешь глазами-то, знаю, хоть убогий ты, немтырь, да умный. Проживём. Я за шестой десяток перевалил с деревяшкой вместо стопы и ещё до ста доживу… айда-пошли!

Тимка, выслушав длинную речь, которую Кряж произносил ежедневно, понуро поплёлся за ним. А тот и по дороге к дому не унимался:

– Я тут думками извёлся по твоему поводу. Треба тебя чему-то обучать. Сам-то что думаешь? Или поздно? Сразу следовало? Вон сколько любопытства и энергии, хоть лампочки к тебе привязывай, ей-богу, засветятся!