Читать книгу Взгляд в звездное небо. Избранные эссе о культуре - Хэн Лян - Страница 3

В истории Китая много знаменитых людей, но никто так безмерно не восхищает, как Чжугэ Лян[4]. На китайской земле несметное число храмов предков, но ни один из них не вызывает такое бесконечное благоговение, не наводит на такие глубокие размышления или горькие сожаления, как святилище Ухоуцы[5] в Чэнду. Это здание, окруженное легендарным ореолом, притягивает к себе сердца и китайских, и зарубежных почитателей.

Ухоуцы находится на оживленной торговой улице в южной части Чэнду. Его укрывают два высоких дерева баньяна, вход охраняет пара каменных львов, посетителей встречают ярко-алые ворота с загнутыми углами. Внутри можно сразу ощутить величественную атмосферу этого места, возвышающегося над бренным миром. За воротами посетителей ждут садик, зеленые кроны деревьев, извилистые дорожки, разнообразные цветы. Дорога длиной в пятьдесят метров ведет прямо ко вторым воротам, по обе стороны от нее стоят старинные стелы эпох Тан и Мин[6]. Прохладная сень зеленых зарослей и вековая таинственность стел словно готовит к встрече с мудрецом, жившим тысячу семьсот лет назад. Через вторые ворота мы попадаем в сыхэюань[7] длиной примерно пятьдесят метров, здесь находится зал Лю Бэя, основателя царства Шу, с характерной для китайской архитектуры крышей с загнутыми углами. Он возвышается в самом центре, а в галереях слева и справа стоят статуи 28 чиновников и полководцев. Далее спускаемся по одиннадцати ступеням вниз, пересекаем двор и попадаем в еще один сыхэюань, юг, запад и восток которого соединены галереей, а в северной части находится зал Чжугэ Ляна. Пройдя зал, следуем вдоль красной стены по дорожке, окруженной зарослями бамбука, и попадаем в западную часть святилища – гробницу Хуэйлин. Здесь покоится Лю Бэй, могильный холм освещен лучами закатного солнца, рядом высятся старые сосны – картина невольно напоминает посетителям далекие годы царств Хань и Вэй[8]. К востоку от зала Чжугэ Ляна находится вход в большой сад. Все эти деревья, залы, могила обнесены красной стеной. Где-то снаружи шумят машины, но здесь – отшельническая тишина. Уже 1700 лет тут возносят почести Чжугэ Ляну. Перед его святилищем находится храм Тяньцзымяо, а справа – усыпальница Сяньдилин, и спустя сотни и тысячи лет к нему не зарастает народная тропа – это поистине редчайшее явление.

Чжугэ Лян

В 234 году нашей эры Чжугэ Лян завершил свое последнее сражение с царством Вэй и умер от болезни. Народ утратил гуманного министра, а страна лишилась опоры и погрузилась в глубокий траур. На народный призыв возвести святилище императорский двор ответил отказом, сочтя это нарушением этикета. Поэтому каждый год на Праздник поминовения усопших[9] люди стали приносить жертвы небесам, умоляя дух Чжугэ Ляна вернуться и даровать им свое покровительство. Так прошло тридцать лет. Побоявшись более испытывать терпение народа, императорский двор разрешил основать святилище на горе Динцзюньшань, где, исполняя служебный долг, погиб Чжугэ Лян. Вряд ли кто мог представить, что сразу после этого по всей стране возникнет множество святилищ Чжугэ Ляна. Святилище Ухоуцы в Чэнду было основано при Западной Цзинь и впоследствии претерпело множество изменений. Сначала оно соседствовало с храмом Лю Бэя; посетители у него были редки, в то время как Чжугэ Ляну постоянно устраивали подношения. В начале эпохи Мин, в период с 1368 по 1398 год, сюда приехал поклониться сын императора Чжу Юаньчжана, Чжу Чунь, его настолько рассердило увиденное, что он приказал уничтожить Ухоуцы, а для Чжугэ Ляна сделать маленький зал поклонений, рядом с залом Лю Бэя. Вопреки его помыслам народ весь храм Лю Бэя окрестил святилищем Ухоуцы, и дым ритуальных благовоний здесь стал еще гуще. В эпоху Цин, в годы правления Шэн-цзу (1661–1722), чтобы разрешить этот конфликт, храмы объединили в один, но святилище Лю Бэя разместили спереди, а Чжугэ Ляна – сзади. Впоследствии императорский двор многократно подчеркивал, что комплекс носит название Чжаоле-мяо (посмертный титул Лю Бэя – император Чжаоле), большую табличку с ним даже повесили на главных воротах. Однако династии сменяли друг друга, а люди продолжают называть это место Ухоуцы. Когда разрушительный вихрь «культурной революции»[10] унес множество памятников материальной культуры, в Ухоуцы не тронули ни единого кирпичика, и до сих пор его ежегодно посещают два миллиона человек. Это святилище способно пробудить в людях мысли и чувства, оно наполнено духом древности, но не теряет своего значения и по сей день.

