Читать книгу По ту сторону нуля. Вторая книга трилогии «Секундант одиннадцатого» - Хаим Калин - Страница 4

Мелкий дождь. Маета для Саши, но эликсир вдохновения для Алекса. Связка трусит (производное от бега трусцой). Маршрут – порядка шести километров – вдоль Москвы-реки, по три в каждую сторону. Саша, некогда плеймекер ЦСКА (гандбол), не сразу приладилась к ветеранскому ритму напарника. Но это мелочь, забота забот – его легкомыслие: Алекс уже дважды, будто ненароком, сбрасывал со своей головы капюшон. Убила бы!

Саша, как правило, держится у парапета набережной, чтобы, наверное, не дать подопечному плавсредством сбежать, а может… утопиться. Но не всегда, резко меняет фланг, если прохожий – потенциальная опасность. Вот и сейчас всплыла слева от Алекса, увидев мужчину в спортивной экипировке, бегущего им навстречу. Разминувшись, как оказалось, с коллегой-физкультурником, вернулась к охране водной границы. Фигаро тут, Фигаро там, проворчал Алекс.

За исключением выходных, Саша «выгуливает» Алекса каждое утро, кроме того, сопровождает на культурно-развлекательные мероприятия, но таковых не более одного-двух в месяц.

Между Сашей и Алексом роман, но не традиционный, а необычный. Алекс, как всякий беллетрист, неровно дышит к любому дару. У Саши таковых в избытке: адаптируемость, естественность ребенка в синтезе с редкой находчивостью, природный ум и семейственность. Не говоря о ее знатном спортивном прошлом, навыках рукопашного боя, неплохом для любителя английском и многом прочем, бросающем Алекса то в жар, то в холод. Все это вплетено в особу, не разжившуюся и дипломом техникума…

Чувства Саши к опекаемому проще. Для нее он в одном кульке заботливый родственник и заброшенный, одинокий мужчина. Но главное, делающий ее жизнь интереснее и чище: шлифует английский, подкачивает кругозор, терпелив, доброжелателен, щедр на советы и, если строг, то по делу. Словом, очень-очень клевый.

Выкажи Алекс поползновение на интим, проблем бы с Сашей не было. Ведь за ее работенку – агента-соблазнительницы – более чем щедро платят. Как базово, так и сдельно. Он же, заметив ее безотчетное влечение к своей персоне, словно огрел пощечиной: «И не подумай! В интернат сдам, для трудновоспитуемых!» Чем раздраконил ее женское начало. Не из-за невостребованности мужчиной на тридцать пять лет ее старше, а тем, что отверг ее материнский позыв согреть – достойную личность, которую, казалось ей, за длинную жизнь недолюбили. Почему бы не сделать приятное?..

И Саша добилась своего. За месяц-другой совместных пробежек, венчаемых завтраками и необременительным наставничеством, они настолько по-обывательски сдружились, что и гендерная демаркация между ними исчезла. Алекс вернулся к своей домашней униформе – не считая плавок, неглиже, не стеснялась наготы при переодеваниях и Саша. Незаметно вошло в привычку и совместное купание в джакузи после пробежек.

Чистоплюйство Алекса будто затянулось тиной быта, оттого предложенный Сашей однажды массаж – снять боли в мышцах – он воспринял как норму их удачно спевшегося бивуака. И от ее умелых прикосновений задремал, погружаясь в эротические сны секса без проникновения. Проснулся он плотски умиротворенным – состояние, наполовину забытое им. Ведь после шестидесяти его либидо как бы заключило с ним перемирие, заняв нишу необязательной дисциплины «При случае»… Но донесшийся из прихожей Сашин голос, полный оттенков взбудораженной женственности, из слюнявой сытости вытряхнул. Тут Алекса проняло: его недавние эротические фантазии на самом деле припорошенная дремой реальность. Хотел было выскочить из комнаты джакузи, чтобы Сашу распечь, а то и вовсе – через Бондарева – «лишить регистрации», когда услышал: «Не забудь дверь на защелку, дядя Алекс. Пока» (в десять утра она убывала в контору, ведомственную принадлежность которой даже Алекс не мог предположить).

