Читать книгу Человек без собаки - Хокан Нессер - Страница 7
Часть I
Декабрь
Глава 7
Оглавление– В последнее время я часто об этом думаю, – сказал Якоб Вильниус. – Почему люди не покидают эту страну при первой возможности? Зачем просыпаться февральским утром в Траносе, когда можно с таким же успехом делать это в Севилье? Я прекрасно понимаю ваше решение.
– Для такого решения требуется определенный кругозор, – сказал Карл-Эрик, давая понять, что и он немало передумал по этому вопросу. – А кругозор есть далеко не у всех. Да этого и желать нельзя.
– Когда вы едете? – спросил Лейф Грундт.
– Дом освобождается первого марта, в худшем случае пятнадцатого. Вещи, те, что не возьмем с собой, сдадим здесь на склад. Пока ведь речь еще не идет о наследстве.
– О боже! – Кристина вяло повела рукой. – Мы даже не думали…
– В Испании хорошо, – сказал Лейф. – Сорок миллионов испанцев не могут ошибаться все разом.
– Вообще-то сорок два, – поправил Карл-Эрик. – На первое января две тысячи пятого года. Но у них тоже демографический перекос вроде нашего. Население стремительно стареет.
– И с вашим приездом дело не улучшится, – заметила Кристина. – Только поспособствуете перекосу. Дальнейшему.
– Что ты хочешь сказать? – спросил Карл-Эрик и посмотрел в пустой стакан.
– В излишней доброте тебя не упрекнешь. – Эбба свирепо взглянула на младшую сестру и подняла вилку. – Но… насколько мне известно, вы же никогда не собирались никуда уезжать, папа? Надеюсь, это никак не связано… с осенними событиями.
– Разумеется, нет! – воскликнула Розмари, словно ожидала этот вопрос. – Не понимаю, о чем ты. Неужели никто не хочет еще кусочек пирога? Второй почти и не начали.
– А я как раз и собрался на кухню, – улыбнулся Лейф.
– А я бы с удовольствием выпил еще пива, – сказал Роберт и тяжело поднялся с кресла. – Но пирог вряд ли – наелся. Извини, мама.
– Нечего извиняться. Не хочешь – значит не хочешь, – грустно сказала Розмари.
– Блябу! – неожиданно завопил Кельвин из-под стола.
– У нас, само собой, нет намерений присоединяться к какой-нибудь дебильной шведской колонии. – Карл-Эрик поставил стакан и украдкой посмотрел на жену. – И не забудьте: стоит чуть-чуть, совсем чуть-чуть поскрести землю Андалузии, и мы находим культурное наследство, равного которому нет во всей Европе. Да что там в Европе – во всем мире! Там не было мрака Средневековья. Повсюду мы находим следы замечательного сосуществования мавританской и еврейской культур, уникального не только географически, но и, смею заверить, уникального исторически! Сидеть в Альбецине и любоваться Альгамброй, а тут еще кто-то играет на классической гитаре под платаном… Да, – он довольно хохотнул, – должен признать: Якоб прав. Это нечто совсем иное, чем вторник в Траносе.
– Б-р-р… – поморщился Якоб Вильниус.
– Якоб терпеть не может не только Транос. Вообще всю шведскую провинцию… – Кристина усмехнулась. – Транос просто попался ему на язык.
– Надеюсь, пирог не пересолен, – озабоченно произнесла Розмари Вундерлих Германссон.
– Пирог изумительный, мамочка, – сказала Эбба Германссон Грундт.
– А дом удалось продать? – спросил практичный Лейф. – В наше время это не так легко.
– Лейф! – строго посмотрела на него Эбба.
– Еще не совсем… – Розмари озабоченно обвела взглядом гостей. – Так как с солью? Теперь столько сортов соли, не угадаешь.
– В среду подписываем контракт. – Карл-Эрик тяжело положил руку на стол.
– Неужели никто не хочет добавки мороженого? У нас его несколько тонн. Дети, как вы насчет мороженого?
Розмари озабоченно посмотрела на внуков. Кристофер и Хенрик синхронно покачали головами.
– Они постепенно становятся мужчинами, – заметил Якоб. – Приходит момент, когда перестаешь интересоваться малиновыми тянучками и «бугги».
– Что это за «бугги»? – машинально спросил Кристофер.
– Сорт жвачки, – со знанием дела разъяснил Лейф Грундт. – До сих пор числится в ассортименте, хотя никто не покупает. Вы не забыли песенку «Четыре „бугги“ и кока-кола»? Была хитом в свое время…
– Holy cow… – буркнула Кристина.
– Кока-колу знаю, – сообщил Кристофер.
Слово взял Карл-Эрик:
– Не знаю, заметили ли вы, но, когда дело касается вторичного культурного наследия, всегда речь идет о смене парадигмы.
У Кристофера отвалилась челюсть.
