Читать книгу Замалчивание: Временная капсула. Не разрешают говорить, но запрещают молчать - Хет Бавари - Страница 7

На каждом сонном дне, где почти даже не колышется водоросль, есть то, что неприятно болит; также есть вещи, которые надо забыть, и есть вещи, от которых нельзя не избавиться. Такова цена этого грустного праздника: ты на три четверти человек, на все остальное – заложник обстоятельств. Такая жизнь больше похожа на ежедневное жертвоприношение, чем на цепь возвышенных мгновений. Поддаться ей – все равно, что бросить ключ от ячейки с сыром голодным крысам, бери пример с крыс, они не собираются умирать и переживут твое исчезновение с лица земли.

Душа прилипает к молитве, словно мокрый осенний лист к подошве. Стук, дрожь пальцев, напоминает муравьев, ползущих по рукам. Ты получаешь толику чужой тьмы, а выбросишь её, откажешься от такого дара – останешься голым, беззащитным перед смертью. От духа во мне только слово «духовой оркестр», а из религиозного – только чувство собственной греховности, и никакое другое. Я бы придушил тень Бога за то, чтобы моя кара не свисала с моей совести так тяжело, не звенела прокаженным колокольчиком и не пыхтела таким пронзительным дымом, чадом горящего проса.

Вот если б Его сущность проникла в меня непосредственно, в осязаемую форму… Сущность Бога, драгоценное достояние человечества, сущее в начале времен, – это огонь внутри, сияние, дарующее бессмертие. Но я лишь грешник, воображающий Его облик и терзающий себя мыслями о Боге, как голодный муравей пытается растащить сахар на кристаллические пылинки. Некоторые костры горят слишком высоко, чтобы можно было дотянуться и ущипнуть, и да, я сейчас о звездах. Звезды… Мечта о звездах. Как же я далек от Бога, и как же я близок к нему одновременно! И как странно: как я могу принадлежать Ему, если никогда не видел Его? А может быть Бог едет вместе с нами, в этом мусоровозе, заживо похороненный под истекающими гнилью мешками с отходами?

Грузовик, на котором мы ехали, в целом был старым, холодным и гулким, как языческий храм. Покачивались гроздья проводов над нами, прибой из звуков приближающегося к нам мегаполиса, о Орхолт, как же я соскучился по тебе… Мы на пути к родителям, они обязательно нас ждут. Точнее не так… ОНИ на пути к родителям, а я лишь церковная собственность и, если быть честным до конца, идолопоклонник. Однажды мы с Картером погибнем мучениками во славу Его, нам воздастся за мучения. Честно говоря, я иногда не уверен в Терминале, он слишком похож на тюремную камеру, из которой нет выхода. Неразлучные лишь до поры до времени. Ибо идет время, умирает в огне времени Вера в Господа нашего, и вскоре все помыслы будут направлены только на то, как выбраться из ада.

Мы останавливаемся возле одного из небоскребов, его стеклянные стены тонированы, и Нельсон набирает код своей квартиры, звонит, мы замираем, затаив дыхание. За писклявыми гудками раздается голос женщины, спрашивающей, кто Нэш такой и что ему надо.

– Мам, это я, я пришел… – Нельсон заикается, потом добавляет: – Мам, меня похитили или как это сказать, приволокли туда, где я не хотел находиться. Но я вернулся домой и…

– Это очень глупая шутка, – наконец, после продолжительного молчания, изрекает женщина и, судя по щелчку, отключает домофон.

– Представься доставщиком пиццы и попробуй с другой квартирой, – предлагает Аавия, словно продолжая заранее спланированный разговор. – Не такая уж и сложная задача.

– А ты не можешь просто как технопат, разобраться с домофоном? – Чед немного нервничает. – Зачем нам привлекать лишнее внимание и подчеркивать, что мы подозрительные люди? Никакая пицца в киберпанке не доставляется людьми, для этого есть дроны.

– Ну, ты явно не человек, судя по этим вставкам. В киберпанке! – иногда невозможно понять, с чего Нельсон полыхает ярче синего пламени. – Ты кичишься что ли этим? На дворе 22 век, какой киберпанк?

