Читать книгу Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии - Хьюстон Смит - Страница 10

«Цель жизни, – говорил судья Холмс, – отойти как можно дальше от несовершенства». Индуизм утверждает, что его цель – полностью выйти за пределы несовершенства.

Если бы мы задумали составить перечень конкретных несовершенств, препятствующих нашей жизни, им не было бы конца. Нам недостает силы и воображения, чтобы осуществить свои мечты; нас одолевает скука, мы заболеваем, мы глупы. Мы терпим неудачи, и они нас обескураживают; мы стареем и умираем. Списки такого рода можно продолжать до бесконечности, но в этом нет необходимости, так как все специфические ограничения сводятся к трем основным. Мы ограничены в радости, знании и бытии – трех вещах, которых на самом деле хотят люди.

Можно ли преодолеть преграды, отделяющие нас от них? Оправдано ли стремление качественно иной жизни, чтобы она, утратив ограничения, поистине заслужила бы право называться жизнью?

Начнем с препятствий на пути к нашей радости, которые можно разделить на три подгруппы: физическая боль, раздражение оттого, что желаемое не осуществляется, и скука от жизни в целом.

Физическая боль – наименьшая проблема. Поскольку интенсивность боли отчасти объясняется страхом, сопровождающим ее, победа над страхом способна в то же время избавить от боли. С болью можно также смириться, если у нее есть цель, – так пациент радуется возвращению жизни и ощущений, пусть даже болезненных, в замерзшей руке. Боль можно и превозмочь во имя насущной цели, как, например, во время футбольного матча. В исключительных случаях, когда боль бесполезна, ее можно приглушить с помощью медикаментов или контроля над ощущениями. Рамакришна, великий индуистский святой, или гуру, умер в XIX веке от рака гортани. Врач, который осматривал его на последних стадиях болезни, ощупал отмирающую ткань, и Рамакришна вздрогнул от боли. «Подождите немного, – попросил он, потом добавил: – Теперь можно», и уже не сопротивлялся манипуляциям врача. Пациент сосредоточил внимание в точке, куда почти не достигали нервные импульсы. Тем или иным способом можно, по-видимому, дойти до состояния, в котором физическая боль перестает представлять значительную проблему.

Более серьезна психологическая боль, возникающая из-за неосуществимости конкретных желаний. Мы хотим выиграть турнир, но проигрываем. Хотим прибыли, но сделка расстраивается. Повышение достается нашему конкуренту. Мы бы не прочь получить приглашение, но нами пренебрегают. В жизни так много разочарований, что мы готовы предположить, что они составляют неотъемлемую часть человеческого удела. Но на поверку оказывается, что у разочарований есть нечто общее. Каждое препятствует ожиданиям эго конкретного человека. Если бы у эго не имелось ожиданий, для разочарований не было бы причин.

Если все это выглядит как избавление от болезни путем убийства пациента, ту же точку зрения можно представить в позитивном ключе. А если расширить интересы «я» настолько, что мы посмотрим на человечество почти с точки зрения Бога? Тот, кто взглянет на все в свете вечности, станет объективным к себе, сумеет принять и неудачу, и успех в потрясающей человеческой драме «да» и «нет», положительного и отрицательного, действия двух противоположных сил. Личное фиаско окажется таким же незначительным поводом для беспокойства, как роль неудачника, сыгранная в постановке театрального кружка. Как может человек быть разочарован своим поражением, если радость победителя он тоже ощущает как собственную? Как может задевать обида оттого, что тебя обошли повышением, если опосредованно радуешься успеху конкурента? Вместо того, чтобы стонать «невозможно!», нам, пожалуй, следовало бы удовлетворенно отметить, как такой взгляд отличается от обычной жизни, поскольку из того, что пишут о величайших духовных гениях, можно счесть, что они достигли подобных воззрений. «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне», – должны ли мы предположить, что Иисус рисовался, произнося эти слова? Рассказывают, что Шри Рамакришна однажды

…взвыл от боли, увидев, как яростно ссорятся два лодочника. Он достиг отождествления самого себя с невзгодами целого мира, какими бы нечистыми и жестокими они ни были, в итоге его сердце постепенно покрылось шрамами. Но он знал, что должен любить Бога во всех людях, какими бы неприязненными и враждебными они ни были и во всех проявлениях мысли, управляющей их существованием, зачастую приводящей их к ссорам друг с другом[12].

К такому явлению, как отрешенность от конечного «я» или преданность всему сущему, можно относиться как позитивно, так и негативно. Когда оно возникает, жизнь возвышается и над возможностью раздражения, и над тоской – третьей угрозой для радости, – ибо космическая драма слишком зрелищна, чтобы допустить скуку в случае настолько яркого отождествления.

Второе значительное ограничение человеческой жизни – невежество. Индуисты утверждают, что и оно устранимо. Упанишады говорят о «познании Того, знание о котором приносит знание обо всем». Маловероятно, что под «всем» здесь подразумевается всезнание в буквальном смысле. Скорее, имеется в виду озарение, открывающее смысл всего. С учетом этого обобщающего озарения вопросы о деталях были бы так же неуместны, как вопросы о количестве атомов в живописном шедевре. Когда ухвачена суть, кому нужны подробности?

