Читать книгу Двухголовая химера - Хелег Харт - Страница 6

Потянулись рабочие будни. Мы много ходили, в основном на север: там у долины было самое широкое место. Собирали всё, что могло пригодиться. Нашли пещеру с солёным озером. Кир даже наткнулся железорудную жилу – но, к сожалению, нам некогда было заниматься металлургией.

Долина буквально изобиловала самыми разными ресурсами. Шкур мы насобирали за первые же два дня, и Рэн потом только и делал, что занимался их выделкой. Чистая вода, спелые ягоды и фрукты, куча свежего мяса – после подземелий для нас это был просто рай на земле. Мутантов здесь не водилось, химер – тоже. Хищники нас благоразумно избегали. К концу недели, когда мы добрались до северного края долины, стало ясно, что люди в ней не только не живут, но никогда и не жили.

На третий день у нас уже были просмолённые мехи для воды и новая верёвка. На четвёртый появились тёплые унты и пара походных сумок. На шестой Рэн закончил меховые плащи – грубые, но надёжные. Днём в долине стояла жара, ночью же воздух охлаждался как в леднике, так что если раньше мы ложились поближе к костру и укрывались всем, чем только можно, то теперь просто заворачивались в плащи и восхваляли рукастого пуэри.

А на седьмой день нам неожиданно повезло.

Дело было после полудня. Мы против обычая пошли на юг, вдоль западных отрогов, чтобы поохотиться и поискать каких-нибудь целебных трав. Накануне лил дождь, а теперь установилась жара – духотища страшная. Пуэри щеголял в одних закатанных штанах, даже обувь снял – чтобы усвоить как можно больше солнечной энергии. Борода Кира промокла от пота, а сам он беспрестанно пыхтел и посылал проклятья на головы всех богов, причастных к созданию “грёбаного солнца”. На самом деле на Глубинах было гораздо жарче, но только здесь гном позволил себе вдосталь поворчать и поныть. Мы были не против.

Я, значительно окрепший и уже возобновивший утренние тренировки, замыкал шествие c мечом на плече. Мы пробирались через густой кустарник, который рос вокруг холма. Гном вдруг остановился, огляделся и пошёл в сторону, бросив ёмкое: “отолью”. Я догнал Рэна, но уже через полминуты мы услышали звонкое матерное словечко и оглушительный треск: кто-то на полном ходу ломился сквозь подсохшие ветви.

– Кир? – позвал я, вглядываясь в заросли, из которых доносился шум.

Обзор отсутствовал полностью.

– Пошёл на хер! – завопили заросли.

Мы с Рэном удивлённо переглянулись. Шум тем временем сместился ещё дальше в сторону и начал удаляться. Мы бросились следом.

Кир продолжал материться на ходу, так что направление прослеживалось чётко. Кустарник поредел и влился в берёзовую рощицу, а потом вдруг кончился. Мы с пуэри в растерянности остановились.

По роще, петляя вокруг деревьев, в одном сапоге носился гном, а за ним гнался здоровенный взбесившийся вепрь. Весу в этой туше было не меньше дюжины пудов. Там, где он выбежал из кустов, осталась настоящая просека – в одиночку Кир такую проложить бы не смог. Клыки у зверя вымахали с добрый кинжал.

– Да чтоб ты сдох, сала кусок!.. – орал гном.

Я, не зная, что делать, бросился ему наперерез. Рэн изготовил лук. Кабан не успевал развить большую скорость, потому что Кир ловко менял направление бега, но и не отставал. Его сильно заносило на поворотах. Чем гном его так разозлил, я даже представить не мог.

Какое-то время мы втроём – я, Кир и вепрь – оголтело носились по рощице. Я всё никак не мог сообразить, как остановить вепря и не зацепить гнома. Рэну тоже не удавалось толком прицелиться, хотя одну стрелу в бок зверюге он всё же засадил – кабан даже не заметил. Кир, рискуя сбить дыхание, не ослаблял поток ругательств. “Сала кусок” топал и грозно визжал.

В конце концов зверь начал уставать. Он поскользнулся на траве, упал (пуэри тут же всадил в него вторую стрелу, с прежним успехом), пронзительно всхрюкнул и снова кинулся за гномом. Тот, не иначе как по чистой случайности, наконец смог выбежать мне навстречу и пронёсся мимо. Теперь кабанище нёсся прямо на меня. Я тотчас проникся настроением Кира.

Мне в голову не пришло ничего лучше, чем создать перед кабаном плотную энергетическую стену – думал, зверь испугается или хотя бы затормозит. Ничего подобного не случилось. Вепрь как бежал, так и влетел в преграду на полном ходу. Раздался треск, туша кувыркнулась через голову и смачно грохнулась о землю. Этого хватило, чтобы пуэри прицелился и пустил стрелу в уязвимое место – горло. Кабан, и без того ошеломлённый падением, захрипел и беспорядочно задрыгал ногами.

