Читать книгу Не торопись… - Helena Seemann - Страница 3

Доброе утро. Добрый день. Быть может, добрый вечер. Не знаю, в какое время суток, дорогие читатели, вам доведется это прочесть, не знаю где, но, соблюдая человеческие правила приличия, здороваюсь с вами. А теперь представлюсь: Привидение, Призрак или как вам угодно. Можете именовать меня романтично – Заблудшая Душа. Хотя нет, если бы я был в прожитой жизни женщиной, это являлось бы уместным, но я был мужчиной. Простите за подробности, но не хочу, дабы вы решили, будто имеете дело с бесполой, невесомой тучкой. Удовольствие ниже среднего, когда тебя так безлико именуют, но это, вот досада, недалеко от истины. Не могу точно вспомнить, когда я умер. Точнее, покинул ваш суетный мир. Это не столь важно в моем рассказе. Давно скитаюсь в других измерениях, временах и галактиках. В мои привычки не входит тесное общение с людьми, но в этот раз просто кричать хочется, господа! Видимо, вековое молчание негативно, дурно на мне сказывается. Давным-давно не возникало у меня такого огромного желания говорить, говорить, говорить…

Простите мне невообразимое волнение, постараюсь унять излишние эмоции и рассказывать по порядку. Началось все это так…

В очередной раз меня занесло на бренную Землю то ли временным потоком, то ли собственным непреодолимым желанием, то ли высшее провидение этого захотело и распорядилось моей скитающейся душой по своему разумению. Не помню. Помню одно – я оказался на Земле, напрочь лишенный какой-либо памяти. Своей и без того скромной памяти о прожитой человеческой жизни. Долго перемещаясь в пустоте, уже смутно начинаешь соображать в хитросплетениях вечности среди сверхскорого, галактического сумасшествия.

Когда выкинувшие меня из темноты молниеносные, кружащиеся вихри стихли, передо мной возник застывший в белой пелене из снежинок тихий, безмятежный город. Снег, тишина, слабо освещенные дома и светящиеся теплым, желтым светом неподвижные окна. Все красноречиво говорило о приготовлениях к скорой встрече Рождества. Рождество… Как давно это было! Ощущение праздника, запах еловой хвои, красные и белые свечи, шуршание конфет в блестящих обертках и ожидание подарков под елкой. Откуда всплыли обрывочные воспоминания в потухшей памяти – я не вспомнил. Но безудержно потянуло вверх, туда, где потрескивающие поленья в камине, рыжий огонь, наполняющий комнату теплом, и семейный уют. Я тяжело, тоскливо вздохнул.

Соглашусь с вами, нехорошо подглядывать, но что остается делать, измотанному временем Призраку, если он уже очень давно лишен привычных, обыкновенных человеческих радостей. Захотелось прижаться щекой к стеклу и хоть немного ощутить волшебство праздника вместе с людьми. Увы, я призрак. И прижаться щекой к холодному, заиндевелому окну, для меня является несбыточным желанием. Таким же несбыточным, как провести пальцем по морозному стеклу или откусить хрупкую, звенящую сосульку. Через стекло я провалюсь, сосулька так же пройдет сквозь меня, да и морозные узоры не заметят моего несуществующего дыхания.

Мой взгляд привлекло высокое окно на верхнем этаже, щедро украшенное электрическими, мерцающими свечами и статуэтками позолоченных херувимов. Под ресницами белых херувимов я попытался рассмотреть нечто знакомое, но как ни старался, не смог вспомнить где ранее встречал этот смиренный, потупленный взгляд и грустную полуулыбку. Даже крылья ангелов действовали на меня успокаивающе, в какой-то момент я почувствовал себя живым и счастливым. Но лишь на короткий миг…

