Читать книгу Неправильные дети - Хана Тук - Страница 4

Золотоволосые незнакомцы отряхнулись от снега и повернулись к шеренге. Милу старалась не думать о своём разочаровании и крепче сжала тряпичную кошку, вперившись взглядом в свои ботинки.

Это – не её родители.

– Welkom![2] – проверещала Гассбик, улыбаясь, точно простодушная кукла. – Kindjes[3], это господин и госпожа Фортёйн. Давайте все вместе поздороваемся! Goedemorgen![4]

– Goedemorgen, – проскандировали двадцать восемь тоненьких голосков.

У Милу было ощущение, что её язык облеплен паутиной. Она оттянула воротник бархатного платья, теснота которого теперь стала почти удушающей. Чья-то рука обвила её ладонь и сжала: девочка слабо улыбнулась Лотте.

– Проходите сюда, у нас тепло, – сюсюкала Гассбик, мельтеша вокруг посетителей и ведя их в глубь помещения. – Kindjes так рады вас видеть.

– А мы так рады видеть их, – сказал господин Фортёйн.

Это был высокий мужчина, а жена его оказалась ещё выше. Они стояли в центре вестибюля и шныряли глазами туда-сюда по шеренге, будто изучали витрину магазина.

– Восхитительно! – произнёс господин Фортёйн.

– Восхитительно… ваша правда, – скривилась Гассбик, и её радушие на мгновение улетучилось. – Нет никаких сомнений в том, что я предоставляю наилучших сирот. Послушные, работящие и хорошо воспитанные. А старшенькие умеют читать и писать.

– Ах, Барт, здесь такой большой выбор! – умилённо заулыбалась госпожа Фортёйн.

Улыбка Гассбик медленно, но верно расползлась по напудренным щекам. Милу сильнее вонзила пальцы в мягкий хлопок тряпичной кошки.

– В таком случае всенепременно начинайте смотреть, – опять просюсюкала Гассбик. – Начнём с самых юных.

Первая сирота, девчушка со светлыми кудряшками и целым созвездием веснушек на личике, поспешно сделала шаг вперёд. Директриса опустила очки на кончик носа и уставилась в свой блокнот.

– Это Джанника, – проскрипела Гассбик. – Около трёх лет. Умеет считать до десяти и понемногу начинает понимать, как пользоваться швейной иголкой и не исколоться при этом в кровь. Джанника идёт в комплекте с плетёной корзинкой и жёлтым хлопковым одеялом.

Фортёйны осклабились малышке.

– Hallo, liefje[5].

Милу почувствовала, как её тянут за рукав. Она покосилась на Лотту, которая с задумчивым видом разглядывала Фортёйнов.

– Готова поспорить на носок без дырок, что они возьмут Джаннику, – прошептала Лотта. – В семи случаях из восьми забирают самых маленьких. А если у ребёнка веснушки, то шансы возрастают. Выражаясь математически, мы её уже потеряли.

– Может, оно и к лучшему, – прошептала в ответ Милу, посмотрев на Фортёйнов, которые неспешно шли к ним вдоль шеренги. – По-моему, они похожи на расхитителей могил.

Лотта вопросительно вскинула брови, и Милу придвинулась к ней чуть ближе.

– Чёрные ботинки, тёмные плащи. Одежда прекрасно подходит к тому, чтобы красться в ночи и выкапывать трупы, которые можно продать медикам на опыты. Может, они выберут Сема: у него руки – просто идеальные, чтобы лопатой орудовать.

Сем выразительно посмотрел на них, и Милу уткнулась взглядом в ботинки.

«Книга теорий» вдруг мёртвым грузом оттянула ей рукав. Вдруг её родители приедут, когда минуют самые сильные холода? Звучит разумно. Зимой трудно путешествовать, напомнила себе Милу. Ей просто следует быть терпеливее.

– А как тебя зовут, liefje? – спросил господин Фортёйн, обращаясь уже к Фенне.

Внутри у Милу снова всё затрепетало, и она увидела, что Фенна мнёт край передника.

– Итак, Фенна, – гаркнула Гассбик, сверившись с записями в блокноте. – Около двенадцати лет. Абсолютно грамотна, почерк разборчивый. Её кулинарные навыки потрясающи. Идёт в комплекте с корзинкой для пикника, но, к сожалению, без одеяла.

– Какие чудесные рыжие волосы, – изрекла госпожа Фортёйн, схватив девочку за подбородок. – Они напоминают мой любимый оттенок губной помады. Скажи, Фенна, ты поёшь?

В вестибюле внезапно воцарилась тишина, нарушаемая только щёлканьем шестерёнок в часах. Госпожа Фортёйн кашлянула. Плечи Фенны поникли, и она крепко зажмурилась.

– Ох, не стоит задавать ей вопросы, – вздохнула Гассбик. – Она, видите ли, не говорит. Однако, – и директриса повысила голос, – сиротка умеет издавать чудный тихий смех.

