Читать книгу Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал - Хатка Бобра - Страница 3
Глава 3. Беда на празднике
ОглавлениеДеревня Березовка врастает одним концом в светлую березовую рощу. Здесь и праздновали сельчане все свои веселые дни. Здесь же было и священное место: старый дуб посреди пустой полянки. Возле дуба стояли в кругу деревянные столбы с вырезанными на них лицами главных русских богов: Даждьбог (солнце), Перун, повелевающий громом и молнией и помогающий воинам в битве, Лада, богиня плодородия и любви, мохнатый Велес, бог домашнего скота и лесного зверья и Стрибог, хозяин ветров.
Лица резал Чудя, поэтому все боги получились немножко похожими на Матрену.
День уже закачивался, огненный щит Даждьбога начал темнеть и опускаться все ниже. Возле идолов, деревянных богов, возился Пелгусий. В небольшом отдалении уже зажглись два больших костра и народ с удовольствием окружил их, спасаясь от прохлады осеннего сырого воздуха.
– Хозяин мохнатый, ведмедь-то, попался в капкан, да перегрыз себе лапу и ушел на трех ногах, – слышался голос. – Ну, мужик думает, хоть лапу съедим. Сварили они лапу. А ночью слышит мужик: как будто ходит кто-то у дома. И как будто деревяшка стучит. Ну, он и вышел во двор, а тут медведь этот, а вместо одной ноги у него деревяшка. "Отдавай, говорит, мужик, мою ногу…"
Тут раздался тихий бабий писк: рассказчик для страха ущипнул кого-то из соседок за ногу. Вслед за этим пискнул и рассказчик: слушательница, видимо, оказалась не из робких и тоже его ущипнула. Люди вокруг костра засмеялись, но в кустах на опушке неожиданно что-то завозилось, послышался треск и тяжелые шаги. "Ой, батюшки! Чур меня! Медведь! Медведь!" – заволновались у костра. Из зарослей вышел улыбающийся Тетеря, за которым на связках веток ехала разрубленная на большие куски медвежья туша. На туше ехал Веприк, хотя и должен был толкать санки: ничего батяня целого медведя аж из лесу притащил, небось, не упадет.
– Ах ты, разбойник, напугал как! – закричали на Тетерю. – Лесовик здоровый, кустами трещит, как топтыга ломится! Поглядите на него, ребята, улыбается, разбойник! Он ведь нарочно нас пугал!
– Нарочно! Нарочно, Тетерька пугаешь!
– Ты бы хоть назвался, молчун! Чего молча идешь?
– Да! Ты, как вечером ходишь, так не молчи! Ходи и говори: я – Тетеря, я – Тетеря, я – Тетеря!
Смеяна, высокая, нарядная, подходила к поляне вместе с подругами. Она и Дуняшку несла. Женщины смеялись и хвалили дуняшкину юбочку. Девочка видела, что ею любуются и ехала очень довольная.
Конец сбора урожая – не то что таинственные ночные весенние праздники. Отмечают его при светлом солнышке, чтобы оно видело, как народ весел и благодарен, хотя и засиживаются часто далеко за полночь. Окончание работы в поле празднуют все вместе, и взрослые и дети, пируют несколько дней, украшаются венками из колосьев, пляшут на полях, благодарят богов, приносят им хлеб, молоко, мед – все то, что с их помощью собрали и запасли на зиму.
Завидев мужа, Смеяна опустила дочку на землю. Дунька заулыбалась тяте, но глянула в сторону и обо всем забыла от восхищения: неподалеку сидел Добрило, красуясь тремя распухшими пчелиными укусами под левым глазом, а под правым – синяком. Добрило по дунькиному мнению был на деревне самым вкусным мужиком. Он достал из тряпочки кусочек пчелиных медовых сот и Дунька, забыв про татку поспешила к бортнику, для скорости встав на четвереньки.
От костров уже слышался запах готового мяса, но прежде, чем начать есть, необходимо было угостить богов.
