Читать книгу Не говори никому. Беглец - Харлан Кобен, Harlan Coben - Страница 26

Я мог думать только о Вашингтон-сквер-парке и о том, как убить оставшиеся четыре часа. Будто назло, сегодня у меня выходной и, за исключением срочного вызова к Ти Джею, другой работы нет. «Свободен, словно птица» – как поется в одной из композиций рок-группы «Линирд Скинирд», – и этой «птице» хотелось упорхнуть в парк.

Уже выходя из клиники, я снова услышал сигнал пейджера. Вздохнул и посмотрел на номер. Эстер Кримштейн, вызов с пометкой «срочно».

Боюсь, что новости невеселые.

На мгновение я задумался: а стоит ли перезванивать? Может, просто лететь куда летится? Нет, рано. Я хотел вернуться в смотровую, однако дверь была закрыта изнутри. Значит, помещение уже занято другим врачом.

Я прошел вперед по коридору, повернул налево, нашел свободный кабинет в гинекологическом отделении и почувствовал себя разведчиком во вражеском стане. Вокруг поблескивали десятки металлических инструментов, что придавало помещению какой-то средневековый вид. Я набрал номер.

Эстер Кримштейн не стала терять времени на приветствия.

– Бек, у нас серьезные неприятности. Где вы?

– На работе. Что стряслось?

– Нет, это вы мне объясните, что стряслось. Когда вы в последний раз встречались с Ребеккой Шейес?

У меня сдавило сердце.

– Вчера. А что?

– А до этого?

– Восемь лет назад.

Кримштейн замысловато выругалась.

– Да что стряслось? – повторил я.

– Ребекка Шейес убита прошлой ночью в своей собственной студии. Двумя выстрелами в голову.

На меня накатила слабость, какая бывает перед погружением в сон. Колени подогнулись, я рухнул на стул.

– О господи…

– Бек, слушайте меня. Слушайте внимательно.

Передо мной встала Ребекка, какой я увидел ее вчера.

– Где вы были ночью?

Я бросил трубку на стол, мне не хватало воздуха. Ребекка. Ребекка погибла. Я вспомнил, какой счастливой она выглядела, говоря о своем муже. Я подумал о нем, о том, что бессонными ночами он будет вспоминать, как рассыпались рядом с ним по подушке ее роскошные волосы.

– Бек?

– Дома, – ответил я. – Я был дома с Шоной.

– А потом?

– Вышел погулять.

– Где вы гуляли?

– Просто прошелся.

– Где именно?

Я не ответил.

– Бек, слушайте меня, ладно? Орудие убийства найдено у вас дома.

Я внимательно слушал, хотя слова с трудом достигали сознания. Комната внезапно сузилась, я заметил, что в ней нет ни одного окна, стало трудно дышать.

– Вы меня слышите?

– Да, – ответил я. Затем, сообразив, что именно мне сказали, добавил: – Быть не может.

– Послушайте, у нас совсем нет времени. Я говорила с окружным прокурором, с минуты на минуту вас арестуют. Он, конечно, порядочная свинья, но согласился на явку с повинной.

– Арестуют?

– Сосредоточьтесь, Бек.

– Я ее не убивал.

– Сейчас это не важно. Они хотят вас арестовать. Они жаждут привлечь вас к суду. А мы собираемся вызволить вас под залог. Я уже на пути в клинику. Сидите тихо. Не отвечайте ни на какие вопросы. Ни полиции, ни фэбээровцам, ни новым товарищам по камере. Уяснили?

Мой взгляд метнулся к часам, висевшим над смотровым столом. Начало третьего. Площадь Вашингтон-сквер. Сегодня я должен быть на Вашингтон-сквер.

– Я не могу сегодня, Эстер.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке.

– Сколько это продлится?

– Что?

– Арест. Когда меня выпустят под залог?

– Точно не скажу, но думаю, с этим проблем не будет. Вы всегда были добропорядочным членом общества, к суду не привлекались, криминальных связей не имели. Возможно, придется оставить в залог паспорт…

– Сколько времени пройдет?

– Пройдет до чего, Бек? Я не могу вас понять.

– До того, как я выйду оттуда?

– Я насяду на них, конечно. Однако, даже если они поторопятся – а я не обещаю, что они это сделают, – им все рано придется послать ваши отпечатки в Олбани, так положено. Если нам повезет – я имею в виду, сильно повезет, – мы освободим вас еще до полуночи.

– До полуночи?!

Страх сдавил грудь стальным панцирем. Арест не позволит мне прийти в Вашингтон-сквер-парк. Моя связь с Элизабет хрупка, как нитка бус венецианского стекла. Если я не попаду в парк к пяти часам…

– Не пойдет, – отрезал я.