С полминуты мы напряжённо наблюдали за его конвульсиями. Кир стоял, опёршись руками на колени, и пытался восстановить дыхание. Меня почему-то разбирал смех.

– Очень, мать твою, смешно, – осуждающе бросил гном и отправился искать потерянный во время бега сапог.

Кабан затих. Я на всякий случай потыкал в него остриём меча. Зверь был мёртв.

– Огромный-то какой, – сказал я. – И шкура толстая. Кир, ты не мог раньше на него наткнуться?

– Пошёл ты! – отозвался гном из зарослей.

Рэн попросил у меня меч и вырезал из туши стрелы. Кир вернулся и уселся на ближайший пень, вытянув ноги.

Ни я, ни копатель, наверное, так и не заметили бы подвоха, если бы не пуэри. Тот подскочил к нам и начал напряжённо тыкать в Кира пальцем, явно пытаясь подобрать слова на Локуэле.

– Ты чего, парень? – с недоумением спросил копатель. – Перегрелся?

– Сидишь! – выкрикнул Рэн.

– Ну сижу, – не понял гном, – и что?

Зато я догадался, что охотник имел в виду.

– Так, борода, ну-ка встань, – скомандовал я, подходя ближе.

Кир вскочил. Мы все воззрились на освободившийся пень.

Он был старым и трухлявым, но только с одной стороны. С другой, сохранившейся получше, пенёк порос мхом, а сбоку лез молодняк. В месте, где сидел Кир, на потемневшем от воды и времени дереве отчётливо прослеживался ровный рез – как от пилы с крупными зубьями.

– Видимо, не такая уж долина необитаемая, – заключил я. – Это дерево спилили. Хоть и очень давно.

– Дерево было высокое, толстое и прямое, – старательно выговорил Рэн. – Такими делают строительство. Надо делать поиск жилья.

– У меня идея получше, – сказал я. – Запусти своё поисковое заклятие на предмет чар. Или металла. Сможешь?

– Так мы скорее всего выйдем к одной из рудных жил, – возразил гном.

– Вот и посмотрим. Не думаю, что за материалом стали бы ходить далеко от стройки. Рэн, давай.

Охотник кивнул. Вокруг нас тут же появились призрачные золотистые пчёлы, которые быстро разлетелись во всех направлениях. Пару минут ничего не происходило, но потом Рэн, следящий глазами за чем-то далёким, указал направление:

– Там. Чары нашёл.

Мы покинули рощу, обошли овраг, прорубились через крапивные заросли и оказались вплотную к отвесной скале. Она напоминала лежащую на боку стиральную доску и явно имела столь же искусственное происхождение. Но я смотрел на неё и не мог понять: зачем кому-то создавать нечто подобное?

– Маскировка, – сказал Кир и пошёл вдоль стены, касаясь её рукой. – Где-то должен быть проход… Ага, да вот же!

Гном движением опытного иллюзиониста исчез в скале. Мы с Рэном переглянулись и пошли следом.

В одной из складок обнаружился проход, настолько хитро спрятанный, что увидеть его можно было, только подойдя вплотную. Он вёл в каменный зигзаг, за которым начиналась прямая, как стрела, тропа, зажатая между отвесных скал. Последние явно никогда не знали резца и зубила, но при этом были настолько ровными, словно над ними корпел десяток камнетёсов. Ближе к середине тропы мы увидели росчерк рудной жилы – одинаковый на обоих стенах.

– Ни хрена себе, – сказал гном, разглядывая это чудо. – Впервые такое вижу.

– Да, – согласился я, вполне разделяя удивление товарища. – Этот проход не прорубили. Кто-то попросту рассёк скалу надвое и раздвинул её.

Тропинка шла в гору, но достаточно полого. Через пару минут ходьбы скала кончилась, а мы остановились, пораскрывав рты.

Перед нами раскинулась ещё одна долина, только миниатюрная – размером с маленький городок. Вокруг высились непроходимые склоны, поросшие маленькими деревцами. Похоже, мы нашли единственный вход в этот уголок.

Я говорил, что Укромная долина красива? Пусть так. Но по сравнению с этим местом она была невзрачной унылой глухоманью.

Мы шли и не верили своим глазам. На южной стороне блестел на солнце пруд, одним краем залезший в неглубокий грот. Кристально чистая вода к нему спускалась с гор небольшим каскадным водопадом. Весь юго-западный угол занимал сад. Чего в нём только не было! Раскидистые груши и яблони обвивал плющ. Толстые ползучие лозы сплетались в подобие купола, а по ним карабкался виноград. На ветвях висели крупные кисти ещё не спелых ягод. Вдоль заросших травой тропинок росли аккуратные и будто даже стеснительные кустарники: малина, смородина, крыжовник, ирга. И цветы – десятки видов и оттенков, большие и маленькие – цвели в каждом свободном уголке.