– Молодежь вряд ли сегодня знает, кто такие были Хассе и Таге, никогда не слышали о Йосте Кнутссоне или Монике Сеттерлунд[24]. Нет, мои-то ученики, разумеется, знают, но ведь они составляют исчезающе малый процент… Пожалуйста, попробуйте малагу, мы все равно через три месяца пополним наши запасы.
– С удовольствием, – сказал Лейф. – Но кое-что из культурного наследия живо и будет жить. «Эмиль из Лённенберги», к примеру. Или «Консум». Давайте выпьем… давай выпьем, дорогая моя женушка. Подумай только, завтра тебе сорок! А по мне, так больше тридцати девяти с половиной не дашь.
– Спасибо. Очень остроумно, – сказала Эбба, не глядя на мужа. – Вы, наверное, не знаете – «Консум» осенью организовал курсы остроумия для продавцов. Лейф был одним из первых.
Карл-Эрик скрипнул зубами и прокашлялся, чтобы хоть чем-то заполнить неловкую паузу, и вернулся к смене парадигм.
– «Fucking Amal»[25], к примеру. Знаете, что сказал после премьеры один из моих учеников? Факинг – знаю, что значит, а вот что такое Омоль?
Он довольно хохотнул. Его хорошее настроение ненадолго передалось собравшимся за столом. Словно бы в комнату залетел слегка поддатый ангел радости, помахал крыльями, быстро обнаружил, что ошибся дверью, и ретировался. Тихое замечание Хенрика никто не расслышал, кроме Кристины.
– Эта история была во всех газетах.
– А что, погреб там есть? – спросил Лейф. – Для вин?
– Да, своего рода продуктовый погреб, – с удовольствием пояснил Карл-Эрик. – Двенадцать – пятнадцать кубометров, так что и для вин место найдется.
– Пора ставить кофе, – решила Розмари.
– Мне, если можно, чай, мамочка, – ласково сказала Эбба. – Я тебе помогу.
По лестнице спустился Якоб Вильниус.
– Наконец-то, – недовольно сказала Кристина. – Где ты пропал?
– Укладывал ребенка, дорогая, – скромно сообщил Якоб и отпил малаги из бокала, стоявшего на дубовом подсервантнике рядом с кусочком берлинской стены под стеклом. Потом сел на диван между Кристиной и Хенриком.
– Он засыпает за три минуты.
– На этот раз за сорок пять. О чем вы беседуете? Я пропустил что-то интересное?
– Не думаю. – Кристина едва заметно усмехнулась.
– Что тут может быть интересного? – неожиданно брякнул Роберт. – А когда можно будет идти спать без специального разрешения?
Наступила внезапная тишина. Странная тишина – в гостиной сидели девять взрослых, к тому же разгоряченных ужином людей.
– Прошу прощения, – спохватился Роберт. – Извини, мама. Мне кажется, я выпил немного лишнего.
– Не понимаю, о чем ты, – бодро сказала Розмари. – За что ты просишь прощения? Сейчас будет кофе. И чай. Кому кофе, кому чай.
Она исчезла в кухне в сопровождении старшей и самой благополучной дочери.
– Черт знает что, Роберт, – сказала Кристина с театральной интонацией. – И что ты хотел этим доказать?
Роберт Германссон пожал плечами. Вид у него был очень грустный. Он отпил пива из бокала, хотел, по-видимому, что-то сказать, но промедлил, упустил момент, и в следующий раз открыл рот через час.
– Я так понимаю, что все вы ждете какого-то разъяснения. – Он допил последние капли рассчитанного на полгода «Лафрога».
Остатки виски после ужина поделили поровну между всеми мужчинами, кроме Хенрика и Кристофера. Кристина сидела с бокалом красного вина, Эбба допивала вторую чашку зеленого чая, Розмари в кухне мыла посуду, Кельвин спал. Полдвенадцатого вечера.
Наконец-то, подумала Кристина. Нельзя избежать неизбежного.
– Или, может быть, что-то вроде извинения?
Несколько секунд молчания.
– Никто ничего не ждет, Роберт, – сказала Кристина. – Конечно, Хенрик, если хочешь, можешь отпить у меня вина.
– Конечно, никто ничего не ждет, – подтвердила Эбба, сделав паузу, которая вызывала сомнения в ее искренности. – Let bygones be bygones[26]. Ради бога. Единственное, чему может научить эта история, – искусству забывать. Думаю, это искусство знакомо и всем остальным.
Она огляделась, ища поддержки, но дождалась реакции только от Якоба Вильниуса – тот пожал плечами. Она резко сменила тему:
– Папа, а ты уверен, что завтра не повалит народ тебя поздравлять? Хенрик! Хватит пить!
– Уверен… не уверен, – проворчал Карл-Эрик. – У Розмари в запасе три торта и пять кило кофе на этот случай. Но если кто и придет, то до ланча. Вам не обязательно при этом присутствовать.