Чтобы вновь не провалиться в бесконечное пространство, закрепился как смог у края карниза и заглянул в комнату. Темно-зеленые шторы скрывали от меня большую часть помещения, но вся обстановка квартиры говорила о тихой семейной жизни. Посреди комнаты стоял длинный, темный, лакированный стол, сервированный на две персоны. Обстановка располагала умиротворенно, достойно встретить Рождество. Хозяев не было. Я решил их дождаться, торопиться было некуда – передо мной, как обычно, лежала целая вечность. Ничего не оставалось, как бесцельно смотреть по сторонам и вниз на суетящихся прохожих. В этот тихий морозный вечер люди спешили к себе домой или в гости к родственникам, друзьям. В гостях они наслаждаются ароматными запахами, пробирающимися из кухонь, где рачительные хозяйки утопают в стараниях удивить гостей. Кто-то заказывает готовый ужин в ресторане, оценивая по достоинству кулинарные изыски шеф-поваров и их неиссякаемую фантазию. Это я помнил… Удивительный факт. Совершенно не помня, кто я и откуда, тем не менее, я помнил о вкусной еде, которой был издавна лишен. Призраку не полагается наслаждаться даже запахами еды. При всем моем горячем желании – я их не чувствую. Ведь призраки напрочь лишены человеческого обоняния. Но мы улавливаем иные, необычные для вас, людей, запахи. Знаете вы или нет, но живя здесь, на Земле, в своей телесной оболочке, именуемой телом, вы, люди, источаете каждый свой неповторимый запах, который невозможно уловить земному обонянию. Его ощущаем только мы, призраки. При жизни я и не догадывался, как пахну зелеными фисташками. Мне повезло, некоторым удача сопутствует гораздо меньше. Хотя на протяжении человеческой жизни источаемый запах меняется, усиливается, слабеет или угасает. Существует прямая, неизменная зависимость от наших поступков. Чем добрее, бескорыстнее, честнее ваши дела – тем приятнее, фееричнее шлейф аромата, тянущийся за человеком. И напротив: эгоизм, жадность, малодушие, ложь, цинизм погружают своего владельца в такие «благовония», которые мне здесь приводить видится неуместным. Да и запах их чахнет, хиреет, лениво волочась за своим владельцем. Облако, окутывающее человека, тянется длинным шлейфом, неся в себе поступки, привычки, настроения. У кого он менее выраженный, так это у тех, кто осторожничает и из опасения не совершает ни хороших, ни плохих дел. Облако этих людей схоже, смешанный запах старого табака и пыли, который вы не можете вспомнить после того, как человек прошел мимо. Зачастую, я не могу ответить себе – чем же он пах? И забываю…

Внизу, по тротуару, прошла, цокая острыми каблуками, женщина, укутанная в черное манто. Шлейф, сотканный из ее жизни, взметнулся вверх, долетел до меня и скрылся за поворотом. Сильный запах. Но неприятен. Не получается вспомнить. Что-то такое очень знакомое! Ах да! Нафталин! Запах нафталина! Мадам! Ну нельзя же так жить! Следом за ней спешит господин в сером пальто, поправляя строгий воротник. Взвился острый запах банковских купюр, бумажных счетов и… пыли! Бумаги, бумаги, бумаги – суть этого господина.

Мне становилось скучно, как вдруг за стеклом в комнате раздались голоса. Я обернулся и увидел вошедших хозяев гостиной. Ими оказались супруги: высокая, стройная блондинка в атласном голубом платье и господин плотного телосложения, который взглядом оголодавшего хищника рассматривал обильно накрытый стол с кушаньями. Молодая женщина быстро жестикулировала руками и что-то говорила, супруг недовольно морщился, но молчал. Передо мной разыгрывалась семейная сцена! Господа, только не это! Так хотелось взглянуть на картину тихой семейной идиллии во время празднования Рождества.

Настроение омрачилось, я спустился с приютившего меня на недолгое время карниза вниз и задумался… Лететь было некуда. Незачем. Пустота и тоска вернулись ко мне с прежней силой. И тут… я ощутил сильнейший аромат лета! В голову ударили старые, милые сердцу запахи: свежескошенной травы, парного молока, речной свежести и вкусной, сочной, сладковатой земляники. Я стремительно метнулся вниз, где этот человек? Хочу увидеть его немедленно! Кто он? Кто среди городского холода несет в себе лето? Улица была пуста. Но нет, в одной из темных подворотен мелькнул хрупкий силуэт. Не раздумывая, я влетел под темную арку. Вот она! Невысокая фигурка со шлейфом из лета, которую ищу. Куда же ты так торопишься? Не угнаться за тобой даже призраку. Повернула налево, еще раз налево, теперь направо. Извилистые, полумрачные закоулки попытались спрятать от меня ее силуэт, но я не сдавался и упорно следовал за ней.