В северной же части потайной области, устало покосившись, стоял ветхий домик. Вокруг него выросли деревья, которых я никогда прежде не видел: гладкие стволы наклонялись к крыше, а тонкие ветви словно обнимали лачугу со всех сторон, защищая от ветра и дождя. Листья, похожие на симметричные многолучевые звёзды, зелёным куполом закрывали окошки от солнца. Неподалёку обнаружилась ещё одна постройка, но в ещё более плачевном состоянии: крыша у неё обвалилась, а дверь прогнила и отпала. Видимо, её некогда использовали как сарай.

Сначала я подумал, что это место создал какой-то гениальный садовник-отшельник. Но уже через минуту я отказался от этой мысли. Хотя сама потайная область явно была искусственной, всё здесь выглядело настолько натурально и гармонично, что даже само понятие красоты природы обретало совершенно новый смысл. Здесь природу не подчиняли, а лишь направляли, осторожно, деликатно – так, что рука разумного существа угадывалась только благодаря наличию построек. Умом я понимал, что само собой такое великолепие возникнуть не могло, но каждая деталь здесь была такой естественной и такой правильной, что оставалось только любоваться. Нет, человеку такое не под силу…

– Странная магия, – сказал Рэн задумчиво. – Но как будто знакомая.

Я прислушался к своим ощущениям и согласился. Фон был едва ощутим, но мне всё же удалось нащупать тонкие энергетические спирали. Они переплетались и вливались одна в другую в очень знакомой манере.

Это был возврат. Крайне редкий положительный возврат. Чтобы получить отрицательный возврат, нужно, например, убить кого-нибудь. Если убить с особой жестокостью, возврат будет сильнее. Здесь же в мир выбрасывалось столько радости и счастья, что энергетические потоки выстроились особым образом и вызвали позитивные изменения в окружающей среде.

Я, бывший чистильщик, впервые видел нечто подобное. И это выглядело дико. Я привык к тому, что возвраты плодят кровожадных мутантов и химер, вызывают болезни и катаклизмы. Дисс рассказывал мне, что теоретически положительные возвраты возможны, но я всегда думал, что это та часть теории, которая никогда не находит пути в реальность. Я привык к тому, что последствия возвратов нужно устранять.

В памяти сами собой всплыли проповеди церковников. Святые отцы утверждали, что чудовища и «казни» – это извержения ада, порождения Бездны, которые тянутся к совершаемому в мире злу. Рай со слов верующих выглядел как очищенное от боли и страданий место, в которое, естественно, могли попасть лишь праведники. Сам Нирион получался промежуточным звеном между адом и раем, чистилищем, в котором души боролись за освобождение от зла. Метафорично, конечно, но суть-то они почти не исказили, не так ли?

А тут выяснилось, что уголок рая можно создать и на земле.

– Пошли зайдём, что ли, – подал голос гном, которого явно заботило совсем другое. – Может, разживёмся чем.

На лице пуэри отразилось отвращение, но он ничего не сказал.

Мы направились к домику. Под ногами жалобно скрипнул дощатый настил, выстланный перед входной дверью. Её ручка была вырезана в виде черепа, но необычного: рот широко открыт, в обеих челюстях по два массивных, чуть загнутых клыка, а прямо посередине лба зияла ромбовидная дыра. Дерево до блеска отшлифовано тысячами прикосновений. Аккуратно толкнув ветхую створку, я шагнул внутрь; за спиной слышалось сосредоточенное сопение гнома.

У домика было всего два маленьких окошка, но в рассохшихся досках имелось предостаточно щелей, так что света внутри хватало. Лучи выделялись отчётливыми полосками из-за пыли и падали на простецкое убранство: грубо сколоченный стол, два стула (третий со сломанной ножкой лежал в углу), полка с посудой, обвалившаяся полка с книгами, маленькое зеркало на стене, тумба… и двухместная кровать с двумя скелетами в полуистлевших одеждах.

– Отец честной! – протянул Кир, выглядывая из-за моего плеча. – Сдаётся мне, они вздремнули на славу.

На плоскую шутку никто не отреагировал. Мы с Рэном заинтересованно разглядывали хозяев дома.

Они лежали в обнимку. Первый скелет точно мужской – невысокого роста, с узкими плечами и широкой челюстью. На нём был чёрный балахон с перламутровыми пуговицами. Слева от него, прислонённый к кровати, стоял массивный посох. Стальное навершие в точности повторяло череп на дверной ручке.

Рядом, положив голову на плечо первого мертвеца, лежал скелетик поменьше и потоньше. Вытянутый череп с небольшими изящными клыками обрамляла волна хорошо сохранившихся чёрных волос. Поверх костей – потемневшее от времени зелёное платье, которое когда-то, несомненно, красотой не уступало виду за окном.

– Кто это? – спросил пуэри, указывая на второй труп.

