Читать книгу Короли океана - Густав Эмар - Страница 12

Дрейф оказался в крайне затруднительном положении, когда Олоннэ поведал ему о злодеянии, совершенном на борту «Петуха».

– К чертям собачьим эти юбки! – прокричал он несколько раз подряд, в ярости топая ногами. – Хватит и одной, чтобы осатанели даже самые крепкие молодцы!

– Но, капитан, клянусь, эти дамы тут совершенно ни при чем, – оправдывался Олоннэ.

– Эти дамы! Эти дамы! – не унимался Дрейф. – Так их что там у вас, целый батальон? Тогда чему уж тут удивляться, тысяча чертей! С эдаким балластом вы скоро все перережете глотки друг дружке!

– О, капитан, их всего-то две – госпожа де Ла Торре с дочерью! – с укоризной заметил Олоннэ.

– Да вы изумляете меня с вашей госпожой де Ла Торре и ее дочерью! – продолжал буйствовать флибустьер, относившийся к женщинам с явным предубеждением. – Мне-то какой с них прок? Чем они с виду смазливей и умней, тем опасней! Ох уж мне эти дамочки! Видите ли, милый мой Олоннэ, я, отчаянный флибустьер Дрейф, как меня величают некоторые… так вот, клянусь честью, по мне, так уж лучше в одиночку схлестнуться с полусотней испанцев, чем иметь дело с одной дамочкой!

– Полноте! Вы никак шутите, капитан!

– Ничуть, тысяча чертей! И зарубите себе на носу: женщина держит в руках одновременно мину и змею, она убивает и очаровывает. Когда-нибудь сами поймете, – с поникшим видом прибавил он.

– Упаси меня бог, капитан!

– Воля ваша, – бросил Дрейф, сочувственно пожав плечами. – Для меня женщина не стоит даже этого! – он щелкнул большим и средним пальцами.

– Как бы то ни было, капитан, – продолжал Олоннэ, переводя разговор на другую тему, – а вот этот человек убил капитана Гишара, подло убил и коварно.

– А вот это уже дело серьезное! Бедный капитан Гишар! Ладно, лично я и понятия не имею, с какого боку за него браться. Думаю, будет куда лучше доверить такой серьезный вопрос господину де Лартигу. Он командует кораблем Его Величества – ему и решать. Как считаете?

– Полностью разделяю ваше мнение, капитан. Раз уж такое дело, пускай господин де Лартиг его и рассудит.

– То-то, это ж проще пареной репы, милый мой. Давайте-ка сюда вашу бумагу. Вот так. Да обождите здесь. Я скоро. Ох уж эти чертовы юбки!

Попрощавшись с молодым человеком без лишних церемоний, Дрейф прыгнул в одну из шлюпок, на которых перевозили пленных испанцев, и направился в ней обратно на борт «Непоколебимого».

Олоннэ, чувствуя себя явно не в своей тарелке на борту такого большого корабля, где он к тому же никого не знал, принялся по свойственной морякам привычке расхаживать взад и вперед по верхней палубе, ожидая возвращения Дрейфа.

Так он ходил туда-сюда, погруженный в свои мысли, как вдруг через некоторое время услыхал, как его зовет граф Орас.

– Что вам от меня нужно, сударь? – осведомился он, подходя ближе.

– Прошу меня простить, что отрываю вас от раздумий, – с легкой насмешкой проговорил граф, – но я не раз уже пытался поговорить с матросами, которые меня стерегут, а они словно в рот воды набрали.

– Должно быть, им запрещено вступать с вами в разговоры.

– Ничего подобного, – бросил один из буканьеров, эдакий геркулес, косая сажень в плечах под шесть футов ростом. – Просто нас от него с души воротит.

– Смешно! – заметил граф.

– А вот оскорблять нас не надо, голубок! – усмехнувшись в свою очередь, продолжал буканьер. – Не то, клянусь Подателем – это мое прозвище, пересчитаю тебе кости, а рука у меня тяжелая.

