Читать книгу Если он поддастся - Ханна Хауэлл - Страница 6

С тем, что такое унижение, Брент был знаком. Однако его еще ни разу не унижал презрительно усмехавшийся дворецкий. Все-таки он граф Филдгейт, за которым стояла многовековая история с длинной родословной, а благодаря его удачным инвестициям – еще и большие деньги. Совсем недавно многие мамаши вели ожесточенные интриги, чтобы женить его на своих дочерях, теперь же никто не желал его видеть…

Брент посмотрел на разбросанные у его ног клочки визитной карточки, которую дворецкий, разорвав, бросил ему в лицо с искренним пожеланием от леди Анабел Тоттенхэм, чтобы он, Брент, провалился в тартарары. В дополнение к этому «путешествию» ему еще пожелали гореть в аду. Брент не мог припомнить, чтобы когда-нибудь обижал эту женщину, однако он мало что помнил из того, что происходило в последние годы. Не помнил и того, чтобы когда-нибудь обижал ее придурковатого сына, вместе с ним участвовавшего в оргиях. Но Брент был бы в высшей степени удивлен, если бы узнал, что он, оказывается, пытался соблазнить или даже соблазнил почтенную даму, которой уже стукнуло шестьдесят, никак не меньше.

Оправив плащ, граф спустился по ступенькам и зашагал к тому месту, где оставил наемный экипаж. Куда же теперь? В голову ничего не приходило. Все двери – куда бы он ни стучался – уже захлопнулись перед ним. Да-да, все знакомые, с которыми он пытался поговорить, отказались увидеться с ним и послали к чертям.

Что ж, теперь ему надо было решить важную проблему, а именно: куда же деваться? Он надеялся, что сможет устроиться у кого-нибудь из старых знакомых, но дамы из высшего общества заблокировали все пути. В фамильном лондонском особняке, многие годы принадлежавшем графам Филдгейтам, никто не посмел бы отказать Бренту, но при мысли, что придется спать под одной крышей с матерью, ему стало тошно. К тому же он не был до конца уверен, что сумеет сдержать приступ гнева.

Граф посмотрел на шедшего рядом Томаса – чистого, разодетого.

– Получается, что мне негде остановиться.

– Глупые женщины!.. – Мальчик покачал головой. Они как раз подошли к карете. – Вы можете быть грязной свиньей, милорд, но…

– Благодарю тебя, Томас, – пробормотал граф. – Ты исключительно деликатно выразился.

Не обращая внимания на его слова, Томас продолжал:

– Но вы никогда не смогли бы обидеть женщину – даже злую старую ведьму.

– Спасибо, Томас. Жаль, что никого из моих хороших друзей нет в городе. Если бы они не разъехались, я был бы избавлен от этого унизительного общения.

– Тогда нам придется вернуться в Уоррен. Там полно комнат.

– Мне нельзя остановиться там. – Брент постарался не показывать, как его соблазняла эта идея. – Леди Олимпия не замужем, а в Уоррене не живет никто из ее родственников-мужчин. Разделить с ней кров в такой ситуации означает погубить ее репутацию навсегда.

Томас присвистнул и насмешливо проговорил:

– На свете полно дураков. А леди Олимпия – она ведь не невинная девица, а вдова. И хорошо, что вдова, а то над ней стали бы смеяться и говорить, что она старая дева и все такое…

– Как-как? – Брент захлопал глазами. Тут до него наконец дошло, что сказал Томас, и он схватил мальчика за руку. – Так что, леди Олимпия вдова?!

– А вы не знали? – Томас высвободил руку и полез в карету. – Ее выдали замуж чуть ли не ребенком, а потом тот идиот умер. Она говорит, что у вдов есть привилегии, и первая из них – не замечать никого.

Так как больше никаких идей у Брента не появилось, он приказал кучеру отвезти их в Уорлок-Уоррен.

– Но ей все равно нужно очень тщательно следить за своей репутацией, – заметил граф. – Мне кажется, мало кто помнит о том ее скоротечном браке. Если при нас будут все время находиться ее родственники – даже и в этом случае могут возникнуть кошмарные слухи по поводу того, что я останавливаюсь в Уоррене, когда приезжаю в город. Мы ведь только что убедились, что я теперь пария.