– Эльфийка, наверное, – пожал плечами гном. – Одного не пойму. Ну ладно человек – умер от старости. Но эльфы-то, вроде как, вечно молодые. От старости умереть не могут. А других причин её смерти я что-то не вижу. Одежда цела, кинжала между косточек нигде не видно…

– Да не всё ли равно, Кир? – вмешался я. – Оставь их в покое. Лучше поищи что-нибудь полезное для похода в горы.

– Уж и полюбопытствовать нельзя, – Кир цокнул языком и направился к полке с посудой.

А я подумал: ну и парочка. Некромант и эльфийка. Первых ненавидят и боятся за их ремесло, а потому почти везде они объявлены вне закона. Их очень мало – может, несколько десятков на весь мир. Вторые почти никогда не покидают Ниолон и никого к себе не пускают, поэтому сведения о них можно почерпнуть в основном из книг. Очень старых книг. А тут – оба сразу, да ещё и вместе! Как после этого не верить, что противоположности притягиваются?

Зато их союз объясняет то, что мы увидели в потайном уголке Укромной долины. Эльфы слывут большими почитателями природы – вдруг именно ниолонская дева создала тот чудесный сад? А некромант, должно быть, выровнял площадку, раздвинул скалу, подвёл воду… Если так, то он был чертовски силён. Колоссально.

Я покопался в шкафу, но там обнаружились лишь два женских платья, сменный балахон некроманта, пара сапог и несколько тряпок неопределённого происхождения. Сбросав всё это на пол, я с нетерпением направился к разбросанным книгам – надеялся выяснить ещё что-нибудь о странной парочке.

Рэн, морщась, полез в тумбу. Пуэри с самого начала не горел желанием идти в дом – и я догадался, почему. Ему, воспитанному в совершенно другом мире совершенно другими существами, претило мародёрство. Мне, честно говоря, тоже, но в условиях выживания я легко переступил через отвращение. Охотнику, видимо, это давалось сложнее.

Меньше всех от нравственных дилемм страдал копатель. Он гремел посудой, изредка прерывая возню, чтобы радостно оповестить нас об очередной полезной находке или чихнуть от пыли. Ему рыться в вещах мертвецов было явно не впервой.

В книжной куче лежали: поваренная книга, свиток с планом дома, руководство по строительству (перевод с Футарка), сборник законов и мудростей раммалан (я понятия не имел кто это такие), сказки народов севера… детский словарь. Последнюю книжицу я тут же бросил Рэну – тот долго вчитывался в название, но в итоге кивнул и убрал томик за пояс. Несколько фолиантов были такими старыми, что без надлежащих условий хранения совсем выцвели и стали нечитабельными. У других развалились переплёты, а страницы ломались и сыпались сквозь пальцы, как пепел. Ни трактата по некромантии, ни личных записей. Одно разочарование.

Слегка приуныв, я обернулся к лежащим на кровати скелетам. Могли бы хоть одну подсказку оставить!

– Я нашёл… – Рэн запнулся, подбирая слово на Локуэле, – нашёл… вот что.

У него на ладони покоился развязанный кошель. В кошеле поблёскивали четыре драгоценных камня. Три синих и один красный. Каждый – словно искра, пойманная в кристалл.

Кир, увидев их, вытаращился, как замёрзший филин.

– Твою… – гном поперхнулся воздухом, закашлялся, и вместо того, чтобы продолжить, кинулся к пуэри.

На пути ему некстати встретился стул. Копатель шумно споткнулся, отломив при этом расшатанную ножку, выпрямился на ходу и схватил один из камней, чтобы посмотреть на свет. Я взял другой и проделал то же самое. Потом послал в камень лёгкий энергетический импульс – и драгоценность мигнула слабой вспышкой.

– Чтоб. Я. Сдох. – выдохнул Кир. – Вирутлиты!

– Они самые, – подтвердил я.

Все хотя бы раз в жизни слышали о виртулитах – драгоценных камнях высшего класса, – но из миллиона человек воочию их видели десятки, а владели и вовсе единицы. За этими камнями посылали целые экспедиции, их искали десятками лет, их крали, за них убивали и умирали, выменивали на них души и считали это выгодной сделкой. Один виртулит мог стоить тысячи золотых монет. Несмотря на то, что камни высшего класса притягивали к себе неприятности с исключительной силой, почти каждый желал ими владеть. Дисс много, очень много мне о них рассказывал.

Всё дело в том, что виртулиты, обладая исключительной красотой и отливом, годятся не только для колец и оправ. Например, прочностью они лишь чуть-чуть уступают алмазам, так что запросто режут стекло. Основная же причина дороговизны и востребованности виртулитов заключается в том, что среди драгоценных камней, да и вообще всевозможных материалов, только они могут трансформировать магию. Именно поэтому никто так и не придумал заклинание, которое отыскало бы хоть один виртулит. Их можно добыть только случайно, да ещё и в строго определённых видах руд.