Олоннэ сделал знак геркулесу и снова обратился к графу:

– Так что вам угодно? – спросил он.

– Просто хотел кое-что узнать. Если, конечно, это не в тягость вашей милости.

– Смотря что! Так о чем речь?

– Кажется, я узнал корабль, что стоит лагом в кабельтове от нас, хотя могу и ошибаться. Вот я и хотел уточнить, как он называется?

– Это корабль четвертого ранга «Непоколебимый».

– Я так и знал, – проговорил граф с легкой дрожью в голосе. – А как зовут его командира, знаете?

– Да, слыхал только что ненароком.

– И как же? – немного оживившись, вопросил бывший старпом.

– Господин граф де Лартиг.

– Ха-ха! – радостно воскликнул граф. – Похоже, дьявол и в этот раз не оставил меня!

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего… разве только то, что господин де Лартиг – мой близкий родственник, понятно? – насмешливо пояснил он.

– Не очень.

– Так вот, господин де Лартиг, близкий мой родственник, – граф особенно четко выделил три последних слова, – слишком благороден, чтобы требовать от меня ответа за смерть какого-то мужлана.

И он расхохотался – нервно и издевательски.

Олоннэ с отвращением отвернулся и, пожав плечами, пошел прочь.

– Еще поглядим, чем все закончится! – угрожающим тоном крикнул ему вслед граф.

– И то верно, – откликнулся Олоннэ. – Благо вот и капитан Дрейф уже вернулся.

Между тем на корабле Его Величества произошло нижеследующее.

– Опять пожаловали ко мне на борт, любезный капитан? – дружески встретил Дрейфа господин де Лартиг, когда тот снова поднялся на палубу «Непоколебимого».

– Да, командир, опять, – коротко отвечал флибустьер.

– О-о, так что там у вас стряслось? Вы сами не свой!

– Так и есть, командир. Да ничего особенного, ежели не считать убийства.

– Убийства?!

– Да, командир. Старший помощник на судне Компании зарубил топором своего капитана.

– Какой ужас! – воскликнул командир «Непоколебимого», сделав Дрейфу знак следовать за ним.

Когда они оказались в кормовой каюте, господин де Лартиг, пригласив капитана буканьеров сесть, продолжал:

– Теперь, когда мы одни, объясните, как все случилось.

– Меня при этом не было, командир; преступление, похоже, было совершено, когда я находился у вас на борту.

– Отчет составили?

– Да, командир, судовой писарь потрудился; только сам я отчета не читал – доставил его прямиком вам; решил, такое дело касается вас одного, как командира королевского корабля.

– И правильно решили, капитан. Всякое преступление, совершенное на борту торгового судна, должно рассматриваться военным трибуналом, созванным на борту военного же корабля, находящегося поблизости от места преступления на время совершения оного, и под председательством его командира. Так что с этим все в порядке.

– И я так подумал, командир, потому и поспешил обратно к вам. Случись такое между флибустьерами, дело было бы плевое – я уладил бы все по-буканьерски.

– Да уж, – с улыбкой заметил господин де Лартиг, – знаю я ваши методы: уж больно они скорые!

– Э-э, командир, порой лучше не бывает.

– Да я и не возражаю, капитан. Так где этот ваш отчет?

– Вот, командир.

Дрейф достал из кармана камзола бумагу и протянул ее господину де Лартигу.

Тот развернул бумагу и прочитал подписи.

– Как! – изумился он. – Господин герцог де Ла Торре сейчас на борту судна Компании?

– Да, командир, вместе с госпожой герцогиней и дочерью.

– То-то и странно! Испанский гранд, и на французском судне!

– Подробности мне не известны, командир. Я еще не имел чести видеть господина герцога де Ла Торре. Помню только, бедный капитан Гишар говорил, что взял к себе на борт в Дьепе герцога с семейством по приказу господина Кольбера.

– В конце концов, это не так уж важно, – заметил господин де Лартиг.

