Читать книгу Короли океана - Густав Эмар - Страница 8

15 июля 1674 года в два часа ночи покрытое бурунами море штормило, как после урагана. Ослепительно-яркая луна в экваториальном небе, усеянном блестящими, точно алмазы, звездами, мелькала за редкими облаками, гонимыми юго-восточным ветром. Снова и снова заливала она серебром пенные гребни волн, отражаясь в изломанной зыбью океанской шири, словно в зеркале.

Военная испанская пирога, пронзая ночную мглу, неслышно продвигалась вдоль берега острова Куба, держась от него на расстоянии не больше двух кабельтовых, – под покровом тени, отбрасываемой высокими островными горами.

Давайте опишем в двух словах этот тип легкого суденышка, ныне уже совсем позабытый, но весьма распространенный на Антильских островах во времена, о которых идет речь, и особенно незаменимый в каботажном плавании[19].

Эта пирога, длиной девяносто и шириной восемнадцать французских футов[20], заострялась к носу, сохраняя в среднем шесть футов по ширине кормы. То была своего рода полугалера с экипажем из ста двадцати человек и командой в сорок гребцов. На корме у нее помещалась батарея из четырех камнеметных орудий, а на носу – девятифутовой длины шестифутовая пушка. Осадка такой пироги составляла пять футов, а легкость ее была такова, что она погружалась в воду всего лишь на полтора фута и таким образом могла подниматься по течению рек до определенной высоты.

Наша пирога, называвшаяся «Сан-Хуан де Диос», имела две мачты с латинскими[21] парусами; но сейчас мачты на ней были опущены на стандерсы – железные вилообразные стойки, установленные посередине судна.

«Сан-Хуан де Диос» покинул Гавану незадолго до восхода солнца, но в открытом море капитан велел убрать мачты, в уключины вставили весла, и дальше судно уже шло на веслах.

К тому времени, когда мы вернулись к нашему рассказу, за исключением капитана, который с ночной подзорной трубой в руке как будто с тревогой оглядывал морской горизонт, возбужденно расхаживая взад и вперед по корме, и впередсмотрящего, приставленного к погонной пушке, да рулевого матроса, весь экипаж, похоже, спал; впрочем, не спали, понятно, и гребцы – они работали веслами чисто машинально, понукаемые монотонными командами.

Группа гребцов состояла целиком из карибских рабов – жалких, затравленных индейцев, с которыми испанцы обращались с крайней жестокостью, отчего рабство для них было во сто крат тягостнее, нежели для христиан, попадавших в плен к мусульманам.

Между тем у кормового люка, наполовину скрытые за кучей парусов, сидели двое, облокотясь спиной на легкую шлюпку, единственную на пироге, и тихо, хотя и несколько оживленно, разговаривали. Что примечательно и что заслуживает нашего внимания, так это то, что эти двое были одеты, как пираты с Тортуги[22], – впрочем, об их наряде мы еще успеем рассказать, а в довершение всего, разговаривали они по-французски. Им обоим, похоже, было лет по сорок пять – сорок шесть; обоих же отличали резкие черты, надменное, суровое выражение на лицах и хмурый взгляд.

Присутствие двух пиратов, заклятых врагов сыновей Кастилии, на борту испанского корабля могло показаться тем более невероятным, что эти двое держались совершенно свободно и были при оружии – длинных буканьерских ружьях и ножнах из крокодиловой кожи, из которых торчало по три ножа и штык-тесаку.

Каким же ветром их занесло на борт «Сан-Хуана де Диос»? Сказать это на судне никто не мог, кроме разве что капитана.

Когда рында пробила две двойные склянки[23], означавшие два часа, наши искатели приключений встали, потянулись и, неспешно подойдя к самому борту пироги, облокотились на релинги[24].

– Прекрасное море! – проговорил один из них.

– Да и ночь чудесная! – вторил ему другой.

– Сколько раз, – подхватил первый, – звездными ночами на Средиземном море, горбатясь на галере Дьемиля Хаджи-Аги, я клял жизнь и вожделел смерти!