Между тем при встрече назавтра Алекс уперся в непроницаемый экран, обративший его решимость – разобраться – в прах. Мол, ты это о чем? Жонглируя ликами, словно литератор персонажами, Саша за несколько дней отбила у подопечного малейшее желание о конфузе вспоминать. После чего, сама естественность, наладилась проделывать ту же «процедуру» два-три раза в месяц, некими недомолвками Алексу внушив: сексуальная устроенность – составная часть здоровья, не более чем ответвление бега, которым они ежедневно укрепляют организм. И Алекс не то чтобы стал принимать сеансы гормонной разгрузки, как нечто допустимое, а экзотику слетевшего с подпорок края, отказ от которой для принимающей стороны обиден. И в каком-то смысле – как очередной тест на лояльность, не лишенный удовольствий мысли и тела. При этом оба делали вид, что интимный ритуал, вошедший в их обиход, некая таинственная неизбежность.

Так они и жили – в коконе товарищества и эстетики тела, являя собой союз узника и надзирателя, ролевые функции которых странновато переплелись.

Все попытки Алекса свой статус терминологически обозначить ни к чему не приводили. Слишком многое в авантюре, взявшей его на абордаж, намешано взаимоисключающего. В какой-то момент наметилась аналогия с Вернером фон Брауном, который, выбирая меньшее из двух зол, добровольно сдался американцам. Все же эта параллель, он заключил, в его драму не вписывалась, разнясь масштабом и следствием. Чего-чего, а прорывных открытий – к звездам – в засосавшей его клоаке не бывать.

Между тем нынешний цикл, исчислявшийся с момента его переезда в Москву-сити, пролетел для Алекса незаметно, без душевных дрязг с судьбой-злодейкой. Пять месяцев из девяти ушло на предпечатную подготовку его романов. Трезво оценив свой расклад, он предложил Бондареву: скрыть авторство текстов через псевдоним, с «Эксмо», флагманом российского книгопечатания, дел не иметь, названия произведений и их аннотации – изменить.

Того требовали соображения элементарной безопасности: раскрывать, а точнее, подтверждать свои координаты (пусть условные) шпионскому интернационалу, за его персоной во все оба, себе дороже. Выслушав поправки, Бондарев многозначно хмыкнул, после чего заулыбался, мимически передавая: «Мы сами с усами. Но ты пацан правильный, соображаешь…»

Издательств с именем, практикующих выпуск остросюжетной литературы, было немного. В переданном Бондареву Алексом перечне и десятка не набралось. Между тем бюрократия – вещь в себе и с норовом тинэйджера. Соприкасаясь с ней, не знаешь, чем все обернется. В особенности, с бюрократией авторитарной, будоражимой шпиономанией.

Как Бондарев решал проблему, неизвестно, но в результате властная указка уперлась в «Азбуку», санкт-петербургское издательство, держащее планку высококачественной литературы. С текстами детективного, то есть низкого жанра туда и на порог не пустят. Но это, если напрямую, в обход же, а точнее, сверху оказалось без церемоний. Спустя две недели – правка первой книги с оговоркой: автор вправе редактуру не принять, но лучше все же обсудить…

Из того контакта Алекс вынес вполне предсказуемое: опыта работы с его жанром у издательства нет, оттого редакторские правки нередко от непонимания хитроумной фабулы. Но коль скоро в тексте спотыкается профессионал, то, каково будет рядовому читателю? Тем самым напрашивалось: стиль и сюжетные ходы лучше облегчить, к чему Алекс приступил без колебаний.

Работал он в охотку, перерабатывая свои давно отбурлившие фантазии с позиций себя нынешнего. Конструктивному подходу автора «Азбука» не могла не нарадоваться, воспринимая обновленные тексты на ура, хоть и с задержкой. Паузы Алекс объяснял возможными подозрениями издательства: не роет ли волчью яму этот укрывшейся за ширмой псевдонима блатной, втиснутый в их переполненный портфель мохнатой лапой? Мутно как-то… Рейдерским захватом попахивает.

Разумеется, как оно было на самом деле, Алекс не знал. Но ничего не имел против, если бы «Азбука» время от времени умывалась холодной испариной. Ведь эра интернета низвела брата литератора до состояния раба. С одной, правда, оговоркой: похлебка не гарантировалась.