Это она. Женщина, девушка, подросток – не знаю. Но нестерпимо захотелось обогнать незащищенную тонкую фигурку и заглянуть в незнакомое лицо. Кто ты? К чему такая поспешность? Она упорно продолжала двигаться в полумрак ночи, углубляясь не в лучший квартал присыпанного снегом города. Улицы сужались, становились более пустынными, мало-освещенными, заброшенными, словно, загоняя беззащитный силуэт в ловушку из каменных лабиринтов. Мимо прошла хохочущая толпа развеселых молодых людей, крикнула что-то вслед «моей фигурке». «Фигурка» в смятении перебежала на другую сторону неровного тротуара в частых, корявых выбоинах. Нарастающие волнение и беспокойство охватили меня. От разудалой компании тянулся витиеватый, размытый шлейф из дурных запахов, их мысли внушали мне тревогу и опасения. Ничто не располагало к поздним прогулкам в этих унылых, заброшенных Богом и людьми местах.

Наконец-то я залетел вперед и смог внимательно рассмотреть ту, которую преследовал. Ею оказалось совершенно юное создание лет семнадцати, не больше. Бледное, взволнованное лицо, большие перепуганные глаза и следы недавних слез. Наброшенный капюшон тонкого пальто не позволил как следует рассмотреть черты ее лица, но упавший свет фонаря, озаривший на миг девичий профиль, подсказал – очертания милы и трогательны. Барышня явно чем-то расстроена. От переизбытка чувств не замечает распахнутого пальто, усиливающегося ледяного ветра и колючих, жестоких снежинок.

Нам, призракам, присуще порой читать человеческие мысли (если очень этого захотеть), но безудержный хоровод в голове этой малышки извивался в бешеном темпе, кувыркался, одна мысль цеплялась за другую, обрывалась и вновь начинала кружиться с прежней силой, не повествуя ни о чем. Уловить что-либо было непросто. Лихорадка чувств не позволила мне дотронуться до ее мысленных образов, не дала ни единого шанса увидеть причину расстройства. Мне не осталось ничего другого, как молча следовать за ней и наблюдать за происходящим…

Как долго ты будешь бежать по безлюдным улицам? Стемнело. Разве твоя мама не говорила тебе, послушные дети в это время суток должны сидеть дома за накрытым столом, пить молоко и получать рождественские подарки? Похоже, тебе сейчас абсолютно все равно, что говорила когда-то твоя заботливая мама.

Она остановилась у неприятного вида парадной. Широкая обшарпанная дверь из досок под облезлой краской, вмятый в стену звонок, невзрачный низкий дом из трех этажей. Я бы, детка, на твоем месте не пошел туда. На свете существуют более приличные, благопристойные места для встречи Рождества. Нажимает на кнопку звонка, ждет. Никто не торопится открыть дверь и вручить девушке подарок. Тишина. Звонит еще раз и еще. Откройте же наконец! Стужа снаружи усилилась, ветер осерчал, швыряя снежинки-колючки в лицо. Я не ощущал холода, но видел, как покраснели нос и щеки моей незнакомки.

Наконец, дверная ручка медленно повернулась, и в узком проеме показалась взлохмаченная мужская голова. Нет, простите за неточность, мальчишки. Мальчишки двадцати лет. Я подлетел ближе, дабы как следует рассмотреть негостеприимных хозяев. Взъерошенный хозяин дома что-то вяло говорит, затем ожесточенно машет руками, кричит и жестикулирует, но не впускает девушку внутрь. Неожиданно из-за его плеча показывается заспанная женская голова, такая же взъерошенная, как и у парня, и, недоуменно позевывая, хлопает длинными ресницами.

Моя окоченевшая от холода героиня, тут же бросает каким-то свертком с алым бантом в парня и стремительно убегает прочь. Я догадался – это был подарок к Рождеству. Похоже, дорогая, ты получила серьезный удар, так сказать, «нож в спину». Забудь, он не стоит твоих переживаний! Подумаешь, неверный, беспутный, двуличный мальчишка! Неужели ты предполагала, что он способен на серьезные чувства? Хотя… неверность – это всегда тяжело, в любом возрасте…

Да где же ты? Вновь убежала! Мне стало нестерпимо жаль это юное создание, которое проделало столь долгий путь лишь для того, чтобы швырнуть в тощего распутного мальчишку красный сверток. О времена, о нравы! Интересно, какой век на дворе, что за моральные ценности? Куда я попал? Стой, стой, стой!

Я настиг ее на дороге, ведущей к каменному мосту, слезы катятся градом, пальто, как и прежде, распахнуто. Так недолго и простудиться! Ты так опрометчива!