– Да уж, – заметил собеседник, – ведь тогда ты был рабом, без всякой надежды на выкуп…

– И на месть, хоть когда-нибудь! – резко оборвал его первый. – Но теперь для нас все изменилось. Ты пришел мне на выручку, Кеклик, – выкупил меня у хозяина. И вот я на свободе. А скоро у нас в руках будет тот, за кем мы так долго гоняемся. И уж тогда…

– Не спеши строить планы, – оборвал его названый Кекликом. – Какую бы цель ни ставили себе люди, им свойственно ошибаться. Песчинка способна остановить повозку. Мы уже раз двадцать думали, что у цели, и все без толку. Враг сильнее нас. Он могущественнее и богаче, вокруг него всегда верные друзья. А у нас на пути к цели сплошь одни тернии. Поостерегись, Онцилла, не стоит забывать – из львов мы превратились в лисиц! Будем же начеку!

– Все так. Верно говоришь, спору нет. Но и ты не забывай, сейчас мы уже не те, какими были десять месяцев назад, когда, как какие-нибудь голодранцы, побирались по нормандским городам и весям. Отныне мы богаты, у нас влиятельные друзья, и один из самых главных наших поверенных уже через несколько дней примкнет к нам в Пор-Марго.

– Признаться, Онцилла, я не разделяю твоей привязанности к этому типу. У него лицо предателя, да и вся наружность на редкость презренна. Даже допустив, что он нам предан, он, в конце концов, всего лишь мелкая сошка в Вест-Индской компании[25], и влияние его на Большой Земле[26], понятное дело, ничтожно, хотя в надежде на то, что он может нам пригодиться, ты доверил ему не одну нашу тайну, чего, сдается мне, тебе совсем не следовало делать.

– Опять ты со своей подозрительностью и неприязнью! Чем же мы рискуем? Если он намерен нас предать, мы можем запросто от него избавиться. Согласен, он игрок и распутник, но между его грешками и предательством – целая пропасть.

– Может, оно и так. Да только ты уж поверь мне на слово и держи с ним ухо востро! Сам знаешь, я бывший пастырь, и величайшей добродетелью среди нашей братии почитается осторожность. Не спускай глаз с этого типа. Верно, сейчас мы на коне, и это лишний повод не выпасть из седла. Теперь, когда нас признали и мы в чести, нам незачем прятаться и бояться, что нас вздернут без всяких церемоний. Но кто мы такие на самом деле? Те же изменники. Не стоит кривить душой друг перед другом, ведь мы братья по крови и сообщники по отмщению. Испанское правительство просто так ничего не дает. И пряжки с драгоценными камнями, что украшают наши ремни, сам знаешь, чего нам стоят. А во что это выльется потом?

– Верно, – отвечал Онцилла, – и все же, случись сделку заключить еще раз, я пойду на это без оглядки, как и в первый раз. К тому же мы не предаем Францию.

– На мой взгляд, тут слишком тонкая разница.

– Ничуть, как раз напротив, все очень просто.

– Ладно, чем докажешь?

– Да чем угодно! Ты, как и я, верно, знаешь, ладроны, как их называют испанцы, или береговые братья, как они называют сами себя, то есть буканьеры, флибустьеры и прочие жители острова Тортуга и побережья Санто-Доминго, – самые обыкновенные разбойники без стыда и совести. Они не принадлежат ни к одной стране и не признают ни единого правительства – словом, это изгои, люди вне закона во всех государствах!

– Однако ж у этих людей, кем бы они ни были, есть французский губернатор!

– Прошу прощения, у них есть, что не одно и то же, губернатор, назначенный Вест-Индской компанией. Они платят королю Франции десятину – десятую часть стоимости захваченной добычи, и Людовику XIV в пору гореть со стыда, получая столь позорную подать, ибо таким образом он продает им право творить бесчинства под прикрытием своего флага. Однако ж он не признает их своими подданными, а флибустьерам, в конце концов, оно и без надобности.

– И что же из этого следует?

– Французский король, известное дело, не властен над Тортугой, и остров принадлежит торговой компании. А значит, соглашаясь его захватить и передать Испании, мы, несомненно, совершаем дерзость, хотя при этом ничуть не изменяем королю Франции, даже если допустить, что мы все еще его подданные.