Переработка старых текстов задвинула в долгий ящик роман, начатый им по приезде в Россию. Справедливости ради, тот, вне настроя автора, забуксовал сам – после динамичного пролога одиссея Алекса потеряла темп. Да и жанр произведения не из легких: мемуары заложника с вкраплением вымысла и политологического анализа. Попутал чуть пропорции – и вместо «опыта художественного исследования» претенциозная подделка. Все же порой его подвигало на страницу-другую, но места затейливому приключению с Сашей – его повседневность – в сюжете не находилось. Не зря одним из Гроссманов сказано: «Нередко книги умнее своих авторов…»

Как это водится, любой долгострой, рано или поздно заканчивается. Спустя три пятилетки с момента завершения первого сюжета Алекс смог физически потрогать продукт своего литературного труда, полного иллюзий, обид, озарений и редких искорок удачи. Оная и приземлила на крышку его стола увесистую упаковку, доставленную Сашей. Срезанный шпагат обнажил три его романа, семь экземпляров каждый. «Вау, насколько это тебе, дядя Саша, полгода? Читать не перечитать!» – изумилась спарринг по здоровому образу жизни (в смысле, хоть каком). Но, заметив, что верхняя семерка – одна и та же книга, опешила: «Они что, напутали? Вернуть?» «Жизнь невозможно повернуть назад и время не на миг не остановишь…» – незамысловато отбоярился Алекс, озадаченный открытием: авторских прав на эти книги у него нет, соглашение-то не заключалось. Стало быть, созданные скорее его упрямством, нежели талантом книги – не более чем сувенир для личного пользования, эрзац-остаток некогда нешуточных страстей. Так что самое разумное в этой спекшейся интриге ставить точку, после чего сдать себя в прокат очередной.

И Алекс переключился на свехцель своей авантюры, вероятность воплощения которой с недавних пор возросла. Его счет в Сбербанке утяжелился сотней тысяч евро – будто аванс Синдиката за сценарии по его произведениям. Об экранизации пока – «всему свое время» и «без сценария, собственно, о чем речь?», однако с момента перевода денег проблема обрела форму обязательств, то есть личной ответственности. Алекс заикнулся было о соавторе, слабо представляя, как к сценариям подступиться, но Бондарев только поморщился в ответ. Мол, твой режим не допускает интеграции с внешним миром. Одно и то же повторять…

Так что ничего не оставалось, как заняться самообразованием, прилежно перлюстрируя интернет, который порой ассоциировался у Алекса с гуманитарным базисом совка. Между тем знание языков учебную базу прирастило, но только объемом. Поверхностность изложения, недостоверность, межклановые склоки, выдаваемые за дискуссии – трансграничные пороки и заблуждения.

Как бы то ни было, общим представлением о художественном сценарии Алекс довольно скоро обзавелся. Этот багаж воплотился в методе исследования сценарной проблематики, который студент-заочник изобрел: просмотр кинокартин с воспроизводством их сценариев на бумаге. Что совмещалось с проработкой всех доступных источников отраслевого опыта.

«Раздобрев» знаниями, он незаметно для себя, вех не отмечая, соскользнул к написанию первой работы, композиционно нехитрой и перспективной для проката – романтическая история, прорастающая и гибнущая в срубе шпионского триллера. Стало быть, привлекательная для кинопроизводства. Но тут, ощутив дьявольскую усталость, пресыщение киношной тематикой, решил взять паузу, впрочем, предсказуемую. Девять месяцев он травил мозг по пятнадцать часов в сутки, не успевая восстанавливаться за ночь. Только занятия в фитнес-комнате и регулярные пробежки худо-бедно поддерживали форму.

Тормозить было от чего. Правка книг и погружение в сценарное ремесло – только часть занятости, не меньше времени поглощал президентский заказ на актуальную публицистику. Если Алекс не обновлял свою еженедельную колонку на Каспаров.ру, то звонил Бондарев с расспросами «о самочувствии и вообще…», в расшифровке не нуждавшихся.