Пройдя несколько двориков, я медленно приблизился к залу Чжугэ Ляна, откуда вершил свои дела министр. Здесь не так темно, как в буддийских залах. Свод зала держат высокие колонны, вход широкий, внутри светло и просторно, хватит места для множества посетителей. Чжугэ Лян, выпрямившись, сидит на возвышении в центре, на голове у него шелковая повязка, в руках веер из перьев, он погружен в глубокие раздумья. Миновали тысячи лет, но пыль веков не смогла скрыть мудрость в его взгляде, а гул машин, доносящийся из-за стены, – пробудить министра от размышлений. Слева и справа расположились его сын Чжугэ Чжань и внук Чжугэ Шан. После смерти Чжугэ Ляна они погибли, сражаясь за царство Шу. Позади зала находятся три барабана; когда-то они использовались министром для управления войсками, а теперь покрылись патиной, хотя и сохранили былое величие. Я долго молча стоял перед ними, до меня будто доносились звон копий и топот копыт. На стенах зала написаны два знаменитых произведения Чжугэ Ляна. На левой – «План Лунчжун»: в этом стройном повествовании автор предсказывает события, которые произойдут десятки лет спустя. На правой – «Предложение о выходе войск в поход»: в нем автор выступает с проникновенной речью, переживая о будущем народа и страны. Я пристально всматривался в глаза Чжугэ Ляна, стараясь разглядеть в них прошлое этого восточного мыслителя. Я увидел, как в мятежные годы он, одетый в грубую одежду, тяжело трудился в горах; увидел, как он вышел из хижины, чуть взмахнул веером, и восемьсот тысяч солдат Цао Цао[11]пали замертво; как проронил скупую слезу, разрубив мечом генерала Ма Су[12]; как смело и бескорыстно отчитался правителю (Лю Шаню, сыну Лю Бэя. – Примеч. пер.) о своем имуществе. В детстве, читая «Троецарствие», я всегда хотел, чтобы царство Шу победило, но вовсе не из-за Лю Бэя, а из-за Чжугэ Ляна. То, что этот невероятно талантливый и доблестный человек не мог победить, не укладывалось у меня в голове. Но он проиграл, небесам было угодно, чтобы в истории Китая разыгралась огромная трагедия.

Если бы он родился в Чжоу[13] или в период расцвета династии Тан, он мог бы стать Чжоу-гуном или Вэй Чжэном; если бы судьба даровала ему еще десять лет жизни (и он бы дожил до шестидесяти трех лет, что не так уж много), он, возможно, возродил бы Хань[14]; если бы он был не таким верным подданным, и, нарушив последнюю волю Лю Бэя, сместил бы с трона Лю Шаня, возможно, он основал бы какую-то новую династию. Мысли мои переполняли многочисленные предположения, когда же я поднял голову, Чжугэ Лян все так же спокойно сидел на месте, взгляд его стал еще светлее, а веер будто бы шевельнулся мгновение назад. Я невольно посмеялся над своими размышлениями. Он просидел в своих молчаливых раздумьях уже тысячу семьсот лет и знает, что судьбу не обмануть, это время рождает героев, а не наоборот.