– Доводы и впрямь самые что ни на есть убедительные. Но почему ты говоришь: «даже если допустить, что мы все еще его подданные»? По мне, так, покуда мы живы и будем жить, мы есть и будем подданными короля Франции.

– Вот уж никак не могу с тобой согласиться, брат. Твои слова не укладываются у меня в голове. Мы мертвы – мертвее не бывает, и тебе это известно лучше кого бы то ни было. Свидетельства о нашей смерти подписаны и преданы гласности, так что принадлежавшие нам владения и все имущество законно отошли к нашим наследникам.

– Это еще как сказать. Сперва – месть. Когда отомстим, если повезет, не сомневаюсь, нам будет проще удостоверить наши личности и доказать, что свидетельства о нашей смерти были составлены по подложным сведениям и что мы не мертвы, а всего лишь безвременно отсутствовали. Да хорошенько запомни: мы вправе засвидетельствовать свое долгое отсутствие, потому как стали невольными жертвами заговора, и срок давности в таких делах не имеет границ, определенных законом для восстановления в правах того, кто признан безвестно отсутствующим.

– Точно знаешь?

– Совершенно точно. Вот почему, повторяю, важно действовать с самой крайней осторожностью: главное – чтоб ни одна живая душа не пронюхала, кто мы такие. Клички Онцилла и Кеклик вполне сгодятся для военного времени, так что пусть они послужат нам до поры до времени, пока не установятся новые порядки. А говорю я это еще и потому, что боюсь, как бы нам не вышли боком твои задушевные разговоры с этим ничтожеством из Компании.

– Честное слово, дружище, еще раз повторяю, я не сказал ему ничего такого, что может навлечь на нас подозрения.

– Слава богу, коли так, брат! Но согласись, по какой-то непостижимой воле рока, все наши планы, разработанные с таким тщанием, и все наши ходы, просчитанные с такой доскональностью, всегда проваливались по твоей вине, а вернее, по причине той легкости, с какой ты со свойственной тебе доверчивостью сходишься с людьми.

– Приношу повинную, брат, только я не считаю себя таким уж виноватым, каким ты меня выставляешь.

В это время послышались громкие крики – возгласы ужаса и удивления. Внезапно проснувшиеся матросы, держась за релинги, испуганно разглядывали в море что-то такое, чего не могли заметить наши собеседники.

Испанские матросы в неописуемом страхе крестились и шептали молитвы; капитан, и тот трясся всем телом, побелев, точно саван.

Искатели приключений, так ничего толком не добившись у матросов, бросились на корму и стали всматриваться в точку, привлекшую внимание экипажа. При виде открывшегося перед ними зрелища их обоих тоже пронизала дрожь.

В кильватере пироги то вверх, то вниз раскачивался человек, находившийся по пояс в воде; в причудливых отсветах луны он, казалось, бросал на моряков грозные взгляды. Его мертвенно-бледное лицо искажала гримаса невыносимой муки – точнее, то был жуткий оскал, придававший ему выражение непередаваемой злобы. Временами казалось, будто человек этот скачет по волнам, потому как его выталкивало из моря всего целиком.

Человек этот, будучи живым, был привязан к мертвому телу, которое можно было разглядеть лишь в общих чертах, но особенно матросов изумляло и пугало то, что этот несчастный, казалось, неотступно преследовал пирогу.

Столь жуткая картина наблюдалась с четверть часа, после чего призрак вдруг подскочил вверх, словно намереваясь ухватиться за борт пироги, а потом снова скрылся в пенных волнах и больше уже не всплыл.

Оба искателя приключений, подавив крик ужаса, отпрянули от борта и, бледные, растерянные, со взъерошенными волосами и холодным потом на лбу, не устояв на ногах, припали к стенке рубки, едва переводя дух. В зловещем призраке они признали того самого службиста Вест-Индской компании, которого недавно склонили на свою сторону.