Но возможно ли трансцендентное знание даже в таком, более узком смысле? Мистики явно считают, что да. Научная психология не во всем соглашается с ними, но придерживается убеждения, что ментальная сфера есть нечто гораздо большее, чем кажется на первый взгляд. Психологи сравнивают ее с айсбергом, большая часть которого скрыта под водой. Что же содержит ее обширная погруженная доля? Кое-кто считает, что в ней хранится каждое приобретенное воспоминание и опыт, ничто не забывается глубинами разума, который никогда не спит. Другие, например Карл Юнг, полагают, что в нем заключена также коллективная наследственная память, обобщающая опыт всего человеческого рода. Психоанализ ориентируется по нескольким светящимся точкам в этой ментальной тьме. Но кто скажет, в какой мере такую тьму можно рассеять?

Что касается третьего ограничения жизни, ее конечного бытия, для того, чтобы с пользой рассмотреть его, нам прежде следует спросить, как должны определяться границы «я». Разумеется, не величиной физического пространства, которое занимают наши тела, или объемом воды, который мы вытесняем из ванны. Целесообразнее определять наше бытие в зависимости от величины нашего духа, спектра реальности, с которой он отождествляется. Мужчина, который отождествляет себя со своей семьей и радуется ее радостям, обладал бы соответствующей долей реальности; доля женщины, способной отождествить себя с человечеством, была бы гораздо больше. Согласно этому критерию, люди, способные отождествить себя с бытием в целом, не имели бы ограничений. Однако это едва ли правильно, ведь они все равно умерли бы. Предмет их забот продолжил бы существование, а их самих не стало бы.

Следовательно, нам надо подойти к вопросу бытия не только с пространственной, так сказать, стороны, но и относительно времени. Наш повседневный опыт обеспечивает для этого исходную точку. Строго говоря, каждый миг нашей жизни – это умирание; «я» данного момента умирает, чтобы уже никогда не возродиться. Но несмотря на то, что в этом смысле моя жизнь состоит исключительно из похорон, я не считаю себя ежеминутно умирающим, ибо не приравниваю себя к отдельным моментам своего бытия. Я прохожу через них, испытываю их, не будучи идентичным ни одному из них в его уникальности. Индуизм заходит на шаг дальше в развитии этой мысли – и постулирует наличие протяженного «я», которое проживает последовательные жизни так, как в одиночной жизни проживаются последовательные моменты.

Сердце ребенка разбивают беды, которые мы считаем пустяковыми. Он полностью отождествляет себя с каждым инцидентом, не умея увидеть его на фоне изменчивой жизни в целом. Понадобится прожить немало, прежде чем ребенок научится отделять самоопределение от конкретного момента и тем самым приблизится к взрослому возрасту. По сравнению с детьми мы – зрелые личности, но по сравнению со святыми мы дети. Способные увидеть наше «я» в целом и в перспективе не более, чем трехлетка, уронивший рожок с мороженым, мы сосредотачиваем внимание на нашем нынешнем сроке существования. А если бы мы могли достичь полной зрелости, то увидели бы этот срок в более широком смысле, то есть, по сути дела, нескончаемым.

Такова основная суть индуистской оценки положения человека. Мы уже видели, что психология приучила нас к тому, что сами по себе мы есть нечто большее, чем нам кажется. Как в представлениях европейцев XVIII века о земле, в нашей ментальной сфере есть собственные черные Африки, свои неизведанные Борнео, свои бассейны Амазонки. Большая их часть все еще ждет исследований. Индуизм воспринимает скрытые континенты ментальной сферы как протянувшиеся в бесконечность. Бесконечное бытие, бесконечное знание – нет ничего за их пределами, что остается неизвестным. И бесконечная радость, ибо нет ничего чуждого им, что пятнает их красоту.

Индуистская литература изобилует метафорами и притчами, предназначенными для того, чтобы помочь нам осознать золотые миры, скрытые в глубинах нашего бытия. Мы подобны царям, которые пали жертвой амнезии и бродят по своим владениям в лохмотьях, не зная, кто они на самом деле. А еще можно сказать, что мы подобны львенку, разлученному с матерью и воспитанному овцами, приученному пастись, блеять и считать, что и он – овца. Мы как влюбленный, который во сне отчаянно ищет по всему миру свою возлюбленную, забыв о том, что все это время она лежит рядом с ним.

Осознание нашего бытия в целом поддается описанию не более, чем закат, если требуется описать его слепому от рождения человеку; и то, и другое надо испытать самому. Однако биографии тех, кто совершил это открытие, дают нам подсказки. Эти люди мудрее, они обладают и силой, и радостью. Кажется, что они свободнее, но не в том смысле, что они сплошь и рядом нарушают законы природы (хотя им часто приписывают способность совершать удивительное), а в том, что естественный порядок, по-видимому, не стесняет их. Они выглядят безмятежными и даже лучезарными. Миротворцы по своей природе, они изливают любовь в равной степени для всех. Общение с ними укрепляет и очищает.