Каждый вид виртулитов действует по-своему. Синие – сапфировые – фокусируют энергию таким образом, что на выходе она замораживает всё, что попадётся на пути. Они, по сути, годятся в основном для боевой и бытовой магии. Красные (рубиновые) очищают энергию и концентрируют её – любые заклинания, пропущенные через эти камни, становятся точнее и мощнее. Жёлтые (топазовые) глотают нестабильную энергию, стабилизируют и рассеивают. Грубо говоря, колдовать рядом с таким камнем невозможно, потому что любое заклинание, кроме сверхмощных, топазовый виртулит сводит на нет.

Со слов Дисса пять из десяти виртулитов – жёлтые, то есть именно они попадаются чаще остальных. Синих три из десяти. Красных полтора-два. Полтора-два – потому что существование четвёртого и пятого видов под вопросом. Во всяком случае, сам Дисс с ними не сталкивался. Говорят, будто есть берилловые виртулиты, которые могут запасать поистине колоссальные объёмы энергии. И ещё якобы бывают жемчужные виртулиты, способные преобразовывать энергию в материю и обратно. Как по мне, если берилловые вполне могут существовать, то жемчужные – уже чистая сказка. Потому что как остановить того, кто властвует над материей и энергией?

Впрочем, это не так уж важно. Намного интереснее, что мы вломились в дом человека, который владел аж четырьмя виртулитами. Если бы этот человек ещё дышал, я бы предпочёл убраться подобру-поздорову. А так…

– Может, лучше их не брать? – засомневался я. – От таких вещиц одни неприятности.

Я сам не верил в то, что говорю.

– Так уж и быть, я возьму их все, – сказал Кир и потянулся за остальными камнями.

Я машинально ударил его по руке. Гном посмотрел на меня исподлобья. Рэн наблюдал за происходящим с выражением лёгкого недоумения на лице.

– Нет уж, – сказал я. – Давай каждый возьмёт себе по одному.

– Тогда чур четвёртый – мне, – нашёлся гном.

– Тебе-то зачем? Ты ведь даже не чародей!

– Зато я, в отличие от тебя, не пытаюсь откинуть копыта раз в неделю. У меня сохраннее будут.

Гномы – славный народ. Если бы не жадность, цены бы им не было. Даже история с Глубинами их ничему не научила, куда уж мне-то соваться?

– Рэн их нашёл, – сказал я примирительно. – Пусть у него останется два.

Этот вариант поставил Кира в тупик. Копатель сжал губы, засопел, на лице у него отчётливо проступила напряжённая работа мысли.

– Тогда мне – красный, – выдавил он сквозь зубы, словно его заставили отдать последние портянки.

Я со вздохом махнул рукой. Кир взял причитающееся ему и, пряча камень в потайной кармашек на внутренней стороне рубахи, досадливо пробормотал:

– Надо было самому в тумбочку лезть… – и, поворачиваясь к двери, добавил уже громче: – Пойду сарай проверю. Может там ещё не всё в труху рассыпалось.

Жалобно скрипнула дверь, щёлкнул от удара высохший косяк. Рэн, посмотрев копателю вслед, невозмутимо вернулся к тумбе. Я ещё раз окинул взглядом домишко.

На глаза мне попался посох, прислонённый к кровати. Его навершие потускнело, но всё ещё могло похвастаться изяществом деталей. Мастер изрядно потрудился над изделием.

Я глянул на посох сквозь Эфир. Как и ожидалось, передо мной была не просто палка, а артефакт, напоённый неспокойной энергией. Некроманты частенько так делали – наделяли свои посохи магическими свойствами, чтобы те служили не только для замера глубины луж. Разумеется, слуги смерти делали это так, чтобы пользоваться зачарованием мог только сам хозяин. То есть я понимал, что к посоху может быть прикреплена какая-нибудь неявная магическая ловушка.

Осторожно прощупал артефакт – ни намёка на ловушку. Ни намёка даже на хоть какую-то активность. Может, некромант обезвредил посох, чтобы случайно не навредить эльфийке?

«А что, пригодится, – подумал я. – Палка, вроде, крепкая».

И схватился за артефакт, чтобы рассмотреть поближе.

Клянусь, столь глупых ошибок я больше в жизни не совершал.

Череп на навершии вдруг ожил и издал длинный пронзительный вопль. Энергия посоха вырвалась наружу, хлестнула во все стороны – пол заходил ходуном, жалобно задребезжали стёкла. Скелет некроманта резко сел на постели, его пальцы впились фалангами в моё и без того онемевшее предплечье, а в голове у меня прохрустел сухой, безразличный голос:

– Это ты зря.

Пространство затрещало, скомкалось и унеслось прочь; растущая чужая мощь выдернула меня из солнечного мира и швырнула в тёмный, пронизанный тленом слой Эфира, заключив в сложную энергетическую клетку. Краски побледнели, смазались – вместо стен уютного домика вокруг раскинулись серо-чёрные барханы, которые не должны были и не могли существовать в энергетическом пространстве. Так глубоко в Эфир я не заглядывал даже в самых смелых своих исследованиях – потому что боялся взгляда Бездны.