Что же случилось и вследствие какой беды этот человек, уже мертвый и связанный с другим мертвецом, оказался в открытом море и болтался на волнах Атлантики?

Это фантастическое видение, в котором, впрочем, не было ничего сверхъестественного и причину которого могут легко объяснить люди, знакомые с законами физики, произвело ужасающее впечатление на суеверных, невежественных испанцев, невольно ставших его свидетелями. Они усмотрели в нем недобрый знак.

Матросы начали перешептываться и делиться своими домыслами; вскоре, однако, двое наших собратьев заметили, что они-то сами и стали объектом пересуд среди экипажа, поскольку на них и были устремлены взгляды матросов, полные выражения, весьма далекого от дружеского.

Изменники – люди несчастные, и несчастье их соразмерно с совершенной ими изменой, и те, кто нанимают их и платят им со всей щедростью, не испытывают к ним ничего, кроме презрения и отвращения.

Матросы на «Сан-Хуане де Диос» прекрасно знали, зачем двое искателей приключений оказались у них на борту, и ни словом не обмолвились с ними за все семь-восемь часов плавания, стараясь держаться от них подальше; коротко выражаясь, они объявили им бойкот.

Искатели приключений, по натуре своей чересчур спесивые, чтобы заводить знакомства и вызывать симпатию среди людей, которых они считали ниже себя, похоже, не замечали, что оказались в изгоях.

Теперь же для них все изменилось к худшему: их положение становилось даже угрожающим. Они поняли это, подслушав, о чем шепчутся матросы. А смекнув что к чему, наконец решились и отправились к капитану.

Капитан был малый славный и достойный – настоящий морской волк, хотя при всем том невежественный, доверчивый и, быть может, даже более суеверный, чем все члены его команды, вместе взятые. К соображениям двух братьев он отнесся с явным подозрением, ибо, как и его матросы, был убежден: нагнавший на них жуть призрак явился неспроста, и причина тому – их нахождение на борту.

Только лишь повинуясь приказу начальства, а не по своей воле согласился он взять на борт двух пассажиров, что не сулило ничего доброго.

– Сеньоры, – обращаясь к ним, сказал он без утайки, – такие, как вы, слишком тяжкий груз для приличного судна, и тут уж мои матросы правы.

Тем временем матросы, закончив совещаться, покинули нос судна и направились к капитану. Подойдя к рубке, они остановились, и один из них от имени всех своих товарищей потребовал выслушать его.

– Говори, сынок, – внял ему капитан. – Так с чем вы пришли?

– Капитан, – сказал матрос, – после того, что случилось, экипаж решил повернуть обратно в Гавану и всем скопом сойти с судна, ежели вы не согласитесь избавить пирогу от двух вероотступников, которых взяли на борт. Покуда они с нами, нас ждут великие напасти. Недавний случай – знак небес и веление избавиться от этой парочки, да поскорее. И наш долг как добрых католиков и верных короне испанцев повиноваться Божьей воле без лишних проволочек. Так что просим вас, капитан, принять на сей счет все необходимые меры.

– Вот видите? – обратился капитан к двум пассажирам.

– Но, капитан, – возразил Кеклик, – вы не можете бросить нас в открытом море. Мы находимся у вас на борту по приказу свыше. И тупая легковерность экипажа для вас – не повод поступиться долгом.

– Нет надобности напоминать мне о долге, – сухо отвечал капитан, – я знаю его лучше любого другого. А требуя избавиться от вас, мои матросы делают это не из тупой легковерности, как вы изволили выразиться, а по велению неба, как истинные христиане. Да вы и сами знаете, сеньоры, Бог не посылает такие знаки без веской причины, ибо знает – всякий возлюбивший его в простодушии своем да узреет их. И прошу вас, довольно нести вздор, ваши доводы неубедительны. Они свидетельствуют, что вам недостает веры, ибо вы попрали ее. И мы не желаем потворствовать вашей нечестивости.

Оба пассажира только пожали плечами и презрительно усмехнулись.

– И что вы намерены делать? – спросил Онцилла. – Надеюсь, не собираетесь выбросить нас за борт в угоду своим предрассудкам? Ведь это будет считаться жестоким злодеянием, и Бог не оставит его безнаказанным.