И принялся было читать отчет, как вдруг бумага выскользнула у него из рук, лицо сделалось мертвенно-бледным, а сам он весь как-то обмяк, словно теряя сознание.

– Что с вами, командир? Вам нехорошо?! – вскричал Дрейф, живо вскакивая с места и озабоченно склоняясь над собеседником.

– Ничего страшного, любезный мой капитан, – проговорил командир «Непобедимого», стараясь изо всех сил совладать с пронизавшей его болью. – Ничего страшного, просто внезапное затмение – со мной такое иногда случается. Но, – прибавил он с печальной улыбкой, – это быстро проходит, и теперь я в полном порядке.

– Тысяча чертей, командир, вы здорово меня напугали! Я уж боялся, как бы вы не отдали Богу душу у меня на руках.

– Сердечно признателен за живейшую заботу, которую вы ко мне проявили, дорогой капитан. В самом деле, меня одолел острый приступ, но теперь все хорошо. А стало быть, давайте вернемся к нашему делу.

Господин де Лартиг, хотя он и был все еще бледен, как саван, и его била нервная дрожь, тем не менее выжал из себя улыбку и протянул буканьеру руку, которую тот горячо пожал. Засим он поднял с пола отчет и принялся читать его от начала до конца, не выказывая уже ни тени волнения или любопытства, кроме глубокого отвращения к совершенному злодеянию, подробное описание коего было у него перед глазами.

– Любезный мой капитан, – промолвил он наконец, сложив бумагу пополам и откладывая ее на стол, – такое гнусное преступление не может остаться безнаказанным. Правосудие должно свершиться, и я об этом позабочусь.

– Какие будут мне приказания, командир?

– Вот что следует сделать, любезный капитан. Я незамедлительно собираю у себя на борту военный трибунал, и с вашим участием.

– Моим, командир?

– Разумеется. Разве преступление было совершено не на одном из кораблей под вашим началом?

– Все так, командир.

– Возвращайтесь же немедленно к себе на борт и доставьте сюда свидетелей, подписавших отчет: их присутствие необходимо. Что же касается двух дам, им нет надобности присутствовать на прискорбном спектакле, каковой являет собой военный совет, ибо для них это было бы немилосердным испытанием. Уж лучше пусть они не узнают, что там будет происходить. Как считаете, любезный капитан?

– Полностью разделяю ваше мнение, командир.

– Замечательно. Да, и не забудьте вместе с убийцей доставить ко мне на борт и тело несчастного капитана Гишара!

– Будет сделано, командир! Не пройдет и получаса, как ждите меня обратно.

– Ступайте, капитан! А мы пока тут все подготовим.

Дрейф встал, поклонился господину де Лартигу и сразу вслед за тем покинул борт «Непоколебимого». Все было исполнено точь-в-точь, как договорились господин де Лартиг и капитан Дрейф.

Когда прославленный буканьер снова появился на палубе «Непоколебимого», внешне корабль полностью изменился. На верхней палубе выстроился вооруженный экипаж; старшие офицеры в парадных кителях, словно перед сражением, стояли на корме рядом с командиром корабля де Лартигом. Другие офицеры, из командного состава, собрались возле нактоуза компаса. Свидетели держались чуть в стороне. Граф Орас, с невозмутимым и насмешливым, хотя и несколько бледным видом, стоял у опоры грот-мачты под охраной дюжины морских пехотинцев, которыми командовал офицер. Тело капитана Гишара, покоившееся на носилках, поместили всего лишь в нескольких шагах от убийцы, на виду у всех. Господин де Лартиг вышел вперед к буканьеру; они оба молча приветствовали друг друга, после чего командир «Непоколебимого» вскинул руку. Грянули барабаны.

– Идемте, господа, – сказал командир, когда снова восстановилась тишина.

Дрейф и господин де Лартиг направились в «совещательную», а за ними, в нескольких шагах позади, последовали офицеры из командного состава корабля.