Меня скрутили, обездвижили и заставили смотреть, как из праха, что заменял здесь землю, восстаёт призрак. Он неторопливо обтекал свой костяной остов, словно не мог существовать отдельно; тяжёлая ухмылка не сходила с полупрозрачного лица. Некромант выпрямился, демонстративно хрустнув косточками, и вопросил:

– Что, человече, жадность обуяла?

Я с перепугу кивнул. Призрак говорил на Локуэле с южным акцентом, на новом для меня диалекте. Его черты расплывались, но в них всё же угадывался южанин средних лет, с большим носом, лысиной и глубоко посаженными глазами. Хуже всего был взгляд – подчёркнуто спокойный, похожий на ширму, скрывающую безумие.

– Зачем ты пришёл в мой дом? – бросил некромант. – Чтобы обокрасть? Забрать всё, что не пригодится мертвецам?

В его тоне таилась издёвка, которая не сулила мне ничего хорошего. От этого человека – пусть и мёртвого – исходила такая мощь, что заглушить её не мог даже постоянно фонящий Эфир. Некромант мог сделать со мной всё, что угодно, даже распылить на песчинки, и при этом бы даже не вспотел. При жизни он точно вышел за пределы Лестницы. И уж наверняка мог бы жить вечно. Но отчего-то не стал…

– Мне просто стало… любопытно, – выдавил я.

– Неужели? Некоторые люди как сороки, только хуже, – с презрением отозвался призрак. – Птицы всегда чуют, какие безделушки лучше не трогать.

– Меня заинтересовал не посох, а его хозяин.

Некромант скривился и сверкнул глазами.

– Придумай что-нибудь поубедительнее, пока я тебя на тряпки не порвал.

– Мы просто пытаемся выбраться из долины, – сказал я, поняв, что призрак мне всё равно не поверит. – Перевалы…

– А как же вы сюда попали? – перебил некромант. – Через какую щёлку вы просочились, тараканы?

– Из пещер. По высохшему руслу.

– Это на юге что ли?

– Да.

– Так вас, значит, пропустили скорпикоры?

– Скажем, мы проскользнули.

– Ой, врёшь, – с недоверием протянул мертвец. – Не могли вы там «проскользнуть», да ещё и такой компанией. Гном и… Кстати, кто третий? Впрочем, не говори, мне до звезды. А Многощупа-то вы как миновали?

– Если ты о той здоровенной химере на дне моря, то с трудом.

Некромант замолчал, задумавшись. Ветер забвения раздувал серые песчинки под нашими ногами. Я вдруг понял, что нахожусь внутри искусственного мира, запрятанного в глубине Эфира. Точнее не в мире даже, а где-то на его пороге, в монохромном преддверии, в то время как сам мир был скрыт где-то поблизости. Его творец и хозяин пронизывал меня своим псевдоспокойным взглядом, а я по-прежнему не мог пошевелиться. Он мог бы давно прихлопнуть меня, но отчего-то этого не делал.

Я подумал, что это подходящее время, чтобы немного ослабить повисшее в воздухе напряжение.

– Мы уйдём и больше тебя не потревожим, – сказал я как можно твёрже. – Только помоги нам…

– Тебе никто не в состоянии помочь, – сказал некромант сухо. – Даже если я помогу, тебе всё равно скоро конец.

У меня пересохло в горле.

– Почему?

– Потому что ты какой-то неправильный. Жизнь тебе как будто навязана, линии судьбы вообще нет. У тебя просто нет начала, нет родины. Ты везде и всюду лишний.

Призрак замолчал, глядя сквозь меня. Он словно видел нечто такое, чего не видели другие, читал знаки, на которые никто не обращал внимания. Он за минуту узнал обо мне больше, чем я сам узнал за целую жизнь.

Это злило. Это интриговало.

– Расскажи ещё, – прохрипел я.

Некромант скривился, и в глазах его вдруг мелькнула жалость, смешанная с отвращением.

– Слыхал про всемирный событийный поток? Именно в него вплетены все линии судьбы. Его можно увидеть, если много учиться… И по линиям судьбы предсказывать будущее каждого живого существа, каждого камешка у тебя под подошвой. Не точно, конечно, но всё же можно. А у тебя этой линии нет. Ты существуешь вне всемирного потока, отдельно от всех остальных. Это как… А, долго объяснять.

– Я готов слушать.

– Не слишком ли ты обнаглел, человече? – рявкнул некромант, гадливо поджав верхнюю губу. – Заявился в мою усыпальницу, присваиваешь мои вещи, и ещё чего-то требуешь? Я тебе ничего не должен!

– Пожалуйста, – сказал я тихо. – Расскажи.

Я готов был простить этому мертвецу хамство, высокомерие, брезгливость в каждом движении, презрение в каждом слове – всё. Единственное, чего я не смог бы ему простить – молчания. Потому что он уже рассказал больше, чем я смог выжать из хвалёного Оракула.