Томас нахмурился:

– Это означает «дурной человек»?

– Очень дурной.

– Из-за чего? Из-за того, что вы много пьете и якшаетесь с потаскухами? Ха, да ведь этим занимаются большинство джентльменов!

– Возможно, занимаются, но, думаю, не так увлеченно, как я два последних года. – Граф вздохнул и посмотрел в окно, пожалев о том, что приходится возвращаться в Уоррен. – Однако я не могу представить, что натворил столько, чтобы заслужить такое презрительное отношение.

Брент в очередной раз пожалел о том, что друзей не оказалось в городе. Он не сомневался: никто из них не отказал бы ему в гостеприимстве. У него даже возникла мысль: не объехать ли их дома? Ведь и в отсутствие хозяев разрешение погостить у них оставалось в силе… Но потом Брент решил не испытывать судьбу.

– Однако ничто не может помешать нам вернуться в Уоррен, выпить чаю, пообщаться с хозяйкой и подумать, что делать дальше, – сказал граф, немного помолчав.

Ему понравилось, что Томас только кивнул в ответ. По выражению лица парнишки стало понятно: он знал о том, что у Брента не было никакой плодотворной идеи. Хорошо хоть не стал вслух сомневаться в его умственных способностях. Для того, кто еще несколько дней назад был всего лишь чистильщиком сапог, юный Томас очень уверенно занял свое место рядом со сводным братом.

В других обстоятельствах Брента позабавило бы, с какой легкостью Томас избавился от подневольного состояния слуги и вышел в широкий мир, открыто признав себя незаконнорожденным братом графа. Этот мир был не особо расположен к тем, кто родился вне брака, однако, проводя все больше времени в компании Томаса, Брент начал думать, что мальчуган сможет многого добиться.

Пока карета катила к Уоррену, граф вспомнил и о других своих сводных братьях, с которыми познакомился, а также о тех, которые пропали. Для него не было особого секрета в том, что отец постоянно изменял матери, однако он даже предположить не мог, что местные женщины нарожали его папаше небольшую армию. Собственная наивность удивила его, и ему стало интересно, столкнется ли он с такой же ситуацией здесь, в городе. Ведь и в Лондоне отец занимался тем же самым, как, впрочем, и в других местах, где ему довелось побывать.

После встречи со сводными братьями, напоминавшей смотр конюхов, только Томас продемонстрировал желание реально изменить свою жизнь. Потрясенный тем, что отец ничего не оставил детям, которых так легкомысленно наплодил, Брент решил сам устроить их жизнь. У него было много возможностей помочь им подняться – причем таким образом, чтобы они не порывали с привычной им жизнью, которую они явно предпочитали всякой другой. По словам Томаса, Тед и Питер тоже хотели для себя лучшей доли, и Бренту оставалось только надеяться, что эти парни реально представляли, с чем в жизни могли столкнуться незаконнорожденные, пусть даже их отец – граф.

– А вот и дом, где живет ее светлость, милорд, – объявил Томас, прерывая его мысли. Карета в этот момент стала подниматься в гору.

«Уоррен выглядит намного приличнее, чем в последний раз, когда я приезжал сюда с визитом», – думал Брент, расплачиваясь с возницей. Пенелопа и Эштон восстановили дом в былом великолепии. Оглядев улицу, он отметил, что вид соседних домов тоже изменился в лучшую сторону по сравнению с тем, какими они предстали перед ним два года назад. Здесь больше не ощущался дух упадка и разрухи. Еще несколько приобретений с последующим ремонтом – и вся улица станет такой же респектабельной, как и соседние.

Брент неожиданно улыбнулся. Разумеется, все это тоже будет принадлежать Уорлокам и Вонам. Постучав в парадную дверь, он пришел к выводу, что стоило присмотреться к заброшенным участкам по соседству с аристократическими районами, чтобы потом благоустроить их и сделать привлекательными для представителей знати. Это будет чрезвычайно выгодное вложение…

Граф очень удивился, когда, прервав течение его мыслей, дверь открыла сама хозяйка.

– Так вы заходите или нет? – Олимпия жестом пригласила их в дом и захлопнула за ними дверь.

– Я не могу оставаться здесь, и вы прекрасно об этом знаете, – заявил Брент, а Пол в это время принимал его плащ, шляпу и трость.