Девушки надели на деревянных богов венки из хлебных колосьев и Пелгусий при общем внимании начал бросать в костер и раскладывать перед идолами их долю в общем пире. Перуну он помазал губы медвежьей кровью, потом так же "покормил" звериного бога Велеса, оставшуюся кровь вылил в землю, а глиняную миску с синим ободочком тут же расколотил у подножья идола со словами "Вот как пусть наши горе да беда разбиваются, подальше разлетаются!". Тетеря переглянулся с женой, сморщил лицо и скособочил рот. Чтобы остальные боги не обиделись, им намазали рты медом. Люди завели праздничную песню и принялись подбрасывать в костер съестные подношения, выкрикивая разнообразные просьбы к богам. Главным образом просили здоровья и помощи в делах на ближайшее время: хорошо продать горшки, выдать замуж дочку, поскорее вылечить больную ногу, чтобы корова родила телочку… Смеяна крикнула "Хочу, чтобы меня муж любил!" и засмеялась. Тетеря сказал "Хочу, чтобы меня жена любила."
"Как на острове Буяне стоят столы дубовые,
Столы дубовые, скатертью покрытые,
Как на тех столах на той скатерти,
Лежат подарки богатые,
Как за теми столами, за дубовыми,
Сидят гости дорогие, ненаглядные… " – тянули хором березовцы.
Смеяна дала Дуне пирожок с печенкой и подтолкнула ее к священному кругу.
– Иди, отдай дедушке.
Дуняшка потопала к Пелгусию, спрятала за спину обсосанный кусок пчелиных сот, чтоб не отнял, и нехотя протянула пирожок. Старик погладил девочку по головке, забрал подарок и… тут он завопил так громко и жалобно, словно пирожок за палец его укусил.
– Пирожок откусанный! – кричал Пелгусий. – Ах, озорница! Обжорка! Вот Перун тебя синей молнией! Вот Даждьбог тебя копьем огненным да и щитом сверху! Вот я тебя крапивой!
Пелгусий проворно нагнулся, ойкнул, схватился за поясницу, оторвал плеть крапивы, росшей в изобилии по краям священного круга, а Дунька, видя такое дело, ухватила за ботву репку, лежавшую возле деревянного Даждьбога, и погрозила ею старосте. Без слов ясно было, чего бы она пожелала от богов, будь она постарше и умей говорить: чтобы у противного дедки живот заболел. И пирожок чтобы назад вернули, зря отдала. Дуняшка размахнулась и в следующую секунду репка с хрустом врезалась Пелгусию в ногу пониже колена. В то же самое время Дунька получила от деда крапивой по заднему месту и поляна огласилась дружным воем обоих поединщиков.
– Уа! Гы-ы-ы-ы! – ревела Дунька, раздувая толстые щеки.
– Убили! – орал Пелгусий. – Прощайте, люди добрые! Не глядят мои глазоньки, не держат меня ноженьки резвые!
Попрощавшись с народом, староста перехватил крапиву покрепче и двинулся на противницу. Дунька кинула репку и с ревом побежала к матери. Хохот на поляне стоял такой, что не слышно было, какие слова кричал ей вслед Пелгусий. Напоследок он погрозил крапивой еще Тетере, потом выкинул крапиву и показал кулак.
– Дождешься ты! – пообещал староста. – Людей веселишь, а богов сердишь!
Тетеря, как всегда, молчал, только посмеивался.
– Вот, я знаю, случай был в одной деревне, – начал староста, подсаживаясь к огню. – Мужик один Перуна рассердил: сказал мол на что мне его просить, раз я сам сею да сам хлеб убираю. Рассердился Перун и сделал так, что на половине поля всегда дождь шел, а на другой половине – солнце жарило. Как черта по земле: тут сухо, там мокро. Так и потрескалась, и рассохлась матушка-земля с одной стороны поля, а с другой сделалось болото и пролились на землю вместе с дождем всякие скользкие гады: змеи, мокрицы, жабы, пиявицы,..