– Не говорит? – задумчиво повторил господин Фортёйн. – А это не так уж плохо – завести тихого ребёнка…

– Ох, Барт! Конечно, не стоит! – вскричала его жена. – Что скажут наши друзья?

Фенна попятилась, а Эгберт смело шагнул вперёд. Вытерев запачканную углём ладонь о штаны, он протянул её посетителям. Фортёйны даже не попытались пожать её.

– Эгберт, – доложила директриса. – Около двенадцати лет, азиатского происхождения, подробности неизвестны. Он может назвать все столицы мира и демонстрирует многообещающие успехи в каллиграфии и картографии. Идёт в комплекте с угольным ведром и… – она мрачно посмотрела на мальчика сверху вниз, – вот с этим платком.

– Художник? – уточнил господин Фортёйн.

Он скривился и указал на кусок угля, заткнутый за левое ухо воспитанника.

– Ну… у Эгберта есть художественная жилка, – проронила Гассбик таким тоном, будто признавала, что мальчик любит есть дохлых лягушек. – Так или иначе, он может быть очень полезен, если требуется нарисовать портрет или…

Господин Фортёйн поднял руку.

– Мы бы предпочли взять ребёнка с разумными профессиональными задатками.

– Искусство неряшливо, – добавила госпожа Фортёйн, подчеркнуто глядя на угольные пятна на рубашке Эгберта. – И вульгарно.

И они двинулись дальше.

Сем шагнул вперёд, споткнулся, словно пол внезапно содрогнулся, и Фортёйны попятились. Мальчику удалось устоять на ногах, после чего он прижал обе руки к бокам. Его нос приобрёл ярко-красный оттенок.

– Это Сем, – продолжила Гассбик. – Около тринадцати лет. Эксперт кройки и шитья. Почерк… скажем так, почерк у него с характером. Сем идёт в комплекте с мешком из-под муки, но без корзины и без одеяла.

– Я думал, шитью учатся девочки, – удивился господин Фортёйн.

Его жена повернулась к Гассбик.

– Если ему почти тринадцать, почему его не отдали в ученики?

– Трёхногий осёл и то ловчее будет, – вздохнула Гассбик. – Я находила Сему работу, но хозяева всегда отсылали его обратно! Кстати, благодаря своему росту он стал моим лучшим смахивальщиком паутины. Очень удобно, правда? На него я могла бы сделать скидку.

Сем сконфуженно покраснел, его улыбка увяла.

Госпожа Фортёйн покачала головой.

– Вряд ли. Барт, посмотри на него. Как я найду подходящий костюм для такого мальчика, это ведь не ребёнок, а каланча пожарная! А про его кошмарные волосы я вообще молчу. Нет.

Сем шагнул в строй, плечи его поникли и перекосились. Милу тихо зарычала, не обращая внимания на невидимые иголки, вновь вонзившиеся в уши: они предупреждали, что следует держать себя в руках. Девочка набросила волосы на лицо. Глядя сквозь завесу чернильных прядей, она увидела, как посетители бойко подошли к Лотте.

Госпожа Фортёйн пару раз дёрнулась при виде безрукавки воспитанницы, но прекрасные золотистые кудри, перевязанные изумрудными лентами, похоже, обелили Лотту в глазах женщины.

– Лотта, около двенадцати лет, – сказала Гассбик монотонным голосом и сверилась с записями. – В возрасте четырёх лет освоила таблицу умножения вплоть до числа двенадцать. Она знает множество терминов, теорему Пифагора и число пи. Идёт в комплекте с пустым ящиком для инструментов, розовым хлопковым одеялом и тремя рулонами изумрудно-зелёной ленты.

Господин Фортёйн фыркнул.

– Какой смысл девочке знать теорему Пифагора?

Лотта, державшая руки по швам, сжала кулаки.

– Ох, не волнуйтесь, – быстро проговорила Гассбик. – Уверяю вас, она хорошая, послушная и хозяйственная, как и подобает девочке.

Милу почувствовала, как Лотта напряглась, и подруги искоса обменялись взглядами, выражавшими явное презрение к словам Гассбик.

– Эту отвратительную безрукавку нужно выбросить, а на платье должно быть больше рюшек, – госпожа Фортёйн наклонилась так низко, что её нос оказался на одном уровне с Лоттиным. – Какая же ты миленькая куколка!

Лотта сощурилась.

– Лотта, поздоровайся, – предупреждающе произнесла Гассбик.

– Hallo, – сказала Лотта голосом сладким, как сироп.

Подняв руку, она помахала шестью пальцами. Потом подняла вторую и медленно помахала сразу всеми двенадцатью.

Последовала долгая пауза, во время которой Милу слышала, как Фортёйны бормочут себе под нос. Затем оба поспешно отошли в сторону, и, несмотря на чёрный занавес волос, закрывавший лицо, Милу почувствовала, как их взгляд остановился на ней. Настал её черед.