Некогда изъяснившись, Алекс не считал нужным повторяться: неординарное событие не активировать телефонным звонком. Если на политическом горизонте штиль, конспирология неуместна, кроме того, поденщик – худший из советчиков. И даже молчание в творчестве – красноречиво, констатация статус-кво, скрепленная фирменным знаком автора; уходят недели, а то и месяцы многочасовых бдений у экрана, прежде чем значимый симптом попадет в его прицел.

Между тем видео-визиты Бондарева, будто вежливости, проигнорированы быть не могли. Серьезная сумма на российском счету Алекса, якобы аванс за сценарии, с его кинематографическими надеждами соотносилась в той же мере, как приписываемые Западу козни – поработить Россию – с реальностью. Не что иное, как гонорар за заинтересовавшую ВВП публицистику.

Так что, получив намек, должник через день-второй с болью выцеживал из себя текст. При этом Алекс понимал, что проходным – лишь бы сбагрить —тот быть не может. Не заменит его и статья-реплика – распространенный публицистический прием. Его безопасность предсказуема ровно до тех пор, пока он ловит мышей – и не всех подряд, а являющих личную угрозу государю. Денежный же эквивалент – не более чем сопутствующий стимул, главный драйвер – его заложенная в ломбард автократа судьба.

За нынешний год тематика его статей переменилась. С прочных центристских рубежей Алекс неумолимо дрейфовал вправо. Только на том фланге либеральной мысли мог прижиться его претерпевший ревизию строй взглядов и идей. И произошло ровно то, о чем он предостерегал Бондарева.

Как Алекс не одергивал себя, он уступка за уступкой терял объективность – базис своего реноме. Казалось, он будто все еще над схваткой, но промашки оппозиции, в чьем стане он условно пребывал, отслеживались им с не меньшим усердием, чем заблуждения и проколы кремлевских, одержимых самосохранением. Однажды, должно быть не в духе, он договорился до того, что назвал режим легитимным, отметив: тот незаконен как узурпатор власти, но легитимен в силу широкой поддержки избирателя, пусть та диктуется социальной фригидностью россиян. Да, продолжал он, демонтаж антинародного режима – национальный приоритет, но бессмысленно и методологически преступно спускать на него всех собак. Ведь все язвы нынешней тирании – наследство ельцинской эпохи. И большой вопрос, не неизбежны ли они диалектически, в обществе, претерпевшем насильственную смену пола и вынужденном себя переформатировать вновь, в полном неведении, как это сделать, и достижима ли регенерация вообще. Потому, не делая должных скидок массовому сознанию россиян, угнетаемому уродливыми мутациями совка, до избирателя не достучаться. Без этого любые потуги по эрозии режима – имитация активности. Стало быть, доминанта оппозиции, с ее склоками и сословным высокомерием, для начала снизойти до мотивов рядовых россиян, после чего заговорить на понятном, близком для них языке. Произойди сближение, нечто осмысленное посеять. А там – молиться на урожай, не зря Россия, по большей мере, зона рисованного земледелия…

В подобных декларациях Алекс отнюдь не кривил душой, он так думал, и ему нечего было стыдиться. Только в своей естественной среде, вне навязанного ангажемента, он следовал правилам хорошего тона, соблюдая здравые пропорции критики и позитива; именно за это его ценили условные свои, точнее, их некоторый сегмент, и, оказалось, предводитель одиозного режима.

Так или иначе, Алекса незаметно прихватывал стокгольмский синдром, уравнивающий приоритеты жертвы с интересами угнетателя. Оттого реакция заказчика, некогда призвавшего соблюдать оригинальное кредо, на коррекцию Алексом стиля прогнозировалась с трудом. Более того, непроизвольное прогибание перед всемогущим работодателем вымывало в статусе Алекса – и без того аховом – последний бугорок независимости, что по местным обычаям, боготворящим силу или, на худой конец, полезность, не сулило ничего хорошего. Кто этот Алекс Куршин? Запродавшаяся за бабло шестерка, взахлеб стучащая на своих! А ведь какого недотрогу из себя строил, понятно теперь, цену набивая… К ноге!