Военный совет был избран незамедлительно. В его состав вошли: командир «Непоколебимого», Дрейф, старший помощник командира корабля, один лейтенант, один гардемарин, старший вестовой, он же главный боцман, один старшина, один солдат морской пехоты и один матрос. Капитан морских пехотинцев исполнял обязанности докладчика, а судовой писарь – секретаря суда. Таким образом, всего собралось одиннадцать человек.

Для членов совета поставили длинный стол; справа от него поместили столик поменьше – для капитана-докладчика, а слева еще один – для секретаря; все три стола были покрыты зеленым сукном; на столах тут и там были расставлены чернильницы и разложены перья с бумагой. Балюстрада высотой по пояс разделяла каюту на две равные половины; рядом с балюстрадой неподвижно стояли двое часовых, вооруженных мушкетами. Члены совета вошли в «совещательную», поднялись на помост высотой около фута, на котором стояли столы, и по знаку командира корабля заняли свои места по рангу справа и слева от него.

– Господа, – проговорил командир корабля господин де Лартиг, когда все расселись по местам, – вас пригласили сюда, дабы вы исполнили свой высший долг. Вам предстоит вынести приговор по делу о подлом преступлении, и вы, убежден, с достоинством выполните возложенную на вас задачу без малейшей предвзятости, исполнившись добросердечия и беспристрастия, коих требует от вас ваша честь.

Члены совета почтительно поклонились.

– Пригласите свидетелей! – продолжал господин де Лартиг. – И откройте двери, чтобы экипаж тоже мог присутствовать при том, что будет происходить в этом помещении.

Тут поднялся капитан-докладчик.

– Простите, командир, – начал он, – но, прежде чем ваш приказ будет исполнен, мне хотелось бы кое-что высказать при закрытых дверях.

– Ваше желание противозаконно, капитан, – возразил командир. – Заседания совета, как только он утвержден, должны проходить открыто.

– Однако я надеялся, капитан, учитывая всю серьезность…

– Это невозможно, капитан, – стоял на своем господин де Лартиг. – Лейтенант, – прибавил он, обращаясь к офицеру, который с обнаженной шпагой в руке почтительно стоял при входе в «совещательную», – выполняйте мой приказ.

Офицер по-военному отдал честь.

Герцог де Ла Торре, Олоннэ и Питрианс в сопровождении трех других матросов прошли в «совещательную», проследовали за балюстраду и, приветствовав совет, сели на приготовленные для них стулья и скамьи. Половину каюты, отведенной для зрителей, тут же заполонили моряки, солдаты и офицеры из экипажа «Непоколебимого», правда, только те, кому достались свободные места. По знаку командира корабля, точно по мановению чудесного жезла, суета, учиненная частью экипажа при входе в «совещательную», тотчас сменилась глубокой тишиной.

– Капитан, – сказал тогда господин де Лартиг, – итак, мы вас слушаем.

Офицер-докладчик снова встал. Он был бледен и хмур. Ибо слишком хорошо знал своего командира, чтобы в чем-то его ослушаться, хотя и ответил на его призыв не без сожаления. Если еще мгновение назад он желал говорить, то теперь ему хотелось молчать; но медлить было невозможно – надо было решаться.

– Господа, – наконец проговорил капитан голосом, дрожащим от волнения, которое он тщетно старался подавить, – я прошу совет выслушать заявление первостепенной важности.

Члены совета приготовились внимательно выслушать докладчика.

– Вы все знаете, господа, – продолжал докладчик, – по какому поводу мы здесь собрались. Нам предстоит выполнить нелегкую задачу – осудить подлое убийство, совершенное по отношению к личности капитана Гишара, командира корабля Вест-Индской компании «Петух», человеком, находившимся в непосредственном его подчинении. С этим человеком никто из вас не знаком; никому из вас не известно, кто он; вы даже не знаете его имени. И мой долг, прежде чем виновный предстанет перед военным трибуналом, состоит в том, чтобы назвать этого человека.

– Капитан! – воскликнул господин де Лартиг.

– Простите, командир, я еще не закончил, – бесстрастно возразил капитан.