– Лягушки, – подсказали слушатели.
– Лягушки, – согласился Пелгусий. – И ужи мерзкие. И бегемоты, – добавил он.
Никто из березовцев, включая и самого Пелгусия, конечно, никогда не видел живого бегемота и не знал, что это за зверь. В сказках бегемот представлялся лысым прожорливым чудищем, вылезавшим из воды, вроде кикиморы, так что никто не удивился, что Перун в числе прочего сбросил на провинившееся поле несколько бегемотов, раз у него в запасе были самые противные и скользкие гады.
– А вот была еще одна девочка, богов не уважала, – сказал Пелгусий, строго глянув на Дуняшку, которая мусолила свои сладкие соты на коленях у матери. – Пошла она как-то раз в то место, где стояли у них боги-то деревянные, идолы. И показала она одному богу шиш. Сложила кукиш и показала, – Пелгусий тоже старательно изобразил из пальцев кукиш, чтобы всем было ясно, о чем он говорит. – Девочка-то была глупая. Но на проказы способная. И глядит эта девочка и видит чудо дивное: а идол-то деревянный стоит и ей язык в ответ показывает! С тех пор стала она заикой от испуга.
– А идол-то язык в рот обратно убрал или так и стоит с языком наружу? – полюбопытствовал кто-то из мужчин.
Наставало самое интересное время: сумерки сгущались, в воздухе чувствовались вкусные запахи мяса, свежего хлеба и меда, люди садились поближе к костру и заводили необыкновенные рассказы про Перуна с синими молниями, смертоносными – для наказания и избиения, и золотыми – наоборот, несущими здоровье и подарки; про мужика, который пожалел зерна для Даждьбога и теперь свой урожай не косит, а копает, потому что у него весь хлеб растет корнями вверх, а зернами в землю; про киевских деревянных идолов, которые, люди сказывали, в праздники ходят по городу и говорят с народом человеческими голосами; про Златую Бабу, сделанную в Киеве из чистого золота в два роста взрослого человека; про медведя с деревянной ногой; про поганого Змея Горыныча, что летает к кострам по праздникам и крадет самых красивых женщин и девушек, а у самого в глазу камень Маргарит – куда ни глянет, все огнем горит…
– У нас Тетеря за урожай не боится, – сказал Млад, чудородов брат, много промышлявший охотой. – Тетеря клад найдет, богатство спрятанное, и будет жить припеваючи… Есть, небось, в лесу клады, а, Тетерев Людмилыч?
– Небось, жили и тут люди, – нехотя ответил Тетеря.
– Так поделись, Тетеря, – стали дразнить его соседи у костра. – Хоть один клад отдай. Куда все тебе одному?
– Не к добру это, – ответил он.
– Чтобы богатство – да и не к добру? – не поверил Чудя.
– А ведь верно, – сказал Пелгусий, – клады-то заговаривают. Вот положат на клад заговор, кто его не знает, тому клад в руки не дается. Или клад-то возьмет, да и сам не рад будет: заболеет или вообще умрет… Отец мой как-то в лесу на место набрел, ему один знакомый рассказал про знак на том месте: лошадка в камень вправленная. Он и видит: стоит белый камень, а внутри у него капелька золотая, как будто лошадка. Как увидел – в глазах словно потемнело. Проморгался – не то место: ни камня, ничего нету. Искал он искал камень, ничего не нашел, заблудился только…
– У нас в деревне было, где тятька мой, – начала рассказывать одна из женщин. – Ходила баба в поле работать, а девочку свою с собой брала. Она ее оставляла играть у леса. И девочка все говорила, как ей весело с собачкой игралось. Мать сначала не верила – что за собачка? Потом рассказала одной бабушке, а та про такие вещи все знала. Вот бабушка ей и говорит: вы повяжите собачке этой ленточку на шею и увидите, что будет. Вот мать и дает дочери ленточку красненькую и говорит: как станет с тобой эта собачка опять играть, ты ей на шею повяжи. Ну та и сделала. И ничего. Мать приходит: прибегала собачка? Прибегала. Ленточку завязала ей? Завязала. И где она? В лес убежала. Пошли к лесу, а ленточка-то висит на кустике завязанная. Вот тебе и собачка. Стали там копать, горшок золотых колец вынули. А домой принесли, смотрят – там одни листики березовые в горшке… Все потому что без слова нужного вынимали. Слово надо было знать.