Пробежка на Пресненской набережной окончена, и связка под водительством Саши торопится убраться из зоны людской активности. Парадный подъезд «Башни Федерации» не для них – запружен офисным планктоном большую часть дня. Задействовав электронный пропуск, связка ныряет в подземный паркинг. Впрочем, ничего нового. Паркинг для Алекса – условная форточка, через которую он соприкасается с внешним миром. Должно быть, по соображениям конспирации этот маршрут предпочтительнее сообщению через лобби, что, скорее всего, справедливо.

Между тем перемещение по стоянке не из простых: спуск-подъем пешком по узкой обочине, так что в час пик, как сейчас (восемь утра), смотри в оба. Наконец они на уровне «минус один», до лифтов рукой подать. Но тут Саша, на корпус впереди, струнит шаг, напрягаясь при этом. Выставляет руку, блокируя движение подопечного. Алекс морщится, раздражаясь на маневры секьюрити, обернувшие его существование в диету почечного больного. «Кто на сей раз – собака без намордника?» – ворчит он.

Схватившись за живот, Саша проседает, вытряхивая Алекса из благостного смакования мелодии мышц. Его рефлексы, казалось бы, увядшие, срабатывают как в юные годы – поймав Сашу за капюшон, Алекс тянет ее на себя, разворачивая при этом. В центре ее живота – подобие стрелы без оперения – тонкий стальной стержень 2 мм толщиной и 10 см длиной. Тем временем Саша обмякла – конечности словно чужие, но пульс прощупывается.

Покушение персонифицируется в лице четырех боевиков в балаклавах, надвигающихся с мягкостью пумы и оглядывающихся, казалось, в ожидании транспорта. Один из них сигнализирует Алексу, поднеся глок к губам: мол, не дергайся, мы хоть и по твою, но пока неприкосновенную душу…

Тут в тылу действа объявляется новая четверка, куда более грозная, чем первая, горланя: «Оружие на пол, мордой в пол!» Первые будто подчиняются, начав проседать, якобы в намерении приземлить стволы, но в полуметре от поверхности с акробатической сноровкой перекручиваются, открывая стрельбу по невесть откуда взявшимся соперникам. Спустя несколько мгновений обе четверки умаляются вдвое, продолжив, однако, четырьмя стволами неистово стрелять.

Не держи Алекс за руку Сашу, сраженную, похоже, инъекцией, то воспринял бы событие, как случайное пересечение с киномиром – настолько эпизод отдавал штампами боевиков с участием каскадеров. Все же свист пуль мало-помалу вернул ему ощущение реальности, сделали свое дело и обездвиженные тела стрелков в его поле обзора, увеличившиеся вскоре до шести.

Под плотным огнем Алексу бы залечь пластом, да еще за какой-нибудь преградой. Он же, сама отстраненность, стал флегматично собираться: проверил свой нагрудный карман, вытащил из куртки Саши пропуск, вновь прощупал ее пульс и… поцеловал Сашу в макушку. Неспешно встал и зашагал на выход из паркинга, откуда минутами ранее со своей секьюрити прибыл.

Ужас трагедии нагнал Алекса только на Краснопресненской, куда он, точно сомнамбула, устремился. «Очнулся» он от воя сирен, с каждой минутой нараставшего, и запаха беды, насытившего окрестности. Остановился, и, мелко дрожа, высматривал такси. В какой-то момент сообразил, что на торговой стороне набережной шансов поймать колеса куда больше. И правда, вскоре он отчаянно замахал рукой, зазывая такси, которое высаживало растрепанную девушку, похоже, проспавшую ежеутренний гонг на работу.

– Мне махал? – уточнял таксист через приспущенное окно. – Не разобрать: будто с похмару колбасит тебя… Куда?

Алекс порывисто распахнул дверцу и словно катапультировал свое массивное тело на пассажирское кресло. Не сказав ни слова, плавно махнул ладонью: вперед, мол.

– Ты впрямь после вчерашнего… – водитель, чуть за тридцать, отстранился, придирчиво осматривая чудаковатого пассажира во влажной спортивной униформе с белым как полотно лицом. – Э-э, отец, ты что, потеряшка? Думаешь, дома расплатятся? Так не пойдет!