– Милу, – объявила Гассбик и кашлянула, но девочка не убрала волосы с лица. – Около двенадцати лет, может наизусть рассказать сказки братьев Гримм. Обладает довольно приятным голосом. Идёт в комплекте с гробиком, странным маленьким платьем, которое сейчас на ней, и тряпичной игрушкой.

– А лицо идёт с ней в комплекте? – поинтересовался господин Фортёйн.

– Милу? – и директриса цокнула каблуком. – Убери волосы сейчас же.

– Милу-у, – задумчиво протянула госпожа Фортёйн. – Что за имя такое… Милу-у?

– Я бы такое точно не выбрала, – посетовала Гассбик. – Но вы всегда можете подобрать ей подходящее.

ЦОК!

– Убери волосы, девочка.

Милу опять ощутила покалывание в левом ухе, как будто его проткнули иглой из ледяного воздуха, но не обратила на это внимания. Ей не требовалось предупреждение интуиции, чтобы понимать: она рискует навлечь на себя гнев директрисы.

– Она глухая? – осведомилась госпожа Фортёйн.

– Нет, – заявила Гассбик. – Не глухая.

Покалывание в ушах усилилось, когда директриса схватила в кулак волосы Милу и запрокинула ей голову. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы скорчить рожу. Девочка сморщила нос и оскалилась: она знала, что сейчас, когда лицо не на свету, её почти чёрные глаза будут выглядеть тёмными, пустыми провалами.

Фортёйны ахнули.

Милу улыбнулась. Совсем не приятной улыбкой. Не было хорошеньких ямочек. Этой улыбке она научилась у директрисы: сплошные зубы и ни на грош душевности.

– Goedemorgen, – прорычала Милу своим лучшим «волчьим» голосом.

Ошеломлённый взгляд посетителей медленно переполз с её лица на тесное чёрное платье, а потом обратно. Милу посмотрела на них из-под длинных тонких ресниц. Фортёйны переглянулись, одновременно насупились и покачали головами, даже не пытаясь скрыть отвращение.

– Мы возьмём вот этого, – произнесла госпожа Фортёйн, указав на темноволосого мальчика, стоявшего в центре шеренги. – Он очень мил.

Сердце Милу исполнило короткий победный танец.

Гассбик ещё раз дёрнула Милу за волосы, отпустила и нацепила на физиономию елейную улыбочку.

– Замечательный выбор! – восторженно вскричала она и зацокала к столику у стены, на котором лежал фолиант в кожаном переплёте. – Позвольте, я выпишу вам свидетельство об усыновлении.

Её улыбка исчезла, стоило ей обернуться к сиротам.

– А вы… марш заниматься… уроками.

Часы с маятником тикали, крысы скреблись в тёмных углах вестибюля, а воспитанники бесшумно отправились выполнять свои изнурительные обязанности.

Поднимаясь по лестнице, Милу мысленно поздравила себя с удачным представлением. После чего искоса посмотрела на друзей. Лотта хмурилась, Сем был растерянным, Эг пытался стереть уголь с ладоней, а Фенна, похоже, хотела слиться с многочисленными тенями и навсегда в них спрятаться. Улыбка Милу сразу зачахла.

– Она тебе этого не забудет, – тихо произнёс Сем. – Бритой головой и отбитыми пальцами не отделаешься.

Милу сглотнула.

– У меня не было выбора. Я не могу допустить, чтобы меня удочерили, ты же знаешь. Что бы Гассбик со мной ни сделала, я выдержу.

Судя по всему, Сема её слова не убедили, но он слабо улыбнулся.

– Надеюсь, оно того стоит.

Милу крепче сжала игрушечную кошку и провела пальцами по метке на лапе, игнорируя тонкое жало сомнения, которое пыталось прогрызться ей в сердце.

Она тоже надеялась, что оно того стоит.

Надежда – вот и всё, что у неё было.

«Книга теорий» Милу

Лотта говорит, что каждая теория должна основываться на фактах, а сила дедукции способна разгадать любую загадку. Со мной оставили больше личных вещей, чем с любым другим сиротой из всех, кого я знаю. Моя семья никогда бы не бросила меня без веской причины.

Теория «Охотникина оборотней»

Мои родители охотились на оборотней (интуиция, следы когтей и полная луна). Оборотни гнались за ними, поэтому мама и папа быстро нашли укрытие (крыша). Они боялись, что я могу пострадать (из младенцев получаются неважные охотники на оборотней), поэтому решили спрятать меня где-нибудь, пока не смогут спокойно вернуться за мной (выбрали приют). И они оставили доказательства своей любви – подсказки, по которым можно узнать, кто я и кто они. Мама вышила моё имя на одеяле, второпях уколов палец (нитка и капли крови), а отец дал мне дополнительную наводку, чтобы я была в курсе, что он Брэм Поппенмейкер (тряпичная кошка). Они обязательно вернутся за мной, когда я буду достаточно взрослой, чтобы учиться ремеслу охотников на оборотней.