– А собачка-то что же не сказала?
– Так собачка-то гавкает, слова сказать не может.
– Я тоже слышал, старый клад человека манит: огоньком над землей горит или даже собачкой или человеком вокруг ходит. Надо по нему бить наотмашь и сказать "Аминь, аминь, рассыпься!"
– Иду я как-то по лесу – вдруг навстречу парень, – вступил Бобрец. – Парень как парень. Подходит, значит, близко ко мне,.. – слушатели затаили дыхание. – … говорит "аминь, рассыпься!", и как врежет мне по уху. Потом чего-то испугался – и бежать. Я все думал, чего это он, а оказывается вон что…
– В старые времена, рассказывали, был вот еще какой случай, – начал дедушка Любимыч, пихнув закашлявшегося от смеха внука. – Был один мужик, медоход. Молодой еще, неженатый. Парень красивый, ласковый… как все мы, медоходы, – старик нахально подмигнул сидевшей напротив девушке. – Вот пошел он в лес. Идет ему навстречу девица: рубашка белая, сама бледненькая, коса русая до пят. Удивился он. "Откуда ты," – говорит, – "взялась здесь, красавица? Живешь что ли неподалеку?" – "Да," – говорит, – "живу неподалеку." – "А как тебя зовут?" – "Злата," – отвечает.
Случилось ему в другой раз быть на том же самом месте и опять он эту девушку встретил. Потом уже нарочно приходить начал, понравилась она ему: такая вся светленькая, тихая. Иногда только странное говорила в разговоре, стукнуть ее просила. Он сначала внимания не обращал, а потом замечать начал. А это она просила, потому что кладу раскрываться время вышло. Она же кладом-то самим и была. Ну, парень-то и смекнул, в чем дело, тоже подсказали знающие люди. Вот она раз опять говорит "Стукни меня", а он ей отвечает "Не надо мне твоего клада, а иди лучше за меня замуж".
И стали они жить-поживать, детей наживать… долго жили. А потом как-то раз прознала соседка про все это, ей, соседке, интересно было, откуда он жену привез, обидно ей было, что не на ней женился. Подошла она к этой Злате, по руке ее – стук! и говорит "Аминь! Аминь! Рассыпься!" Той и не стало. А на ее месте куча самоцветов выше колен. Поплакал муж, погоревал, а сделать уже ничего не сделаешь. Собрал камни и стал купцом богатым.
– Разрыв-траву иметь надо! – с волнением сказал Млад. – Тогда любой клад без слова откроешь. Разрыв-трава любое слово разорвет и любой заговор.
– А где же ее взять?
– А у Тетерьки! У него, больше негде. Шляется всегда по лесу, небось, мешок уже натаскал.
– Ха-ха-ха!
– Тетеря, давай разрыв-траву! Пошли, ребята, клад искать!
– На чужом горе радости нет, – ответил Тетеря.
– Да, бывает, приходит хозяин-то за кладом! – пугливо прошептал Чудя. – Как медведь, ночью в окошко стучится: "Отдавай мое богатство!"
– Не тобой положено, не тобой и взято.
– Нас вот матушка-земелюшка прокормит.
– Эх, мне бы один только кладик… самый маленький, – вздыхал Млад.