– А почему ты уверен, что до ланча? – спросила Кристина.
– Потому что я так написал в объявлении… – Карл-Эрик зевнул, – просьба не беспокоить после часа.
– Это же гениально! – сказал Якоб, наклоняя свой бокал, на дне которого все еще плескалось чуть-чуть благородного виски. – Если тебе понравился этот напиток, могу порекомендовать Гибралтар, раз уж вы все равно там будете. Дешевле напитков, чем в Гибралтаре, нет во всей Европе.
– Ты так считаешь? – спросил Карл-Эрик. – Ну да, надо же чем-то заполнить двенадцать – пятнадцать кубических метров…
– Значит, никто не ждет никаких объяснений? – спросил Роберт, оглядывая присутствующих. – А я все равно чувствую, что на меня что-то давит.
Кристина встала, опершись рукой на колено Хенрика:
– Роберт, очень прошу тебя – пойдем поговорим.
– С удовольствием. Очень хочется покурить.
Они вышли из гостиной, и туда, воспользовавшись открытой дверью, залетел ангел иного рода: Карл-Эрик опять зевнул, на этот раз еще более явно, а Лейф Грундт почесал затылок.
– Думаю, всем пора спать, – оценил ситуацию Якоб. – Пойду проверю Кельвина. Завтра ведь тоже день.
– И как сейчас в отеле? – неожиданно спросила Эбба. – Прилично? Я помню, как было раньше.
– Ты же никогда не останавливалась в Чимлинге в отеле! – заметила Розмари, входя в гостиную. – Может быть, кто-то хочет бутерброд? Или фрукты?
– На оба предложения ответ отрицательный, мамочка. – Эбба улыбнулась. – В мое время у отеля была репутация очень сомнительная.
– Нам показалось, что там вполне респектабельно, – сказал Якоб, – ни проституток, ни тараканов я не заметил. Впрочем, все может измениться, когда закроются рестораны.
– Фрукты? – безнадежно повторила Розмари. – Бутерброды? Что-нибудь еще?
– Ты что, голубка моя, не слышала? Все наелись до отвала, – сказал ее муж. – И, если ни у кого нет возражений, потерянному поколению пора на боковую.
– А куда делись Роберт и Кристина?
– Пошли покурить и поговорить на темы общественной морали, – сообщил Лейф. – Слушай, Эбба-Бебба, не пора ли и нам в коечку? Хочу встать пораньше и спеть моей красавице любовную песенку.
– А что, разве Кристина курит? – удивилась Розмари.
– Нет, курит Роберт, а Кристина отвечает за общественную мораль, – сострил Лейф Грундт. – Всем спокойной ночи.
– Нет, Якоб. Я хочу еще немного поговорить со своей семьей, что здесь странного?
Она ждала, что он хотя бы жестом выкажет свое несогласие, но не дождалась. Наверное, даже рад случаю получить очки и оправдать свой поспешный отъезд в среду ночью на завтрак с этим американским магнатом. Ее каприз ему только на руку. Это ее разозлило. Сама кую ему оружие, подумала она.
– О’кей, – только и сказал муж. – Я вызову такси, и мы поедем с Кельвином. Когда придешь, тогда придешь.
– Час, не больше. Пройдусь пешком, здесь десять минут ходьбы.
– Ты не должна недооценивать опасности провинциальных городов, – произнес он загадочную фразу.
Я ничего никогда не недооцениваю, подумала Кристина. В том-то вся и беда.
В четверть первого принадлежащая к потерянному поколению родительская пара уже спала. Во всяком случае, двери в спальню были закрыты и оттуда не доносилось ни звука. Ушли спать и Эбба Германссон Грундт с заведующим отделом «Консума» Лейфом Грундтом. Им была приготовлена старая девичья спальня Эббы.
Якоб и Кельвин Вильниусы уехали в отель в Чимлинге на такси.
На первом этаже виллы на Альведерсгатан, 4 остались только брат и сестра, Роберт и Кристина, и их племянники, Хенрик и Кристофер. Кристина посмотрела на часы.
– Еще полчасика, – сказала она. – Иначе мне будет нагоняй от старшей сестры.
– Ужас какой, – сказал Хенрик.
– Точно будет, – подтвердил Кристофер. – Мама без нагоняев не может. Надо научиться с этим жить.
– По-моему, в погребце полно вина, – сказал Роберт. – Пойду достану еще бутылочку.
Он, не дожидаясь ответа, исчез за кухонной дверью и вернулся через десять секунд с бутылкой «Вальполичеллы».
– Расскажи про Упсалу, – попросила Кристина и пододвинулась поближе к Хенрику.
Совершенно невинная просьба, но, к своему удивлению, она заметила, что юноша прикусил губу и глаза его наполнились слезами. Похоже, ни младший брат, ни Роберт ничего не заметили. Но она была совершенно уверена, что не ошиблась.
Ее племянник чем-то был сильно огорчен.