Чжугэ Лян проиграл царству Вэй, но завоевал сердца потомков. Спустившись из зала, я прошел по галерее и вышел во двор. Внутренний двор, напоминающий колодец, казался мне тоннелем времени, здесь с легкостью можно было прикоснуться к творениям эпох Тан и Сун и даже, замедлив шаг, переброситься парой фраз с мудрецом прошлого, словно с близким другом. Чаще всего в этом святилище бывал Ду Фу[15]. В своих знаменитых строчках поэт излил печаль по судьбе Чжугэ Ляна: «Он повел свои войска в поход, но не сумел достичь цели, / все последовавшие за ним герои горько его оплакивали» («Шу сян», «Министр царства Шу»). В восточной части двора стоит каменная плита эпохи Тан, со всех сторон она плотно исписана стихами и прозой, покрыта горестными посланиями, написанными в ответ на строки Ду Фу. В одной из них говорится: «Если бы небо отмерило ему больше лет, он бы продолжил величие Хань и легко стал мудрым правителем». В стихотворении эпохи Юань[16] написано: «Справедливое дело всегда будет жить в веках, Чжугэ Лян проиграл войну, но не оказался проигравшим». В стихотворении эпохи Мин автор сожалеет, что историю невозможно переписать: «Как жаль, что властитель [Лю Бэй] некогда завещал ему [Чжугэ Ляну] позаботиться о своем сыне, ах, если бы реку времени можно было повернуть вспять». На стенах восточной и западной галерей Юэ Фэй[17] в стиле цаошу[18] написал «Предложение о выходе войск в поход», его летящий почерк закручивает иероглифы, подобно урагану, и эти белые символы на черном фоне во тьме галерей напоминают всполохи молний глубокой ночью. Я тихо прочитал: «Глядя на доклад, я лил слезы, не зная, что сказать. Победу одержит либо враг, либо мы, власть должна принадлежать кому-то одному». Мазки кистью похожи на стекающие слезы, острие пера жалит, словно копье, и я услышал, как сквозь века звучат в унисон души мудрого правителя и его верного министра. Уже тысячу семьсот лет святилище, этот закрытый дворик, окутан ореолом героизма Чжугэ Ляна и пропитан поистине народным духом. Среди многочисленных посетителей этого места кто-то тяжко вздыхал и заламывал руки, кто-то обращал взор к небу, а кто-то погружался в молчаливые раздумья.

Когда-то здесь бывали поэты, полководцы, придворные министры, губернаторы окраинных провинций и даже милитарист из Сычуаньской клики[19]. Все они, независимо от своего происхождения и миссии, попадая сюда, слышали торжественный зов. Каждый из них вдохновлялся суровостью и честностью Чжугэ Ляна, восторгался его чувством долга, восхищался его непритязательностью, благоговел перед его мудростью и талантом. Способных людей немало, талантами в истории обладало и много предателей, как, например, Цинь Хуэй[20]. Добродетельным тоже быть несложно, в мире немало людей, способных на добрые дела. Талант и высокие моральные качества – редкое сочетание, ведь не всегда талантливый человек хочет послужить своей стране, а совершивший поступок – не возгордится.

Но прошлое в прошлом, и сейчас, вспоминая о тех временах, мы, пожалуй, уже не испытываем ненависти к Цао Цао, но чувствуем еще большую теплоту к Чжугэ Ляну. В той исторической борьбе он не только хотел помешать Цао Цао и уничтожить Вэй – он боролся за свои идеалы, следовал собственным моральным принципам и пытался максимально применить свой ум и талант. Борьба между Шу, Вэй и У стала просто площадкой для его деятельности. С ее помощью он реализовал себя как личность, стал важным историческим деятелем. В исторических хрониках говорится, что в 347 году нашей эры Хуань Вэнь[21] в походе на Шу встретил там мелкого чиновника, которому уже было сто с лишним лет и который знал Чжугэ Ляна при жизни. Военачальник спросил: «Есть ли сегодня кто-то, кто мог бы потягаться с Чжугэ Ляном?» Чиновник ответил: «Когда Чжугэ Лян был жив, он не казался мне каким-то особенным, а сейчас, когда он умер, я даже не знаю, кто бы мог с ним сравниться». Неизвестно, насколько правдива эта история, точно известно одно: Чжугэ Лян остался жить в веках. Существуют два типа людей: одни живут настоящим и изо всех сил вплоть до самой смерти наслаждаются жизнью, другие живут своими идеалами и неустанно трудятся ради них до самой смерти. Каким бы высоким ни был титул, человек остается человеком, ему суждено умереть, как бы долго он не жил. Лишь избранным из избранных удается волею народа и истории превратиться в святых и наравне с богами принимать жертвоприношения, быть вечно почитаемыми.

Я бродил по святилищу полдня. Перед уходом я еще немного постоял у статуи Чжугэ Ляна. Он был все таким же: с чистым, как родниковая вода, взглядом, со слегка поднятым в руке веером, недвижимый, как скала.

«Жэньминь Жибао», декабрь 1990 года

Таблички с надписями в Ухоуцы