– Мне предстоит, – сказал капитан, – всецело удовлетворить праведное негодование моего экипажа и постараться примирить в себе чувство долга с гуманностью. А посему единственное, что мне остается, так это высадить вас в шлюпку с провиантом и оставить на милость Божью. Коли вы, как сами утверждаете, люди почтенные, всемогущая отеческая десница Провидения взметнется над вами и, по моему глубокому убеждению, с вами ничего не случится за те считанные дни, что вам придется проделать на веслах к цели своего плавания. А нет, так вам не останется никого винить, ибо в таком случае, почитайте, вас постигнет кара Божья.

Несколько невразумительная речь капитана, из которой матросы мало что уразумели, тем не менее произвела на них должное впечатление. Им хотелось только одного – избавиться от парочки авантюристов. Так что решение капитана они встретили на ура и, не дожидаясь его приказа, тут же кинулись спускать шлюпку на воду.

Двое братьев смекнули, что при столь единодушном волеизъявлении всякое сопротивление бесполезно. И, довольствуясь тем, что эти невежды не обошлись с ними того круче, смирились со своей участью с легкостью, которая если и не вызвала к ним жалости у сбитых с толку матросов, то, по крайней мере, заставила относиться к ним с некоторым почтением. Словом, братьям пришлось покориться.

Испанские матросы, довольные скорым избавлением от попутчиков, которых они считали не иначе как отступниками и боялись, поскольку, останься они на борту, то, возможно, ввели бы их в искушение, сбив с пути истинного, без всякого сожаления погрузили в шлюпку не только провизию, необходимую для перехода, могущего продлиться, по их прикидкам, недели две, но и кое-что еще, что могло бы им пригодиться.

Онцилла с братом спустились в шлюпку.

Не успели они покинуть борт, как матросы с радостными криками ура принялись размахивать шапками; потом одним ударом топора они перерубили перлинь, удерживавший шлюпку у борта пироги, и та, едва весла легли на воду, отвалила так быстро, что через некоторое время уже маячила еле различимой точкой на горизонте. А вскоре и вовсе скрылась с глаз испанцев, которые с такой поспешностью от нее избавились.

Между тем, пока происходили описанные выше события, развитие которых отняло у нас не так уж много времени, занялся день. Утро выдалось великолепное, море мало-помалу успокоилось, и легкий бриз, дувший с моря, обещал нетрудное плавание.

Шлюпка, в которую высадили наших искателей приключений, была крепкая – новенькая, легкая, юркая и достаточно вместительная. Управлять ею оказалось проще простого, благо она была оснащена, как тартана[27], что обеспечивало ей хороший ход и вместе с тем завидную остойчивость на большой волне в штормовую погоду; словом, все это имело не последнее значение для двух наших героев, оказавшихся волею суеверных испанцев в отчаянном положении.

Первым делом братья поставили рангоут, привелись по ветру и подняли парус; потом, когда парус набух и шлюпка понеслась вперед, братья переместились на корму и, принявшись за сухари, продолжали разговор, так некстати прерванный появлением их мертвого сообщника, которое привело к тому, что их обоих изгнали с «Сан-Хуана де Диос».

– Да простит меня Бог! – сказал Онцилла. – Кажется, небу было угодно нарушить все наши планы и сделать нас безропотными жертвами самых заурядных событий! Наше положение ничуть не улучшилось, а, напротив, стало хуже, чем было.

– Я не разделяю твоего мнения, – возразил Кеклик. – Не вижу, с чего бы вдруг наше положение стало хуже. Если позволишь откровенно поделиться своим мнением, я бы даже сказал, сейчас оно лучше, чем когда бы то ни было.

– Неужели потому, что мы убедились в трагической смерти того пройдохи и теперь нам нечего бояться, что он нас выдаст?