Она быстро продолжает бежать по улицам, взбегает на мост, смотрит вниз. Темная вода, поигрывая отражениями желтых фонарей, сурово плещется. Ты заболеешь! Тонкое пальто, как и прежде, расстегнуто, капюшон слетел с головы! Знаешь, как дорого стоят услуги врача, малышка? О, я подумал, как настоящий человек, видимо, в мое время, когда я жил, эта услуга являлась не дешевой для моей семьи. Как восхитительно почувствовать себя человеком, пусть на краткий миг! Рядом с ней у меня рождаются подлинные человеческие мысли. Она сняла пальто! В свете фонаря я рассмотрел ее худую фигурку и растрепавшиеся каштановые волосы. Обаятельна, мила и хрупка. Но мне интересно, когда ты прекратишь совершать глупости, оденешь пальто, обвяжешь вокруг шеи потуже длинный шарф и поспешишь наконец-то домой. Стоит у перил, смотрит вниз – это невыносимо! Надо уметь переживать поражения! Тот лохматый растрепа – еще не крах всей твоей жизни! Он лишь незначительный, быстропроходящий эпизод! Как жаль, что ты меня не слышишь! Как много могу тебе рассказать, как много! Я подлетел к ней и закричал во всю мочь, зная, что останусь не услышанным:

– Иди домой! Одень свое худое пальтишко – и марш домой! Если бы я был твоим отцом, давно выпорол бы тебя и посадил под замок! И лишил бы обедов! Нет, не лишил бы… худая до крайности.

Новый взрыв рыданий, но, о счастье! Засовывает окоченевшие тонкие руки в рукава, обматывает потуже вязаный шарф, всхлипывая и рыдая, бредет на ту улицу, где я встретил ее впервые. Первое разумное решение за вечер! Барышня, поторопитесь, ветер усиливается. Подошла к парадной двери, дрожащими руками долго ищет ключи в черной сумочке. Ключи не желают попадать в замок, что вызывает новый шквал рыданий. Я уже было решил, это несчастное создание никогда не прекратит плакать, как внезапно она умолкла. Выражение ее бледного лица изменилось, она провела мокрым рукавом пальто по щеке, и мне вдруг не понравился ее взгляд. Он изменился. Равнодушный взгляд в никуда, как обычно люди смотрят сквозь меня… Девушка медленно, шаг за шагом, не торопясь, поднимается по извивающимся ступеням на лестничную площадку своей квартиры.

Наблюдая за ней, я предпочел бы вновь видеть ее рыдающей. С безжизненным выражением лица, она открыла дверь, прошла в помещение небольшой кухни и села на табурет, вперив бессмысленный взгляд в стену. Самый страшный, апатичный, безучастный ко всему взгляд человека.

Время тянулось невыносимо. Если верить негромко тикающим часам на стене – этот жуткий, тягостный, застывший взгляд я наблюдал всего лишь час, но невмоготу было наблюдать более, как запах земляники меркнет, становится тоньше, менее заметным, менее ощущаемым. Благоухание лета, сотканное из восторгов и парного молока, покачнулось и уступило место тяжелому, бессмысленному облаку, словно свинец, – холодному равнодушию. Не вытерпев более, я взметнулся под потолок убогой кухни, затем подлетел к девушке и стал мягко обвивать вокруг нее нежные, положительные, добрые мысли, но наткнулся на непроницаемую, бетонную стену смятения и тоски. Пришлось оставить бесплодные попытки, вновь превратившись в стороннего наблюдателя, и томительно ждать. Не знаю почему, я не смог улететь. Это Рождество решил встретить с ней, даже если я буду для нее всего лишь невидимым гостем.