Мёртвый чародей вздохнул – чтобы ещё раз показать, какое великодушие проявляет к такому ничтожеству, как я.

– Раз ты вне общего потока, вокруг тебя начинает формироваться отдельный поток, неправильный относительно всего остального. Поэтому к тебе липнет всякая событийная шелуха. Не замечал, что с тобой случаются маловероятные вещи? Эта мелочёвка копится, наматывается, как грязь на сапогах. Точнее даже так: она превращает тебя в снежный ком. Чем дальше ты катишься, тем больше становится твой бракованный событийный поток, тем более значительные события ты притягиваешь.

Некромант помолчал, сжав губы.

– Рано или поздно они тебя раздавят, – сказал он. – И с этим ничего не поделаешь.

От последней фразы у меня чуть пар из ушей не пошёл.

– И что же мне теперь, – выдавил я сквозь зубы, – лечь и умереть? Как сделал ты?

Спокойствие вмиг слетело с некроманта, обнажив то, что скрывалось внутри него с самого начала. А скрывался там свирепый безумец с лицом, которое больше походило уродливую маску дикаря-людоеда.

– Ты возомнил, что знаешь что-то обо мне?! – проревел призрак и тут же перешёл на шипение. – Ты возомнил, что знаешь что-то о смерти? Да ты, клоп жалкий, её даже не нюхал. Любопытно тебе стало, говоришь? Я прожил пятьсот лет, – уронил он так веско, словно уже этим всё должно быть сказано. – Этого более чем достаточно. Думаешь, это для тебя, презренной мухи, моли-однодневки, существует вселенная? Сколько самонадеянности! В этом мире и всех прочих всё построено вовсе не на жизни, а на её отсутствии. Присмотрись: только безжизненное гармонично, уравновешенно и совершенно! С точки зрения вселенной жизнь – это болезнь, простуда, которая всё никак не пройдёт до конца. Когда же вы, тупые мальчишки и девчонки, наконец поймёте, что жизнь – это всего лишь миг, а смерть – вечна? Что куда вы не идите, сколько смысла не ищите в вашем жалком существовании, его не прибавится. Что сам поиск смысла бессмысленен. Только тупое желание жить не даёт вам всё это осознать, а то давно уже давно все повымирали бы! Именно из-за милосердной глупости всё никак не переведутся искатели истин, борцы за свободу и алкатели абсолютной власти. Тупицы! Перед смертью все – равны, и всё – равно. Это самая первоочередная истина. Самая важная власть – это власть над собственной жизнью. А единственная свобода, за которую стоит бороться – это свобода выбрать свою смерть. Смешно, – некромант улыбнулся отвратительнейшей из улыбок, – но многие считают, что уж они-то хозяева своей судьбы, что это они имеют жизнь! А на самом деле жизнь имеет их и выбрасывает на помойку, когда заблагорассудится. Сколькие погибают от яда, болезни или стали? Это разве похоже на смерть хозяина своей судьбы? И в конце их ждёт самое главное. – призрак сделал паузу. – Разочарование. Горькое, удушливое – такое, что лучше бы и не жил вовсе. И души их шатаются потом здесь, в Эфире, пока не истончатся и не превратятся в пустые шкурки себя самих. А ещё позже вся эта отупевшая масса возвращается в материальный мир – и вот они, возвраты. Грамотный, надеюсь? Знаешь, что это не злые боженьки химер плодят? Знаешь, значит. Ну вот теперь будешь знать, что это за энергия такая, которая вступает в реакцию с эманациями душ человеческих и создаёт возвраты. Они реагируют между собой, потому что по происхождению однородные… А энергии в каждой душе ой как немало.

Я внимал, не перебивая. Мне было неинтересно всё, что рассказывал некромант, потому что я хотел услышать совсем о другом. Но свою долю разочарования я уже получил. И поэтому слушал. А знание, которое выливал на меня мёртвый слуга смерти, оседало где-то глубоко внутри моего существа – как тяжёлый, мутный студень на дне сосуда. Я не имел никакого желания во всём этом разбираться, но чувствовал, что рано или поздно слова некроманта могут всплыть на поверхность, и тогда их смысл станет простым, прозрачным и предельно ясным. Правда, случится это разве что в случае, если меня, как сосуд, выпьют досуха…

А призрак тем временем продолжал:

– Именно поэтому я потратил не одно столетие на поиск нового способа существования – не быть живым и быть не мёртвым. Потом я собрал всё необходимое и направился сюда. С единственной, кто мне дорога̀. С кем я мог бы прожить столько, сколько захочется. С кем одной только жизни недостаточно. Она хоть и не разделяла моего отношения к смерти, но со мной готова была идти хоть куда. Всё. Это всё, понимаешь? Всё, что нужно. Она бросила Ниолон, я бросил войну, которую вёл, бросил всех, кого знал и пришёл сюда. Ещё в молодости я случайно попал в долину с одной гарпией и сразу присмотрел для себя местечко. Вернувшись, я спрятал все пути сюда, включая подземные реки, создал химеру на дне озера и закольцевал на ней возможные возвраты. Со временем даже воздух перекрыл, создал купол, через который могут пройти только те, кто безвреден – почти десять лет корпел над заклятьем. Мы с Эл’Ленор прожили в этом месте ровно сто лет, как и хотели, а потом умерли с помощью моего посоха. Жизнь у нас была не сахар, но умерли мы счастливыми. Улавливаешь иронию? Окончательное счастье пришло об руку со смертью. А знаешь почему? Потому что здесь нет никого и ничего, только наша с ней любовь, свет созданного мной солнца и сверкание песка.

Призрак помолчал, словно сомневаясь, стоит ли говорить дальше. Будто опасался, что его не поймут. Но всё же сказал:

– Ты верно заметил, я просто лёг и умер. Это, чтоб ты знал, вообще самое правильное, что я сделал в своей жизни.

Некромант злобно и даже с ненавистью смотрел мне в глаза. Сухой ветер мёртвого искусственного мира то и дело доносил обрывки каких-то слов, плача и смеха, но я не был уверен, что мне не мерещится. После рассказанного призраком и не такое могло почудиться.

– А тебе даже лечь и умереть уже не поможет, – мстительно ухмыльнулся мертвец. – Ты насобирал уже столько событийного мусора, что даже если умрёшь, эта гадость столкнётся со всеобщим событийным потоком. Чем больше времени пройдёт, тем большие разрушения вызовет это столкновение. И больше всех достанется тому, кто тебя прикончит. Так что не жди лёгкой смерти, клоп. Подыхать ты будешь в муках.

Я предпочёл пропустить эти злобные предсказания, больше похожие на проклятья, мимо ушей. Призрака это немного расстроило.

– Выметайся из долины, – сказал некромант с какой-то усталой ожесточённостью. – Чем скорее, тем лучше. Бери всё, что тебе нужно и вали отсюда. Только не трогай наши тела и мой посох. Когда с тобой произойдёт очередная случайность, в воронке которых ты уже увяз по самые уши, я хочу, чтобы ты был как можно дальше отсюда.

– С радостью, – отозвался я. – Так как отсюда выйти?

– Под моей подушкой лежит дневник с записями. Там есть карты двух оставшихся проходов и формула магического ключа, чтобы долина тебя выпустила. И, надеюсь, у тебя достанет ума никому не рассказывать про то, что ты здесь видел.

– Достанет. И… спасибо?

– Проваливай, – бросил некромант вместо прощания и просто растворился в ветре.

Через мгновение меня выдернуло из глубин Эфира и швырнуло обратно, на пол старого дома – даже в глазах потемнело, а желудок подкатил к горлу.

Ко мне тут же подскочили обеспокоенные товарищи.

– Эн! Ты где был?! – гном тянул меня, оглушённого, за плечо, пытаясь поставить на ноги. – Вот это фокус с исчезновением!

Я, едва смог сфокусировать взгляд после дикого полёта сквозь Эфир, обернулся к кровати. Некромант лежал в той же позе, в которой мы его нашли. Посох тоже остался нетронутым. Дверь была нараспашку, окна – тоже. Пыль всё ещё стояла столбом.

– Далеко, – запоздало ответил я. – Вы только посох не трогайте.

– Как только ты его коснулся, тут же исчез, – сказал Рэн. – А меня с ног сбило. Магией.

– Мне остатки сарая прямо на голову рухнули! – жаловался Кир. – Шишка видал какая?! Что ты тут такого начудил?

– Нам пора отсюда, – вместо ответа сказал я. – Собирайте всё, что присмотрели, и уходим. По дороге всё расскажу.

Копатель и охотник переглянулись и разошлись по углам – собираться. Я же, переведя дух, снова подошёл кровати. Из-под подушки, у самого изголовья, едва высовывался чёрный уголок. Я осторожно потянул за него, стараясь не потревожить череп некроманта – а ну как он меня снова на разговор утянет? Но обошлось: в руках у меня оказалась тетрадь с чёрной кожаной обложкой.

«Проваливай», – эхом раздалось у меня в голове.

Честно говоря, мне и самому этого очень хотелось. Сколько бы интересного не знал некромант, я отчего-то не хотел всё это услышать. Не произвёл он на меня впечатление человека, которому приносит счастье его знание. Вот я и подумал – а мне что, принесёт?

– Послезавтра нужно выдвигаться.

Мои слова заставили остальных замереть.

– Чего вдруг? – подал голос гном. – Собирались же только через неделю. Перевалы ещё не скоро закроются.

– Нельзя терять времени, – сказал я, думая вовсе не о перевалах. – Сегодня нам повезло. Но повезёт ли через неделю?

Гном в ответ только пожал плечами.

Ему как будто стало всё равно.

*      *      *