– Что?

– Задержите их, Эстер. Пусть арестуют меня завтра.

– Вы шутите? Слушайте, они, должно быть, уже там, ищут вас.

Я осторожно высунул голову из кабинета. Отсюда я мог видеть лишь часть стола в регистратуре, его правый угол, но и этого оказалось достаточно.

Именно там стояли двое полицейских.

– О боже, – простонал я, вваливаясь обратно в кабинет.

– Бек?

– Не могу я сесть в тюрьму. Только не сегодня.

– Не злите меня, Бек, хорошо? Просто оставайтесь на месте. Не двигайтесь, не разговаривайте, вообще ничего не делайте. Сидите в своем кабинете и ждите. Я еду.

Она отсоединилась.

Ребекка мертва. Все думают, что я ее убил. Смешно, но тут действительно должна быть какая-то связь. Я навестил ее впервые за восемь лет, и в ту же ночь Ребекку находят убитой.

Что же, черт побери, вокруг меня творится?

Я снова открыл дверь и выглянул. Копы не смотрели в мою сторону. Я выскользнул наружу и припустил по коридору к запасному выходу. Я смогу выйти незамеченным и вовремя добраться до Вашингтон-сквер.

Неужели это правда происходит со мной? Я на самом деле спасаюсь от ареста?

Я не мог ответить на этот вопрос. Добежав до двери, я рискнул обернуться и увидел, что один из полицейских засек меня. Он махнул другому и ринулся за мной вдогонку.

Я толкнул дверь и вылетел на улицу.

* * *

Не могу поверить. Я удираю от полиции.

Задняя дверь вывела на незнакомую темную улочку за клиникой. Наверное, это покажется странным, но я совсем не знаю окрестностей. Приезжал, работал, уезжал. Сидел в своем кабинете без окон, как сова в дупле. Десять шагов от больницы – и я в незнакомом мире.

Я понесся вперед, сам не зная куда. Сзади хлопнула дверь.

– Стоять! Полиция!

Они и вправду так кричат. Я не остановился. Интересно, станут копы стрелять? Не уверен, конечно, но вряд ли. Общественность вечно поднимает шумиху из-за стрельбы по безоружным.

Народу было немного, встречные провожали меня равнодушным взглядом. Я бежал. Окружающее слилось в неясную массу, в которой я иногда различал отдельные кадры. Я пронесся мимо кошмарного типа с кошмарным же ротвейлером. Мимо старика, сидящего на углу и поносящего весь мир вокруг и этот день в частности. Мимо женщины с огромными сумками и детей, которые должны были быть в школе, а на самом деле торчали на улице, привалившись, кто к чему нашел, и стараясь выглядеть один круче другого.

А я убегал от полиции.

Мое сознание никак не могло переварить этот факт. Ноги уже отказывали, однако образ глядящей с экрана Элизабет гнал меня вперед, придавал сил.

Я задыхался.

Все слышали об адреналине, о том, как он иногда захлестывает вас и дает нечеловеческую энергию. Но у медали есть и обратная сторона: чувства выходят из-под контроля, обостряются до невыносимого состояния. Если не снизить истерическое возбуждение, оно вас просто придушит.

Я нырнул в боковую улочку – так всегда делают в кино – и увидел, что она кончается тупиком, где стоят омерзительно грязные мусорные контейнеры. От запаха я взвился на дыбы, как скаковая лошадь. Когда-то, в незапамятные времена, ящики, видимо, были зелеными, теперь от всей этой красоты осталась одна ржавчина. Кое-где контейнеры проржавели до дыр и через них туда-сюда шныряли крысы.

Я попытался высмотреть хоть какой-нибудь проход – заднюю дверь, окно, которое можно разбить, – и ничего не нашел.

Единственный выход наружу – та улочка, через которую я вбежал и куда вслед за мной с минуты на минуту нырнут полицейские.

Ловушка.

Я затравленно глянул вправо, влево, а потом, уже от отчаяния, вверх.

Пожарные лестницы.

Их было несколько, и все очень высоко. С удесятеренной адреналином силой я прыгнул вверх, вытянув руки к одной из них, и свалился обратно, прямо на задницу. Вскочил и попытался еще раз. То же самое. Слишком высоко.

И что теперь?

Может, подтащить к стене контейнер, встать на него и дотянуться до нижней ступеньки? Нет, крышки контейнеров полностью изъедены ржавчиной, а если я влезу просто на кучу мусора, то до лестницы все равно не достану.