– Если бы только это, Онцилла, уже было бы кое-что. Да только я гляжу дальше. Думаю, тот мертвец, что плясал в кильватере пироги, как черт на веревочке, сослужил нам добрую службу. И вот почему. Признаться, я не был уверен, что нам удалось бы беспрепятственно сойти на французский берег Санто-Доминго. Флибустьеры – народ горячий и, главное, зоркий и хитрый, как обезьяны. У нас было девяносто шансов из ста, что пирогу захватили бы на подходе к Пор-Марго или Леогане. И тогда пиши пропало: суд был бы скор – нас бы вздернули без права на помилование заодно с испанцами.

– А что теперь? – ухмыльнувшись, бросил Онцилла.

– Теперь все обернулось по-другому. Попади мы в руки к испанцам, предъявим им верительную грамоту от губернатора Кубы. Если же, напротив, что вероятнее всего, нам случится наткнуться на какое-нибудь флибустьерское судно, то мы – французские пираты и будем круглыми дураками, коли не отведем им глаза и не докажем, что мы с ними одним миром мазаны.

– Все это замечательно и лихо закручено, да только сейчас мы в открытом море, в жалкой скорлупке и, если и сможем куда добраться, так лишь до Санто-Доминго, а туда еще плыть и плыть. Ну а случись буря или ураган или ветер переменится, считай, нам крышка – так посреди Атлантики и сгинем от голода и жажды или потонем.

– О, ежели ты ставишь вопрос таким образом, ясное дело, твоя правда. Но у каждой медали есть обратная сторона. И по мне так негоже опускать руки. Вместо того чтобы скулить, нужно, напротив, приложить все силы и бороться, что бы там ни случилось, иначе нам не выбраться из переплета, в какой мы угодили. Потом, ты же сам говорил – мы вроде как жертвы случая. Так что, ради бога, успокойся! Случай не оставит нас, и, как знать, может, он еще готовит нам приятный сюрприз!

– О, блажен, кто верует с готовностью почти с радостью сносить выпавшие на его долю напасти, даже самые горькие.

– Чего ты хочешь? Я в жизни такое пережил, что нынешние муки мне нипочем. Кажется, случись сейчас даже самая страшная беда, меня ничем не пронять. Страдание, как и счастье, не бывает неизбывным – со временем на все становится наплевать. Так же и со мной. Уж ты поверь, давай наберемся терпения, раз уж ничего нельзя поделать, и прислушаемся к испанцам: порой их устами глаголет истина. К примеру, Санчо Панса, оруженосец Рыцаря печального образа, частенько изрекал всякие премудрости, и среди прочего такую: «Когда случившееся уже не исправить, надобно с этим смириться, позабыв о грусти». И, по-моему, это единственный способ извлечь выгоду из нашего положения, ведь оно могло быть куда хуже, чем есть.

Минуло несколько дней, и с двумя нашими путешественниками не случилось ничего, что было бы достойно нашего внимания. Попутный ветер быстро гнал их шлюпку к Санто-Доминго. И скоро наши искатели приключений оказались в проливах.

С тех пор как их бросили в открытом море, они не раз замечали паруса, но те были слишком далеко, и наши герои вряд ли могли привлечь к себе их внимание на своем легком суденышке с парусом, похожим на крылышко зимородка, тем более что обращать на себя внимание им не очень-то хотелось. К тому же они вполне примирились со своей участью и отныне желали только одного – без приключений добраться до острова Санто-Доминго.

Между тем на подходе к проливам они стали глядеть в оба. Кому как не им было известно – именно в здешних водах флибустьеры, подобные хищным птицам, устраивали засады и нападали на испанские корабли, возвращавшиеся в Европу с богатыми грузами.

Они не хотели, чтобы их застали врасплох: прежде всего им было нужно, чтобы их признали за тех, за кого они себя выдавали, – береговых братьев.

Было около половины пятого вечера. Для пущей верности наши герои убрали мачту и, взявшись за весла, принялись грести меж редких островков, миновать которые им следовало во что бы то ни стало. И вдруг на одном из них, примерно в миле прямо по курсу шлюпки, с наветренной стороны, они заметили длинный шест с какой-то тряпкой на конце.

Этот сиротливый шест, очевидно, служил сигналом бедствия.