– Но вам больше негде остановиться, верно? – Не дожидаясь его ответа, баронесса добавила: – Пройдемте в гостиную. Энид сейчас подаст чай с бисквитами, и мы сможем поговорить.

Это будет очень неловко: рассказать ей о том, что с ним произошло, но Брент покорно последовал за хозяйкой, предчувствуя, что такая ситуация ее совсем не удивит. А она ведь наверняка знала все заранее! Почему же скрыла это от него?! Впрочем, едва ли ей было удобно говорить с ним о том, что он превратился в человека, которого не хотели видеть у порога своих домов респектабельные лондонцы. Но если так, то можно ли на нее положиться?

Краем глаза Брент заметил, что Томас тотчас направился в сторону кухни. Похоже, Энид избалует мальчишку, как уже давно баловала Мэри. Брент очень надеялся, что ему удастся разыскать сестру девушки – вторую тетку Томаса, которая исчезла примерно в одно время с Тедом и Питером.

К тому времени, когда подали чай с бисквитами и они с Олимпией снова остались одни, граф уже был готов обсудить унижающий его факт – ему негде жить. И в этом некого было винить: Брент понимал, что у него и права такого не имелось, – только самому себе он обязан тем, что повсеместно стал нежелательной персоной. Хотя если хорошенько подумать и спокойно оценить последствия собственной распущенности, то станет ясно: эти последствия не подразумевали полный запрет на его контакты в обществе, членом которого он являлся от рождения. В конце концов, он ведь относился к самым желанным английским джентльменам: холост, с титулом, без долгов и даже напротив – с внушительным годовым доходом. В его пользу говорило и то, что он молод, здоров как бык и при всех зубах.

– Что вас так развеселило? – спросила Олимпия.

Брент сообразил, что улыбнулся своей последней мысли, и ответил:

– Я как раз подумал: что же нужно было такого натворить, чтобы ни одна мамаша не захотела видеть меня мужем своей дочки?

– Ах, ну да, конечно… – Олимпии очень не понравилось его упоминание о других женщинах, и это ее встревожило.

– Такое впечатление, что в последние годы я просто ужасно себя вел, – продолжал граф. – Никто не хочет открыть передо мной дверь своего дома.

Олимпия опустила чашку на стол. Чтобы подавить внезапное желание подойти к графу и погладить по волосам, она сложила руки на коленях и внимательно посмотрела на него.

– Вы слегка увлеклись кутежами и распутством и сделали это достоянием гласности, но так поступают многие джентльмены. Я не верю – и никогда не верила! – что вы отметились чем-то совсем уж немыслимым, чем-то совершенно недопустимым.

– Но тогда почему же передо мной закрыты все двери?

– Ну, возможно… – Олимпия внезапно замолчала, пытаясь придумать, как выразить свою мысль, чтобы не сделать собеседнику больно.

– Возможно, о моем поведении говорили слишком уж плохо, но так как это исходило из уст близкого мне человека, то никому и в голову не приходило усомниться в правдивости всех этих россказней.

Олимпия поморщилась.

– Да, именно об этом я подумала, когда слухи о вас стали распространяться в нескольких гостиных.

– Слухи о чем?

– Это не важно. – Ей и впрямь не хотелось повторять сплетни.

– Для меня важно. Ведь именно мне предстоит опровергнуть эти слухи.

– Про вас говорили… В общем, якобы вы принадлежите к тому же сорту людей, что и Минден, – сказала Олимпия и тут же увидела, как граф побледнел.

– Моя мать, судя по всему, хорошо потрудилась, – проворчал Брент, и Олимпия не стала спорить по этому поводу. – В результате передо мной не просто закрыли двери. Никто даже не заикнулся о том, чтобы предоставить мне комнату или дом. Интересно, в чем именно мать меня обвинила? У Миндена ведь столько грехов… И если брать его за образец нечестивой жизни, то ей было из чего выбирать.

– Я думаю, вы скоро обо всем узнаете. Ведь если это нечто ужасное, то найдется огромное количество желающих донести слухи до ваших или моих ушей. Но я-то не стану их слушать.

– И верить им не станете?

– Разумеется. Я знаю всех ваших верных друзей, Брент. Они никогда бы не стали иметь ничего общего с человеком вроде Миндена. Следовательно, вы жертва клеветы. А что касается того, где вам остановиться в Лондоне, то можете не переживать по этому поводу.