Темнота и холод становились все гуще, зато костры горели все ярче и выше. В темном синем небе Перун рассыпал узоры из ясных звездочек. Сытые, веселые голоса шумели и смеялись, люди радовались отдыху после многих дней работы в поле. Скоро зазвенят на деревне свадьбы, совершавшиеся по обычаю осенью, после того, как убран в поле весь хлеб. Настает пора игр и хороводов, вкусных кушаний и посиделок у костра. Снова придут парни из соседней деревни звать березовцев померяться силами в кулачном бою и, как всегда, березовские мужики под предводительством двух деревенских богатырей, Добри и Тетери, намнут соседям бока и отпустят их домой битыми.
Девушки, одна за другой, начали уже заводить песни и вставать с места.
– Смеяша, ну-ка, начинай, – закричали веприковой матери. – Открывай хороводы!
Смеяна не стала капризничать, вышла вперед и, дождавшись, пока подруги начнут песню, широко раскинула вышитые рукава и, улыбаясь, поплыла по кругу.
– Ай да Смеянушка, – похвалил дедушка Пятак Любимыч. – Ай да лебедушка белая!
Веприк со значением глянул вверх на отца и батяня тоже подмигнул ему в ответ, мол, наша лебедушка, лешаковская, глядеть – глядите, а руками не трогайте. Мы ее сами любим.
"Как по морю лебедь белая плыла,
Как по синему лебедушка плыла.
А за нею лебеденочек плывет,
А за нею лебеденочек плывет…"
Маманя словно не ногами шла, а скользила по озеру. В ласковых синих глазах вспыхивали звезды, как на небе. На голову ей, прямо на платок, надели венок из желтых колосьев с васильками и стала она точь-в-точь королевна из сказки. Она прошла несколько кругов и тоже подхватила песню, вглядываясь в толпу, выбирая следующего танцора в хороводе,
хотя всем и так было ясно, что выберет своего Тетерюшку – поэтому хитрые девки и спели про "лебеденочка", чтобы было смешнее: какой из здоровенного мужика лебеденочек? Высокий, плечистый, бородатый. Девушки, быстро перемигнувшись, собрались петь уже следующий куплет, получалось смешно, хотя они и не знали, кого за собой в очередь выберет Тетеря:
"Как по морю лебедь белая плыла,
Как по синему лебедушка плыла.
А за нею лебеденочек плывет,
А за мамкой косолапенький плывет…
А за ними лягушоночка,
А за ними квакушоночка…"
Так певуньи часто на ходу выдумывали песню – насколько хватало памяти повторять ее каждый раз с начала до конца, и на каждый куплет выбирался в танец еще один хороводник – пока не надоест соблюдать порядок. В конце концов все желающие хватались за руки (а нежелающих хватали и тащили за собой соседи) и вокруг костров кружились шумные хороводы, часто по несколько кругов, один больше другого.
Смеяна с другого края поляны повернула прямо к мужу и протянула на ходу к нему руки. Народ перед Тетерей начал расступаться, давая дорогу.
И тут Смеяна застыла в середине круга, подняв лицо к небу. Неожиданный ветер прошумел по верхушкам берез. Люди начали озираться в недоумении. Теперь стал отчетливо слышен громкий шелест и хлопанье, словно мокрые холсты вытряхивали.
– Чу! Слышите? Летит кто-то!
– Да это опять Тетеря пугает, – равнодушно отозвался чей-то совсем пьяненький голос. – Баловник!
– Так Тетеря ведь не летает!
Веприк тоже посмотрел на небо и не узнал его: звезды, как безумные, крутились и плескались в разные стороны. Вдруг одна из берез на опушке затрещала и вспыхнула пламенем с верхушки до самого низа. Люди попятились, не зная, откуда ждать беды.
Снова налетел ветер – горячий и влажный, и на людей сверху пролилась россыпь огненных искр, опаляя волосы, оставляя пропалины на одежде.
– Змей! Это змей!
– Змей!
– Ой, бегите, бабы! Ой, бегите, мужики! – выла где-то Матрена.