Тут Алекс окончательно опомнился, допетрив смысл «с похмару». Извлек бумажник и приоткрыл отделение с банкнотами. Вопросительно взглянул на визави.

– Может, напишешь, куда? Коль с базаром не дружишь… – предложил таксист-балагур.

– Ты лучше сам, черкани в навигаторе… посольство Израиля, – разомкнуло, наконец, Алекса. – Улицу не знаю…

– Эка невидаль: Большая Ордынка 56. И техника без надобности… – хмыкнул водила.

– Иди ты! – дался диву Алекс.

– Не понял!? – вскинулся таксист.

– Это не тебе, – оправдывался Алекс. – За тридцать лет, выходит, адрес не поменялся.

– Что за хрень? ГИБДД, Росгвардия, менты, ФСБ – полный комплект. С какого перепугу? – изумился таксист спустя минуту пути, увидев, что Пресненская перекрыта барьерами и спецтранспортом. – Шишка какая-то или стряслось чего?.. Ба, а скорых сколько! Теракт, видать!

– Я тороплюсь, – заметил, похоже, отвлекая внимание водителя Алекс.

Таксист затормозил и произнес в микрофон рации: «Что там, в районе Москва-сити? Пресненская перекрыта». Не дождавшись ответа, перенаправил свое любопытство к пассажиру: «Ты часом не оттуда? Прикид-то подходящий…»

– А ты что, ДНД? – мгновенно парировал пассажир.

– Что за гусь? – смутился водитель.

– Ментовские волонтеры во времена совка, стукачи, если совсем просто… – разъяснил Алекс, навлекая на себя разбитную приблатненность. После чего с пацанским гонором: – Так ты едешь или как? А то сойду!

– Я что? Согласно дорожной обстановке… – сгладил острые углы таксист, то ли вспомнив о выручке, то ли прогнувшись перед «авторитетом», весьма правдоподобно, без лишней рисовки Алексом разыгранным.

Как Алекс и представлял, путь оказался недолгим. Развернувшись, таксист домчал его до Большой Ордынки за четверть часа. Пассажир устремил правую ладонь в карточку с данными водителя, другой рукой небрежно протянул таксисту двухтысячную купюру, после чего вывалился из авто, дверь, однако, не прикрыл. Пригнувшись, сказал:

– Ты, надеюсь, поступишь правильно. Бывай, – и громко хлопнул дверью.

Если не считать собянинской плитки, несколько облагородившей окрестности, то Алекс словно вернулся в март девяностого, когда побывал здесь в первый и последний раз. Ни пристроек, ни косметического ремонта, та же скученность планировки и убогость фасадов позднего совка. Даже будка страж порядка не претерпела изменений – «стакан» из фанеры и плексигласа, где и троим не притулиться. При этом вахта именно из троих – двое полицейских и гражданский, разместившийся на единственном стуле. Судя по семитской внешности и характерной курточке – штатный охранник-израильтянин, должно быть, супервайзер поста.

Поравнявшись с распахнутым окошком, Алекс поздоровался. Реакция нулевая: дозор травит байки, а израильтянин сосредоточенно наводит на ногтях марафет. Алекс аккуратно постучал по плексигласу и приблизился к окошку. Тут один из дозорных, наконец, фиксирует визитера, но только поворотом головы. Алекс вновь приветствует вахту, на этот раз поднятой рукой. После чего сигнализирует полицейскому жестами: этого с пилочкой позови. Мент выкатывает шары, транслируя: чего этому чуду-юду в капюшоне и тренинге, на вскидку, маргиналу, а может, просто поехавшему, на иностранном объекте надо?

– Чего тебе? Вывеску читал? Это посольство, – разъяснил геокоординаты полицейский Алексу, и правда, смотрящемуся потеряшкой в оплоте строгого канона.

– Уважаемый, растолкай-ка этого ковыряльщика в носу на полставки, пожалуйста. А то он и свои отпечатки спилит. В результате биоконтроль в «Бен-Гурионе» не пройдет. Лучше бы он вас ивриту учил… – откликнулся на отлуп Алекс.

Коп застыл на мгновение, затем нахмурился, должно быть, вникая в смысловые построения визитера – явный вызов необременительной повседневности. Так и не разобравшись, обернулся в надежде получить у «полпреда» ценные указания.