– Пожалуйста, прекрати, – Аавия словно несколько теряется от такого количества резкой критики, – В дом можно попасть разными путями, просто почему мы должны в процессе портить отношения между нами всеми? Давайте вообще разойдемся, в лучших традициях триллера и будем бесцельно шататься по городу, чтобы… – Аавия делает многозначительную паузу, но Чед, не ожидавший, что так скоро сорвется с катушек, ее не замечает. Его явно мутило от собственных эмоций. В какой-то момент он отвернулся, прижав ладонь ко рту так явно, что стало ясно – первый телепат Гамильтона только что сблевал часть своего завтрака себе в руку. В последнее время с ним творилось что-то странное. Или он полностью утратил способность спокойно принимать удары судьбы?

– Это противно, фу, – Нельсон брезгливо оттягивает двумя пальцами край своего свитера. – Ты бы хоть в кусты отошел, собака провокаторская, ты ведешь себя как какое-то перекати-поле. Что, не заметно?

Чед оттолкнул его от домофона, руки сами собой сжались в кулаки, но я успел перехватить удар прежде, чем он врезался в нос Нэша.

– Ребята, вы чего? Чед, что с тобой? В чем проблема? – Аавия взламывает домофон за считаные секунды до того, как Фримен с его шаткими нервами разнес бы любые преграды перед собой, чем он, кстати, не раз бравировал ещё в тот, самый первый выпуск. – Все в порядке, господа. Мы не доиграли партию. Быстро заходим и наверх!

– А если его мать не откроет нам дверь, то куда мы пойдем? – Чед вытирает нос тыльной стороной ладони. – Высадимся на свалке, как собаки бездомные?

– Какого хера у тебя руки холодные? Как лед. Как у трупа, – перебиваю я его, вспоминая захватывающее дыхание Картера над своим ухом, и бешеные удары его сердца, от которых у меня подгибаются колени. Езда на американских горках, каждый поворот, швыряющий тебя из стороны в сторону. На смену шаху приходит мат, церемониальный мордобой, инструкция по пользованию электрическим стулом, обмен сигаретами. – Дать тебе мою куртку?

Не соглашается, но врубается, что его душа нуждается в капитальном ремонте. Мы звоним в дверь, и нас встречает румяная моложавая женщина с глазами, похожими на капли дегтя. Нельсон хочет её обнять, но она отстраняет его ладонью, зубы у неё выбивают нервный танец. За её спиной пустая комната без мебели, непродуманное помещение с голыми стенами. Она сама выглядит как часть гнилого апельсина, цветного приложения к брошюре о вреде абортов. Чем больше я вглядываюсь в лицо матери Нельсона, тем больше черепных костей под туго натянутой кожей – словно каркас динозавра скреплён неткаными лоскутами, ни одна деталь не смята и не растрёпана. Это вымышленные яркие инструменты нашего воображения или тот случай, когда мы нашли подлинный нерв в ткани, покрывающей человеческое существо?

– Мама? – Нэш протягивает руки снова, она отбивается. От резкого движения куски её лица съезжают вниз, освобождая глаз и щёку.

– ?втрём ьтыб нежлод ен ыт евзаР

Меня жалит апатичный взгляд этих глаз, испещрённых сетью тонких морщин, стёртых до черноты. Дёготь, мучная пыль и усыхающая грязь. Нас развели как идиотов – каждого по отдельности, но никак не всех вместе. Я отталкиваю женщину, она отлетает на пол автоматоном из нашего холла, переворачивается несколько раз и замирает – её избитое до вмятин металлическое лицо словно впаяно в кафельный пол. Вокруг стоит давящая тишина. Она длится с полминуты, но мне кажется, что прошла вечность. Кансоу, жилец второго яруса, неторопливо выбирает книгу на полке в холле и не уделяет нашему возвращению какого внимания. Паук под стойко администрации выдавливает из себя нить накала, растягивает её от угла до угла комнаты. Скоро в неё попадётся не то муха, не то заряженная частица атома.