– Я не уверен, что оставаться под вашей крышей – правильное решение. И не только потому, что мое имя настолько запятнано, что даже мимолетное общение со мной может иметь печальные последствия. – Брент понимал, что оставаться действительно не следовало. И не только из-за того, что пострадало бы ее доброе имя. Слишком уж ему хотелось находиться поближе к ней, как, например, сейчас… Сидеть и смотреть, как она пьет чай, как откусывает маленькие кусочки от бисквита, – это было для него мукой… и наслаждением. Пусть и не обделенный женскими ласками, он вдруг сообразил, что давно не испытывал этого волнующего душу наслаждения от созерцания женщины, которая занимается какими-то совсем простыми делами.

– Да, это правда. Несправедливо, зато правдиво.

– И даже то, что вы вдова, ничем тут не поможет, – добавил Брент.

Олимпия уловила легкую досаду в его темно-серых глазах и нахмурилась. Он явно считал, что она что-то скрывала от него. В известном смысле так и было. Ей очень не нравилось вспоминать про свой быстро закончившийся брак. И уж тем более – говорить о нем. Однако в своем нежелании обсуждать собственное прошлое она не видела ничего особенного.

– Я вас понимаю. Тогда можете занять соседний дом, и никаких слухов не возникнет. Сейчас этот дом стоит пустой, потому что его заново отделывают для Аретаса с молодой женой. Но жить там можно. Молодые супруги не появятся здесь еще несколько месяцев, так что занимайте их дом, а потом не торопясь подыскивайте себе другое жилье.

– Мне это подходит. Но вы уверены, что ваш брат не станет возражать?

– Уверена. Там, по-моему, еще надо переоборудовать кухню. Правда, для вас это не создаст неудобств, потому что обедать и ужинать вы будете вместе с нами.

– Олимпия, вы исключительно любезны. Только мне кажется, что со стороны будет плохо выглядеть, если я стану ходить к вам постоянно.

– Можно сделать так, что этого никто не увидит.

Хозяйка встала и поманила Брента за собой. Он пошел следом, изо всех сил стараясь не пялиться на ее покачивавшиеся на ходу бедра. Олимпия прошла в заднюю часть дома и остановилась перед дверью, ведущей в оранжерею. Брент тотчас сообразил, как можно незамеченным переходить из одного дома в другой. Оранжерею снаружи закрывали заросли плюща, а в противоположном конце арочного прохода виднелась еще одна дверь, которая вела в соседнее здание. И ни один соглядатай не увидит, если кто-то проскользнет из одного дома в другой по укрытому от нескромных взглядов проходу.

– Гениально! Но должен спросить: зачем вам это понадобилось?

Олимпия открыла дверь ключом, затем ответила:

– Аретасу понравилась идея. Ведь так в любой момент можно перейти из одного дома в другой, не обращая внимания на погоду. Сейчас он пытается уговорить нашего кузена Квентина, который недавно купил соседний дом, устроить такой же проход. Знаете, когда Аретас начал свою работу, он еще не помышлял о женитьбе. И тогда решил: зачем сидеть в столовой в одиночестве, когда можно приходить есть к нам?

– Я буду делать то же самое, – сказал Брент, принимая протянутый ему ключ. – Благодарю, миледи. Чудесное решение. – Он широко улыбнулся. – И не только моей нынешней проблемы со слугами. Это поможет нам вместе заставить Миндена держать свои грязные лапы подальше от моей сестры.

– Прислать вам Томаса?

– Да, пожалуйста. Нам нужно обустраиваться. Позже обсудим, что мы с вами предпримем. Я, судя по всему, не смогу появляться в обществе, чтобы заниматься расспросами, – добавил граф, болезненно поморщившись.

Олимпия коснулась его руки.

– Мы все уладим, Брент, и вы себя реабилитируете.

– Весьма сомнительно, что мне удастся очиститься от грязи. Ведь последние два года я вел себя… Откровенно говоря, я далеко не ангел.

– Все, что вы делали, делали и другие, но их не отлучили от общества. Мне кажется, тут очень постаралась ваша мать. Чтобы в нужный момент вы не сумели найти поддержки в обществе и не помешали ей, понимаете?