Друзья бросили весла и стали совещаться, стоит ли идти дальше, но тут грянул ружейный выстрел, о чем свидетельствовала струйка дыма, которую они разглядели вдали, хотя шума не расслышали, – выходит, их заметили, а значит, настал час, когда им, как обычно говорят, предстояло все поставить на карту.

Они что было сил навалились на весла, держа прямиком к островку.

Вскоре друзья разглядели двух человек, выряженных, как и сами они, в береговых братьев, – те жестами, похоже, указывали им верное направление, чтобы шлюпка могла беспрепятственно подойти к берегу, не наскочив на рифы.

Им понадобилось каких-нибудь десять минут, чтобы подойти к островку.

Первые слова, которыми наших друзей встретили те двое, были следующие:

– Пить! Пить!..

Несчастные выглядели бледными и истощенными – у них как будто и впрямь совсем не осталось сил.

Онцилла с братом оказали им помощь, какую только могли; потом, вняв мольбам бедняг, они взяли их в шлюпку, уложили на дно и отвалили от берега.

Вскоре флибустьеры забылись тяжелым сном, не раз прерывавшимся за ночь; к утру же благодаря заботам, которыми их окружили, они почувствовали, что силы вернулись к ним, и смогли рассказать обо всем, что с ними приключилось и как они оказались на необитаемом острове, где наверняка погибли бы от голода и жажды, если бы их не подобрала шлюпка.

Старший из них, капитан Бартелеми, один из самых знаменитых флибустьеров на Тортуге, несколько дней назад вышел из Пор-Марго на легкой пироге с экипажем из сорока вооруженных до зубов человек, как он выразился, на охоту за испанцами.

Поначалу все складывалось благополучно. В тот же день он захватил два галиона, переправил на них часть своих людей и, отправив оба трофея в Пор-Марго, с десятью оставшимися товарищами опять затаился в засаде.

Через день, на рассвете его впередсмотрящий заметил парус. Флибустьеры не мешкая устремились в погоню, да только на сей раз им пришлось иметь дело не с галионами, а с шестидесятипушечным испанским кораблем, экипаж которого состоял из семисот человек.

Когда же флибустьеры смекнули, что дали маху, то решили спасаться бегством, но было уже слишком поздно: на них градом обрушились испанские пушечные ядра – и вскоре они почти все пали замертво либо были ранены. Наконец, последним бортовым залпом, более выверенным, испанцы разнесли их посудину в щепки, и не прошло и пяти минут, как она пошла ко дну.

Лишь ценой неимоверных усилий капитану Бартелеми удалось добраться до островка, где его спустя какое-то время и обнаружили на пару с товарищем, которого он только и смог спасти из всего экипажа.

А посему Бог – свидетель, сколь грандиозные планы мести замыслил сей достойный капитан против испанцев, и верный его матрос Питрианс поддерживал их обеими руками.

Когда рассказ флибустьеров, неоднократно прерывавшийся непомерным заглатыванием спиртного, подошел к концу, двое наших братьев сочли необходимым отрекомендоваться в свою очередь, поскольку для капитана Бартелеми их облачение, под стать береговым братьям, еще ничего не значило. Все буканьеры были тесно повязаны друг с дружкой – и Бартелеми никак не мог припомнить, что где-то видел своих спасителей раньше или что-то слыхал о них.

Тогда Онцилла взял на себя труд дать все необходимые объяснения.

– Было бы удивительно, любезный капитан, – сказал он, – если б вы или капитан Питрианс видели нас раньше. Ведь мы прибыли на острова[28] лишь года полтора назад и все это время обретались на Сен-Кристофере. И только несколько дней тому назад как уразумели – нечего там больше делать, ведь гавачо[29] стали обходить те воды стороной, вот мы и решили податься на Тортугу. На скопленные деньжата купили эту посудину, оснастили ее и, клянусь честью, вышли в море, и поплыли себе по воле волн. А пару дней назад ветер переменился, мы сбились с курса, и вот нам представился случай оказать вам маленькую услугу.