Господин де Лартиг, ничего не ответив, опустил голову.

– Господа, – продолжал докладчик, – этот человек принадлежит к древнейшему и вместе с тем одному из самых знатных французских родов. Он служил офицером в королевском флоте, но был с позором изгнан из наших рядов за постыдные пороки и поведение, не достойное дворянина и честного человека; всеми отвергнутый, отторгнутый всеобщим презрением, не зная что делать и как быть, он из сочувствия снискал себе должность старшего помощника капитана на борту «Петуха»; и зовут этого человека граф Орас де Вильномбль. Но известна ли вам главная причина, побудившая меня сделать это заявление, впрочем, еще не законченное? Так вот, суть в том, что человек этот доводится близким родственником нашему любимому и верному командиру. И с нашей стороны было бы бесчеловечно требовать, чтобы господин де Лартиг, коего все мы почитаем как родного отца за его достойный характер и безграничную доброту, председательствовал на военном совете, призванном судить его родственника, ради которого он пошел на большие жертвы, – словом, воспитал в своем доме. А посему наш долг, господа, состоит в том, чтобы всеми силами воспрепятствовать возложению столь тяжкой обязанности на нашего честного и уважаемого командира.

– Поддерживаем! Поддерживаем! – в один голос воскликнули члены совета.

Только сейчас понял Дрейф, отчего господин де Лартиг едва не потерял сознание, когда первый раз взялся читать отчет; флибустьер корил себя за то, что причинил столь мучительную боль честному офицеру, пусть и невольно: ведь он ни сном ни духом не ведал о его близком родстве с убийцей.

Когда ропот, вызванный оглашением этого необычного обстоятельства утих и снова воцарилась полная тишина, командир встал.

Господин де Лартиг был бледен, но держался твердо; на его мужественном лице не осталось ни тени былой слабости – оно сделалось совершенно каменным.

– Господа, – проговорил он с горькой улыбкой на бесцветных губах, – благодарю вас. Господин капитан-докладчик исполнил свой долг, доведя до вашего сведения факты, которые вы не знали; но я позволю себе не согласиться с вашим мнением, отвергнув легкий окольный путь, коим вы благожелательно предлагаете мне воспользоваться, призывая меня отказаться председательствовать на этом военном трибунале. Я не в силах оставить свое место. Король назначил меня командовать этим кораблем, и я обязан смириться со столь почетным бременем. Я изменил бы своему долгу, к чему вы не хотели бы меня склонить, если бы отстранился и снял с себя ответственность, коей я облечен в нынешних столь серьезных обстоятельствах. Когда я был призван исполнить долг верховного судии во имя торжества закона, постыдно попранного жалким нечестивцем, недостойным ни малейшего снисхождения, то решил – чем ближе мне виновный, тем строже должен я его судить. И долгу своему я не изменю, что бы там ни было. Пусть я послужу вам примером, ведь большинству из вас однажды будет суждено командовать кораблями, и тогда вы вспомните, что честный человек ни за что на свете, сколь бы дорого его сердцу что-то ни было, не поступится ради этого своим долгом.

И, обращаясь к лейтенанту, ждавшему его приказов, он сказал:

– Введите обвиняемого, пусть он предстанет перед советом.

Шепот восхищения, подобный электрическому заряду, раскатился по рядам присутствующих. Послышался чеканный шаг солдат морской пехоты; матросы расступились вправо и влево, освобождая широкий проход для арестанта, который под конвоем ступил за балюстраду и остановился напротив председателя совета. Солдаты встали в двух шагах позади него и замерли, как вкопанные. Осанка у графа Ораса была вызывающей. Голова высоко вздернута, взгляд исполнен пренебрежения, на лице – насмешливая гримаса. Минуты две-три – целую вечность! – в «совещательной» стояла гробовая тишина.

– Огласите отчет! – бесстрастно проговорил командир корабля.

Корабельный писарь встал и медленно и монотонно зачитал отчет. Завершив наконец чтение, он отдал честь и сел на место.