– И она связала меня по рукам и ногам, чтобы я не сумел вытащить на свет божий делишки, которыми она занимается. Боюсь, мне придется попросить вас собрать кое-какие сведения.

– В этом мне нет равных. Надеюсь, вы простите мое бахвальство.

Брент протянул руку и погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. Кожа Олимпии оказалась теплой и шелковистой – такой она была и на вид.

– Почему-то мне кажется, вы обладаете завидной способностью докапываться до истины. Из-за того, что мне устроила мать, придется действовать тайком – чтобы найти то, что сможет помочь положить конец ее фокусам.

Олимпия положила руку на его ладонь, хотя знала, что этого делать не следовало: надо было, напротив, отодвинуться, отступить от него, но ей ужасно нравилось дотрагиваться до Брента и хотелось продлить этот момент. А еще ей хотелось успокоить его. Конечно, он понимал, что представляет собой его мать – один случай с Фейт, девушкой, на которой он собирался жениться, чего стоил, – однако Олимпия сомневалась, что ему известно, насколько леди Летиция жестокая и злобная. Брента глубоко оскорбило то, что мать фактически уничтожила его в глазах общества. Это было видно по его лицу. А он ведь спас репутацию матери, когда просто повернулся к ней спиной и сохранил в тайне то, что она сделала. Она же в благодарность за это всадила ему кинжал в спину – да еще и провернула в ране.

– Брент, на этот раз ты не должен защищать ее ни под каким видом, – тихо сказала Олимпия.

– Знаю. – Он прижался лбом к ее лбу. Ему так требовалось сейчас ее сочувствие… – Я вычеркнул мать из своей жизни и даже попытался забрать у нее младших. Но не смогу уничтожить ее полностью. Я чувствую, что семья будет очень из-за этого переживать. Ведь скандал коснется каждого из нас, если раскроется вся правда о ее делах. Хотя ей явно наплевать на мое доброе к ней отношение. Хуже того, потакая своим страстям, я позволил ей укрепить собственное положение и взять надо мной верх.

– Ты тогда сильно горевал.

– Да, верно. Но еще я пытался пьянством заглушить чувство вины.

– Вины за что? Ты ничего дурного не сделал.

– Да, понимаю… Я ничего дурного не сделал, а Фейт умерла от боли и страха.

Тут Олимпия поцеловала его. Сама не зная почему. Просто не могла вынести страдания, прозвучавшего в его голосе. И вздрогнула от неожиданности, потому что Брент внезапно обвил ее руками и прижал к себе. Она на миг растерялась, когда он коснулся языком ее губ, но тут же приоткрыла губы ему навстречу и прильнула к его груди. Волна жара накатила на нее, и Олимпия тотчас почувствовала слабость – как будто изо всех жил ей пустили кровь. Мысль о том, что она сейчас лишится чувств в объятиях Брента, словно какая-нибудь девочка-подросток, заставила ее встряхнуться и прийти в себя. Упершись руками в грудь, Олимпия осторожно отстранила графа.

Он тоже вдруг сообразил, что слишком уж явно дал понять, насколько Олимпия ему небезразлична. Брент отступил на шаг – собственная несдержанность ужасно смутила его. Однако, не заметив следов осуждения на ее лице, Брент немного успокоился. Более того, даже не подумал извиниться за то, что только что сделал. Потому что с радостью сделал бы это снова.

– Вот еще одна причина, по которой нам нельзя оставаться под одной крышей, – пробормотал граф.

– А, вот вы где!

Глянув через плечо, Олимпия увидела спешившего к ним Томаса. По его лицу стало понятно: мальчик прекрасно видел, чем они с Брентом занимались. Словно ничего особенного не случилось, она с улыбкой сказала:

– Да, мы вот тут. Я как раз собиралась послать за тобой, Томас.

Тут Брент схватил мальчика за руку и, потянув к двери, сообщил:

– Нам теперь есть где остановиться.

– О… Значит, мы тут не останемся и не попробуем, что приготовили Энид и Мэри? – проговорил Томас без всякого энтузиазма.

– Попробуем обязательно. Только сначала надо разместиться в нашем новом доме. Сейчас тайком проскользнем туда, а потом так же незаметно вернемся в Уоррен и пообедаем.