Я глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. В нос хлынула струя вони и поселилась там, казалось, навсегда. Пришлось отодвинуться подальше.

Поблизости раздался треск. Радиопомехи. Похоже на полицейскую рацию.

Я прижался спиной к стене и слушал.

Спрятаться. Немедленно спрятаться.

Треск усилился, стал громче. Послышались голоса – копы приближались. Я распластался по стене, будто это могло спасти. Будто они, вынырнув из-за угла, решат, что я – настенная роспись.

Тишину взорвали сирены.

Машины с сиренами – за мной!

Шаги. Совсем близко. И единственная возможность спрятаться.

Я выбрал контейнер почище и с закрытыми глазами нырнул туда.

Запах прокисшего молока – очень прокисшего молока – был первым, который я ощутил. Но далеко не последним. Сидел я на чем-то тошнотворном, к рукаву прилипло нечто гнилое и склизкое. Горло сжалось, желудок бурно запротестовал.

Я услышал, как кто-то топает по улочке, и затаился.

По ноге пробежала крыса.

Я едва сдержал крик. Господи, неужели это все – на самом деле? Надо задержать дыхание. Нет, так долго не просидишь. Тогда – дышать через рот. Опять затошнило. Я прижал край рубашки к лицу. Стало немного легче.

Радиопомехи отдалились, шаги пропали. Неужто мне удалось их одурачить? Если и так, то ненадолго. Сирен стало больше, их звуки слились с предыдущими – настоящая блюзовая рапсодия. Рано или поздно копы вернутся. Что же делать?

Я схватился за ржавый край контейнера, чтобы выскочить, и тут же порезал ладонь. Прижал ее к губам. Кровь. Во мне мигом проснулся врач и напомнил об угрозе столбняка. Оставшаяся часть сознания объяснила врачу, что столбняк, пожалуй, наименьшая из грозящих сейчас опасностей.

Я прислушался.

Шагов не слышно, раций – тоже. Сирены продолжали выть. А чего, интересно, я еще ожидал? Сбежавший убийца бродит по нашему славному городу, и бравые парни перевернут все кругом, чтобы жители могли спать спокойно.

Куда же деваться?

Понятия не имею. Зато точно знаю, что оставаться на месте нельзя, нужно удирать отсюда как можно скорее.

Я снова прокрался к выходу. Шагов и раций по-прежнему не слыхать. Замечательно. Я задумался. Удрать – дело хорошее, только куда? Надо двигаться к востоку, хоть места там и незнакомые. Правда, я видел неподалеку рельсы…

Метро!

Все, что от меня потребуется, – это сесть в поезд и сделать несколько пересадок. Только вот где ближайшая станция?

Я попытался восстановить в памяти схему метро, и тут откуда ни возьмись на улочке появился полицейский.

Он был юн, свежевыбрит и розовощек. Голубые рукава форменной рубашки аккуратно завернуты – два одинаковых валика, натянутых на крепкие бицепсы. При виде меня полицейский застыл от удивления.

Мы оба замерли. Я очнулся на долю секунды раньше.

Если б я попытался ударить его, как какой-нибудь боксер или каратист, мне, скорее всего, пришлось бы выковыривать из черепа собственные зубы. Но от ужаса я бросился на него как ракета: всем телом, прижав к груди подбородок. Элизабет хорошо играла в теннис. Как-то она сказала, что, когда противник у сетки, лучше всего послать мячик прямо ему в живот – чтобы он не знал, куда кидаться.

Нечто подобное я и сделал сейчас.

Я ударил парня всей своей тяжестью, уцепился за его плечи, как обезьяна за ветку, и опрокинул. Согнутыми коленями воткнулся ему прямо в грудь, головой с прижатым подбородком – в челюсть.

С оглушительным грохотом мы рухнули наземь.

Раздался хруст, в голове, там, где она врезалась в челюсть противника, взорвалась боль. Юный полисмен захрипел, ему не хватало воздуха. Судя по всему, я сломал парню челюсть. Меня охватила паника, я откатился от полицейского, будто он был бомбой, которая вот-вот взорвется.

Я напал на представителя власти.

Некогда размышлять об этом. Надо убраться отсюда как можно скорее и дальше. С трудом поднялся на ноги, хотел шагнуть и почувствовал на своей лодыжке пальцы полицейского. Повернувшись, я увидел его глаза.

В них плескалась боль. Боль, которую причинил я.

Я поднял ногу и пнул противника по ребрам. Он снова захрипел, изо рта хлынула кровь. Неужели я это делаю? Еще пинок. Достаточно сильный, чтобы заставить лежащего разжать ладонь.

Я повернулся и побежал.