– Как дела, охрана! – обратился на иврите к соотечественнику Алекс через спину полицейского. – Не мог бы сюда подойти?

– Ты гражданин? – прогнусавил «полпред», не выпуская пилочку из рук. Вновь вгрызся в роговые придатки. – Прием израильских граждан с 10.00, но по предварительной записи на сайте посольства… Сейчас 9:30 и не похоже, чтобы у тебя очередь была…

– Мой случай – экстренный, войти надо прямо сейчас. Даже через четверть часа будет поздно… – изложил свою проблему Алекс.

– Посольство не убежище – чего, подбери сам, – весьма предметно изъяснялся «полпред». – Денег на билет не одалживаем тоже…

– Послушай, охрана! Пусть офицер по безопасности загрузит во внутреннюю сеть мое имя. Это все, о чем прошу. Какую сеть, думаю, догадается. Но прежде пусти меня внутрь. Если по завершении процедуры решите меня выдворить, флаг вам в руки, – предложил свой алгоритм действия Алекс.

– Ты знаешь, сколько лапши за смену мне на уши вешают? Но твоя – совсем без тормозов. Короче, будет очередь – приходи, а пока не заслоняй поле обзора, – держался правил распорядка, а может, личной гигиены супервайзер.

Алекс задумался, покусывая губы при этом. Но, казалось, не в растерянности, а будто мобилизуя себя по максимуму. Вскоре он вновь придвинулся к окошку.

– Вот что, – открыл очередной раунд переговоров на иврите Алекс, задействовав на сей раз старый как мир ресурс шантажа, – я как-то случайно надыбал, сколько вы, сотрудники заграничных миссий, получаете. К своему удивлению, обнаружил: денег и льгот – выше крыши. Притом что напрашивается, наоборот: за привилегию пожить в нормальном климате, куда здоровее нашенской парилки, причем наполовину за государственный счет, и прожиточный минимум сойдет. Да еще за минусом курортного налога, который мы, израильтяне, почти везде в Европе платим. Так вот, я тебе гарантирую: переживи я сегодняшний день, за твое тупое равнодушие краник тебе перекрою, с полной, пожизненной дисквалификацией. На раз-два…

– Да тише ты, русские же все нестандартное пишут, нашел распинаться где. Давай, паспорт, – горячим шепотом озвучил соотечественник, подскочив к окошку.

– Главное найти виноватого, а лучше – нескольких – пробурчал Алекс. – Но паспорт в руки тебе не дам – снимай на смартфон.

Фото паспорта супервайзер несколькими кликами куда-то отправил, но и не подумал впустить внутрь, ограничившись заверением максимально быстро все устроить. Алекс, собственно, и не рассчитывал, хорошо зная, как устроен громоздкий, замкнутый на себе механизм бюрократии. Род его прежней деятельности то «таинство» буквально на молекулы разложил. Тут же, с привязкой к режимному объекту, и вовсе минное поле условностей и ограничений. Одно успокаивало: аналогичный трюк в Шереметьево-2 почти годичной давности, при будто нулевых шансах на успех, сработал. Из чего следовало: контроль американских силовиков над всем многообразием социальной активности, разоблаченный Сноуденом, скорее всего, общемировая тенденция.

Проблема здесь не в злоупотреблении своим функционалом государства, а в том, что укореняющаяся экономика знаний невольно обратила человечество в глобальное сообщество эксгибиционистов. При этом, как ни странно, в частной истории Алекса Куршина – в его пользу. Ибо спустя час Алекса буквально вылущили из общей очереди три охранника в тех же, что и супервайзер курточках и с кобурами подмышкой. Действовали при этом весьма бесцеремонно, что подсказывало: он в перечне приоритетов «Моссада», только процедура определения «свой-чужой» с ним не завершена – извечная шпионская каша быстро меняющихся приоритетов и бросаемых на полпути начинаний.

Но этим можно было пренебречь: в неприкосновенное убежище он запущен, важный барьер позади. Ибо по мере того как охрана проводила Алекса через сектор допуска, у посольства тормозили микроавтобусы с тонированным стеклами. Он успел зафиксировать троих.