– Черт возьми, маленькую услугу! – воскликнул капитан Бартелеми. – Стало быть, без вас мы с Питриансом подохли бы, как собаки, от голода? По рукам же, братцы, и запомните, отныне у вас есть друг, так что, случись какая нужда, можете на меня положиться!

– Два друга, – наставительно поправил Питрианс. – Или я не в счет?

– Ну а пока вот что, – продолжал Бартелеми, – есть у меня два корабля, личная моя собственность, стоят в Пор-Марго. Так что, коли есть у вас нужда в деньгах, отвалю, сколько надобно.

– Нам оно не в тягость, – прибавил Питрианс.

– Мы с братом благодарим вас за столь сердечное предложение, – сказал Кеклик, – да только кое-какие сбережения после покупки лодки у нас все еще остались. Пояса у нас, Божьей милостью, распирает от испанского золота, и мы не будем вам в тягость. Хотя, впрочем, оказать нам одну услугу вы сможете, ежели, когда доберемся до берега, представите нас своим друзьям, чтоб мы и для них стали братьями. Знайте, мы всей душой разделяем вашу ненависть к испанцам и в случае чего сумеем доказать это на деле.

Спустя пару дней шлюпка, командование которой Бартелеми взял на себя, пристала к берегу в бухточке, расположенной в семи-восьми лье от Пор-Марго. Капитан Бартелеми, будучи самолюбивым и к тому же глубоко уязвленным постигшей его неудачей, не хотел идти прямиком в Пор-Марго, благо спутники против его воли не возражали. Да и какая им была разница, где высаживаться на берег: главное – они благополучно добрались до Санто-Доминго.

Случай, благоволивший двум братьям после того, как их ссадили с пироги, не обманул их надежд и теперь – напротив, он даже восполнил их с лихвой.

Не успели флибустьеры ступить на твердую землю и, надежно спрятав шлюпку в прибрежных зарослях, собраться в путь по направлению к Пор-Марго, как вдруг неподалеку от того места, где они высадились, послышался шум, а вскоре ему уже вторили выстрелы и угрожающие крики.

– О-о, – воскликнул Бартелеми, поведя носом и словно втягивая воздух, – да тут, похоже, каша заваривается! А ну-ка, пойдем глянем!

Повторять призыв не было необходимости. Спутники Бартелеми бросились вслед за своим предводителем и скоро заметили буканьера: он держал ружье за дуло и, как дубиной, размахивал им над головой с поразительной силой и не менее удивительной ловкостью, храбро и не без успеха отбиваясь от десятерых испанцев, те окружили его и намеревались не то прикончить, не то схватить.

Буканьер же отвечал на их угрожающие крики самыми оскорбительными насмешками, не переставая при этом защищаться с удвоенной силой.

Вот уже несколько испанцев, более или менее серьезно раненных, лежали на земле. А нежданно подоспевшая к флибустьеру подмога тотчас изменила перевес в стычке.

Испанцы дали деру, оставив своих поверженных сородичей, так что победителями на поле брани остались флибустьеры.

Однако ж самым странным в этой заварухе было то, что береговой брат, чудесным образом спасенный собратьями, вдруг с яростью накинулся на своих спасителей.

– Подите прочь, черт бы вас побрал! – завопил он. – Дайте мне самому проучить этих мерзких гавачо, чтоб больше неповадно было отрывать почтенного человека от трудов праведных. Право слово, друзья, или вы сомневаетесь, что я в одиночку не одолел бы этих нищих негодяев?

Со знанием дела добив прикладами все еще хрипевших раненых, флибустьеры наконец сумели урезонить своего не на шутку разбушевавшегося товарища, оказавшегося на поверку не кем иным, как капитаном Монтобаном. После того как с представлениями и приветствиями было покончено, они впятером направились в Пор-Марго, посмеиваясь меж собой над приключением капитана, который шел на любовное свидание, а угодил в засаду к испанцам.

Через два часа они были на месте.

Как и предвидел Кеклик, случай благоволил двум братьям в том смысле, что они прибыли на Санто-Доминго не чужаками и что, даже еще не успев попасть в гавань, наводненную береговыми братьями, они уже принадлежали к их числу, оказавшись среди могущественных и верных друзей.