Все, кто был на поляне, побежали в разные стороны, вопя от ужаса. Одна Смеяна стояла в оцепенении, задрав голову. Тетеря рвался к жене, но на пути его все время возникал кто-нибудь из односельчан, и не успевал охотник его отшвырнуть, как уже с воплями выпрыгивал новый – словно Смеяна стала заколдованным кладом, дойти до которого нельзя, даже если видишь его в двух шагах перед собой.
Сверху надвигалось что-то страшное, гремевшее костями и сыпавшее искры. Веприк разглядел какие-то полосы, а потом – кольчатое, как у дождевого червяка, брюхо, трясущее черной чешуей.
Дальше все шло так быстро, что у Веприка в памяти осталось только несколько картинок, что происходило между ними он не успел понять. Вот маманя все стоит посреди поляны, вытянувшись, как рябинка в красном платке. За ней какая-то скрюченная серая фигура, кажется Пелгусий.
Потом на поляну падает неимоверного размера лапа с когтями и в следующую секунду маманя уже зажата в когтях. Тут она словно просыпается и начинает кричать и биться. Отец тоже кричит и бежит к ней и пытается втиснуться под чешуйчатые пальцы, но мама поднимается все выше, уже выше человеческого роста. На пустой поляне – только батя, упавший лицом в опаленную траву, и замешкавшийся Пелгусий в длинной серой рубахе.
Еще через секунду вторая лапа хватает Пелгусия поперек туловища и тоже вздергивает его в вышину. В мелькании искр они летят все выше, кричат, а внизу стоит на коленях отец и повторяет "Смеянушка… Смеянушка…" Бесконечное змеево туловище кольцами падает из темноты и возносится ввысь. Ударили по воздуху серые крылья, разметав ближний из костров, из мрака раздалось победное шипение. В темноте над головами хлестнула гибкая длинная тень, змеев хвост. Напоследок одна из березок сломалась пополам и рухнула, видимо, задетая хвостом. Хлопанье крыльев и крики похищенных смешались и начали удаляться, змей, кажется, летел уже среди звезд, искрящийся, длинный, то противно изгибающийся коромыслом, то распрямляющийся, и неясно было, растворился ли он в вышине или скрылся за горизонтом.
Поляна, недавно бывшая такой светлой, шумной и радостной, погрузилась во тьму и молчание, светились только на земле красным светом угли из разоренного костра да тлела береза. Отец заплакал.
Немного погодя из темноты заревела Дуняшка – и явилась, красная от горьких слез, на руках у Добрилы. "Сиротка малая," – бормотал, вздыхая широкоплечий бортник. Он одной рукой снова вынул тряпочку, порылся в ней, нашел еще кусочек от сот и дал девочке. Дунька шмыгнула носом и занялась лакомством. Батяня молчал. Добрило жалостливо вздыхал. Веприк всхлипывал. Сиротка Дунька чмокала.
– Ой, горе-то какое, – заговорили вокруг. – Беда-то!
– А люди-то ведь правду про змея говорили, а я не верил, – изумленно сказал добрилин сын Бобрец.
Селяне, которые не убежали по домам, начали вылезать из кустов.
– За что нам такая беда?
– Боги это змея-то послали, – сообщил кто-то испуганным шепотом. – Обижал Тетеря богов, вот и послали змея ему в наказание.
– Если послали за Тетерей, что ж он Тетерю ловить не стал? – буркнул Добрило.
– Перепутал, наверно, – предположил Чудя и почесал в затылке.
– Ну да. Бабу в красной юбке со здоровенным мужиком спутал!
– А вот он и утащил жену, чтобы Тетеря тосковал! Вот это ему и наказание.
– А Пелгусия-то зачем утащил? Тоже в наказание?… Нет, летает поганый Змей над светлой Русью, ворует красоту. Слухом земля полнится, перехвалили мы Смеянушку…
Услышав имя жены, Тетеря вдруг вскочил на ноги и побежал прямо в лес, в ту сторону, куда скрылся змей. Веприк побежал за отцом, плача и зовя его.