Но вот она тяжело вздыхает, поднимается со старого табурета, медленно встает и подходит к кухонному шкафчику. Раскрывает белые дверцы и внимательно изучает содержимое аптечки, недовольно шепчет: «Не то, не то…» и ставит ее обратно на полку. Следя за ее действиями, я все понял! О нет! Эта глупышка решила поторопиться сюда, к нам, призракам! Стыдно признать, но человеческая смерть мало трогает призраков. Отчего я должен переживать из-за глупой девчонки? Из-за перехода из одного пространства в другое незнакомой мне души? Мое сохранившееся сознание не беспокоит чужая смерть! Я столько видел! Я устал, стал равнодушным, циничным настолько, что, увидев новоиспеченного призрака, самое большее – это кину небрежно избитую фразу: «Добро пожаловать! Теперь ты призрак здесь и бесполезный труп там». И нахально при этом ухмыльнусь, окончательно приведя в смятение своим поведением «новенького». Почему же на этот раз я потерял хладнокровие и покой? Почему мне не все равно, что совершит эта расстроенная, неразумная девчонка? Почему все внутри меня беззвучно кричит и протестует, сопротивляясь ее физической смерти? Почему меня к ней так тянет? Некогда думать, она вертит смертоносный нож в руках. В своей маленькой, наивной, глупой голове ты решила: жизнь бессмысленна и выхода нет! До чего же ты легкомысленна! Проститься с волшебной жизнью из-за несчастной любви к вихрастому, неумному обормоту – верх глупости и жестокости по отношению к себе. Что бы я не отдал, лишь бы оказаться на твоем месте и вновь стать живым! Что бы я не отдал, чтобы вновь вдохнуть запах морозного неба, почувствовать покалывание холода на озябших руках, уловить ноздрями чуть слышный дымок из кирпичных труб. Что ты можешь знать о том, как рождается безнадежная тоска по обычным человеческим радостям, тоска – длиною в вечность. Только живым дано ощутить пьяный дурман в запахе утреннего тумана, испытать восхищение при виде алой зари простирающейся, над полями, которую прославляют даже птицы радостным, громким ликованием. Вы, живые, ропщите на плохую погоду изо дня в день, не понимая, с каким упоением я бы сейчас промок, замерз, изнывал от жары, лишь бы ощутить все это! Лишь бы вновь вкусить наслаждение жизнью! Я бы с восторгом встречал новую весну, с восхищением целовал и нюхал нераспустившиеся, клейкие почки, которые мне уже никогда не зацепить щекой и небрежно не отбросить их с лица! Хлесткие ветви явились бы усладой для моих щек! Но я прохожу сквозь них, ни одна из них не зацепит меня! Я бы заворожено смотрел на все! Смаковал бы каждый день победы весны! Триумф тепла и света ощутил бы кожей! Почувствовал бы солнечный, припекающий жар, оставляющий загар на теле, на настоящем человеческом теле! Я ползал бы по земле, всматриваясь в зарождение новой жизни, когда всходят подснежники, и не смог бы надышаться ими! Я мог бы поймать бабочку рукой или почувствовать ее, дух бы мой захватило от этого прикосновения, и мурашки пробежали бы по коже! Всеми органами я бы ощутил этот живительный, цветущий, яркий, чистый мир весны! Я бы кричал от счастья, лишь наблюдая, как обновляется земля в лучах рассвета, пробуждается жизнь! Жизнь – феерическая, лучезарная, дарящая смех, любовь, экстаз, в конце концов! И, полный сил, я пережил бы это снова и снова, неустанно крича: «Жизнь сногсшибательна! Хочу ее повторить! Повторить! Повторить!». А ты в безумном наваждении заносишь нож, как гильотину, над своими прозрачными венами, готовая променять все это на бесконечное одиночество, не имеющее конца, не имеющее покоя и удовлетворения. Устраиваешь самоказнь над самой собой, принимая черноту смерти, пропасть пустоты и унылое погребение. Отчаяние и глупость порождают роковой исход. Напрасно тратить жизнь, не ценя, не зная, не понимая прекрасного дара, – убийственное, непростительное, глупое преступление.

Смириться и равнодушно наблюдать за тем, как несмышленый ребенок семнадцати лет совершает неисправимую, роковую ошибку всей своей жизни, я не мог. Но каким образом помешать чужому безумию – не знал. Что предпринять? Наблюдаю за девушкой несколько часов, ничего не знаю о ее жизни, друзьях, родителях. Узнал лишь о несчастной, бестолковой, краткосрочной любви к вихрастому обормоту. Я окончательно потерял все свое хладнокровие и заметался по комнате, пытаясь собраться с мыслями. Должен найти выход! Какой? Что я могу?! У телефонной трубки лежит записная книжка, раскрыта страница с адресами и телефонными номерами, аккуратно выписанными мелким почерком… Кто живет неподалеку? Похоже, мне повезло, судя по адресу, она знает соседей, живущих над ней! Если бы только я был человеком! Что стоит, будучи человеком, встряхнуть девушку за плечи, вырвать у нее из рук нож или настоящими ногами пробежать по лестнице, забарабанить кулаками в дверь и громко, во весь голос закричать: человеку внизу плохо! А я всего лишь непонятный эфир, бесполезная невесомость, меня не существует! Я мертв!!! Но выхода нет, шансов мало, раздумывать некогда, испробую средство, работающее в исключительных случаях!