Граф Орас улыбался.

– Господин герцог де Ла Торре, – сказал командир, – действительно ли факты изложены в отчете точно?

– Клянусь честью, все без исключения, – отвечал герцог, приветствуя совет.

– Ваше слово, господа? – продолжал командир, обращаясь к другим свидетелям.

– Клянемся честью! – единогласно подтвердили те.

– Прекрасно. Соблаговолите занять свои места.

Господин де Вильномбль все так же улыбался, обводя спокойным взглядом присутствующих.

После короткой паузы командир корабля продолжал, обращаясь на сей раз к арестанту:

– Вы слышали обвинение, выдвинутое против вас, сударь? Что вы имеете сказать в свою защиту?

– Я имею сказать, дорогой дядюшка, – ответствовал граф, пренебрежительно пожав плечами, – что считаю эту комедию отвратительным фарсом.

– Сударь, – строго отрезал командир, – у вас нет здесь родственников; вы предстали перед военным трибуналом, созванным по закону, чтобы рассмотреть факт вопиющего злодеяния. Предупреждаю в последний раз, отвечайте!

Граф Орас смертельно побледнел и пошатнулся, едва не упав; ему вдруг все стало ясно – он понял, что пропал. Однако, призвав на помощь всю свою гордыню, он сделал над собой крайнее усилие, выпрямился, лихорадочно поднес ладонь к блестящему от пота лбу, потом, закрутив ус с невыразимо презрительным высокомерием, усмехнулся.

– Но разве не брат моей матери, ставший мне почти отцом, допрашивает меня с такой строгостью? – сказал он, пожимая плечами. – Глазам своим не верю. Или, может, я ошибаюсь? Неужели я ослышался?

– Вы все прекрасно слышали, сударь. Так что отвечайте! – глухим голосом возразил командир.

– А что вы сами сказали бы в ответ, – с горячностью вскричал граф, – когда б моя матушка, ваша сестра, спросила вас: Каин, что сделал ты с сыном моим?..

Всех свидетелей этой горькой сцены охватили тревога и трепет. Лишь граф Орас, с горящим взором и раздувающимися ноздрями, держался гордо и вызывающе перед лицом суда. Он думал, что одержал верх…

Командир корабля встал.

– Довольно! – громогласно воскликнул он. – Здесь, повторяю, есть только ваши судьи. Вы говорите – я ваш дядя? Ошибаетесь, сударь. Даже если в наших жилах течет одна кровь, знайте, коли она дурна, я выпускаю ее из себя! Вы мне больше никто, и я не желаю вас знать! Отвечайте на вопросы, которые я вам задаю как председатель совета. За что вы убили этого человека?

– Он сам напросился, – отвечал граф Орас на удивление твердым голосом.

– Ложь! Вы силой ворвались в каюту герцога де Ла Торре, а капитан пришел ему на выручку.

– Он поднял на меня кинжал.

– И опять вы лжете! Вас застали на месте преступления, и вы ни за что ни про что проломили ему голову топором.

– Что ж, пусть так. В конце концов, какая разница? Да, я убил его, но ведь он простой мужлан. Что значит его смерть? Ничего. Или, может, я не дворянин? Оставьте! Это плохая шутка. С каких пор дворянин больше не вправе ставить плебея на место? Впрочем, я взываю, в первую очередь, к господину Кольберу, поскольку он один имеет право рассматривать столь нелепое дело.

– Ошибаетесь, сударь. Мы с вами у берегов Кубы, и здесь, на борту корабля, командование коим вверено мне Его Величеством, – да хранит его Бог! – я главный и единственный верховный судья. Вы знаете законы, сударь?

– Возможно, раньше знал, но теперь забыл, – равнодушно отвечал граф.

– Сейчас их вам напомнят. – И, обращаясь к докладчику, командир сказал: – Зачитайте обвиняемому из закона, дабы освежить его память.

Капитан раскрыл лежащий перед ним фолиант и, наскоро пролистав его, встал.