– Замечательно! Теперь я смогу видеться с Мэри когда захочу!

– Тогда пойдем быстрее. Заберем наши вещи и перенесем их.

– Я пришлю к вам Мэри и Энид. Хочу быть уверена, что постели у вас застелены и есть все необходимое, – сказала Олимпия и тут же ушла.

Когда за ней закрылась дверь, Томас нахмурился и принялся пристально разглядывать графа.

– Тебе не нравится, что мы расположимся в другом доме? Предпочитаешь остаться здесь? – спросил Брент.

– Я предпочитаю, чтобы вы не заводили шашни с ее светлостью, – заявил Томас. – Может, я всего-навсего мальчишка, но прекрасно все вижу, милорд.

– Ну да, я слегка увлекся. Именно поэтому мы и не останемся здесь. Боюсь, Олимпия как раз та женщина, к которой меня безудержно влечет. Правда, я не сделал ничего такого, чему бы она воспротивилась, – тихо добавил Брент.

Томас кивнул:

– Тогда все в порядке. Пойдемте устраиваться на новом месте. У меня такое ощущение, что очень скоро нам будет не до этого.

* * *

Олимпия отхлебнула вина из бокала и уставилась в затухавший камин. Томас и Брент приходили на ужин, а потом быстро вернулись в дом Аретаса. Хотя граф не был холоден с ней и в этот раз, но уже не вел себя как человек, от единственного поцелуя которого несколько часов назад у нее чуть не расплавились все кости. Олимпии совершенно не хотелось стать еще одной из его игрушек, но такие колебания – от жара к холоду – ей тоже не нравились. Она до сих пор пыталась восстановить душевное равновесие после того поцелуя. И голова ее была полна мыслей о том, что ей делать дальше и чего не делать.

– Этот человек неисправим, – заявила Энид, входя в комнату. – Всего лишь один день провел рядом с вами – и уже поцеловал.

– С чего ты решила, что он меня поцеловал?

– У вас губы припухли и стали пунцовыми сразу после того, как он убрался в дом вашего брата.

Олимпия потрогала свои губы.

– Припухшие и пунцовые?

– Не чересчур. Так что об этом можно не беспокоиться. Но у вас ведь достаточно разума, чтобы понять: этот человек – развратник. В вашей семье таких множество.

– Энид, я все знаю. И знаю, что Брент барахтается в этой грязи уже два года. Он, правда, и до того не был ангелом. Но мне уже двадцать шесть, и я не какая-нибудь невинная девочка. – Олимпия вздохнула. – Он настолько был потрясен тем, что мать уничтожила его доброе имя… В общем, я попыталась отвлечь его и успокоить. Причем я поцеловала его первая. А он ответил с воодушевлением.

– Вы хотите его.

– Да, хочу. И это одновременно тревожит и радует меня. Я ведь боялась, что уже потеряла способность… ну, наслаждаться, что ли, общением с мужчиной. А теперь радуюсь, что могу обдумать такой вариант.

– Это продолжалось тринадцать лет, Олимпия, – тихо сказала Энид. – Жутко, что ты страдала так долго, но все страхи и боль теперь позади.

– Думаю, что так. Но меня сильно беспокоит, что эти страхи в какой-то момент вдруг вернутся.

– Ты считаешь, что граф тот человек, который тебе нужен, человек, которого ты полюбишь?

– Не знаю, как насчет любви, но я его хочу. Очевидный факт – он заставляет кипеть мою кровь, и тогда я не знаю, бежать ли от него прочь или просто повалить на пол и тут же изнасиловать. – Олимпия усмехнулась в ответ на хохот Энид. – Я пока еще не решила, что мне делать с этим мужчиной.

– Если тебя тянет к нему, если он заставляет кипеть твою кровь, то могу сказать: пусть все идет так, как идет. Тебе можно не бояться потерять девственность, ведь ты давно уже вдова. Возможно, сейчас ты наконец-то поймешь, удалось тебе прийти в себя или еще нет.

– Именно об этом я и думала. – Олимпия допила вино, встала и пошла к двери. – И если отнестись к делу всерьез, то кто сможет мне помочь понять это лучше, чем мужчина, у которого такой богатый опыт? – Она закрыла за собой дверь под хихиканье Энид.