Вслед за тем твердым и четким голосом капитан зачитал нижеследующие параграфы:

– Статья тридцать семь. Королевский указ от тысяча шестьсот тридцать четвертого года: «Если кто обнажит клинок на борту корабля и даже если никому от того не будет вреда, виновному надлежит этим самым клинком пронизать руку, положенную на мачту».

– Ко мне-то какое отношение имеет этот вздор? – с пренебрежением вопросил граф.

– Слушайте дальше, сударь, – невозмутимо продолжал капитан. – Вот это уже касается вас.

И он снова принялся читать:

– Статья сорок. Из того же королевского указа от тысяча шестьсот тридцать четвертого года: «Если же случится так, что кто-то убьет своего товарища или ранит его таким образом, что тот умрет, убитого привязывают к живому спиной к спине и бросают в море; а если сие случится на земле, виновного надлежит казнить смертью».

Капитан-докладчик закрыл фолиант и снова сел на место, окруженный мертвой тишиной.

– Вы слышали? – сказал командир. – Так что вы имеете добавить в свою защиту?

– Ничего, – нервно рассмеявшись, отвечал граф. – Благодарю вас, дядюшка. Да прольется моя кровь на вашу голову!

– Я не творю законы, я их исполняю, – холодно заметил командир. И, обращаясь к членам совета, вопросил: – Так какое наказание, по-вашему, заслуживает виновный?

– Смерть! – не колеблясь отвечали все.

– Слушайте же, несчастный! – объявил господин де Лартиг графу Орасу. – Через час старшина приведет приговор в исполнение. Лейтенант, уведите осужденного и заприте в тросовом отделении; скоро к нему с последними утешениями придет корабельный священник. Вас больше ничто не держит на этом свете, – прибавил он, снова обращаясь к несчастному графу. – Примиритесь же с Господом, если сможете.

Спустя час весь экипаж «Непоколебимого» выстроился на верхней палубе в походной форме. На борту «Сантьяго» и «Петуха» матросы облепили все мачты и реи, чтобы поглядеть на казнь.

Брадобрей на пару с хирургом завернули тело капитана Гишара, сняв перед тем с него одежду, в кусок ткани и перенесли его на носовую надстройку.

Грянула барабанная дробь – на верхней палубе появился граф Орас. Манеры его ничуть не изменились: он держался надменно и вызывающе. Руки у него были связаны за спиной веревкой, которую держал за один конец капрал; осужденного сопровождал усиленный конвой.

Поравнявшись с грот-мачтой, скорбная процессия остановилась. Снова раскатились дробью барабаны, после чего главный старшина зачитал графу вынесенный против него приговор, подписанный всеми членами военного совета.

Граф Орас не проронил ни слова; он лишь высокомерно пожал плечами, поднялся на носовую надстройку и позволил марсовым старшинам уложить себя на остывший труп своей жертвы.

Невзирая на всю свою стойкость, граф содрогнулся от такого жуткого соприкосновения; ему вдруг стало страшно – с его уст сорвался крик боли и отвращения.

Живой труп привязали спиной к спине мертвеца; с помощью горденя[43] на правом ноке[44] фока-рея[45] их обоих подвесили за бортом, и они висели так над водой четыре или пять минут, раскачиваясь и крутясь в воздухе.

И вод барабаны взорвались сигнальным боем; на грот-мачте взвился желтый флаг, с наветренного борта громыхнула пушка, возвестив всем, что приговор сейчас будет приведен в исполнение. И когда моряки на трех кораблях увидели, что происходит у них на глазах и осознали весь ужас столь жуткой казни, господин де Лартиг вскинул руку – главный старшина перерезал трос…

После перебрасопки реев и постановки парусов корабли двинулись намеченным курсом дальше и вскоре были уже в нескольких милях от двух мертвецов, один из которых, однако же, был все еще жив и едва маячил в кильватере, то исчезая в провалах между волнами, то взмывая на самые гребни.

Господин де Лартиг удалился к себе в каюту и так и просидел там взаперти до следующего дня.