Читать книгу Очерки разных лет. О науке и жизни - И. Г. Атабеков - Страница 5

Среди ученых не принято упоминать о том факте, что за свою работу они получают зарплату. Нередко можно услышать идиотскую фразу «дело не в деньгах», подразумевающую, что «дело» в чем-то более высоком и, естественно, главном для говорящего. О деньгах вообще часто говорят совсем не то, что о них думают, но идеи бескорыстного служения науке, популярные среди людей с круглой печатью, с трудом прививаются среди сотрудников без степени.

Вряд ли составляет секрет, что существуют две основные причины, заставляющие нас работать в области науки. Первая – потребность получать зарплату, и вторая – потребность удовлетворять свое честолюбие. Думаю, что потребность бескорыстного служения человечеству находится на последнем месте.

Предполагается, что ученым платят зарплату за то, что они получают научные результаты. Конечно, многие получают одну только зарплату без результатов, но связь между научным результатом и зарплатой все же существует, хотя срабатывает часто с большим опозданием. Тем не менее наличие этой связи и перспектива реализации научного результата в виде таких конкретных вещей, как повышение в должности, защита диссертации, получение премии и т. п., значительно увеличивает тягу к научной работе.

Сами ученые вовсе не переоценивают размеры своей зарплаты – ошибка, в которую впадает пресса и телевидение. Оптимизм последних в оценке материального уровня ученых вызывает недоумение, принимая во внимание, что научный сотрудник, имеющий степень кандидата наук, зарабатывает меньше водопроводчика. Кстати, это обстоятельство вносит, наконец, ясность в высказывание Альберта Эйнштейна, который, как известно, утверждал, что если бы получил возможность начать жизнь сначала, то хотел бы стать водопроводчиком.

Существует мнение, что ученые занимают заметное место в обществе: характер их работы, связанной, как полагают, с творчеством, выглядит почетным в глазах людей, далеких от науки. Очевидно, это объясняется тем, что большинство граждан не испытывают особой тяги к умственному труду. Поэтому образ жизни людей, постоянно отягощающих себя мыслительной деятельностью, вызывает у них понятное сочувствие.

Интересно, что скажут граждане, узнав, что доктор наук, тратящий на подготовку лекций многие недели (или даже месяцы), получает за свои лекции 4 рубля в час. А специалист самой высокой квалификации за работу в экспертном совете Высшей аттестационной комиссии (ВАК), где он решает судьбы докторских диссертаций и профессорских званий, получает 3 рубля в час[2]. Вы нанесли бы смертельную обиду, предложив такую оплату электромонтеру из ЖЭКа. Вероятно, поэтому в положение о ВАК написано, что функция эксперта ВАК – одна из наиболее почетных форм общественной работы.

Всякие сомнения в бескорыстном служении ученых науке рассеиваются, если сопоставить размеры зарплаты кандидата наук с доходами работника службы быта. Разумеется, молодой ученый не может претендовать на положение в обществе, занимаемое сотрудником ЖЭК, но с помощью шефа он может приблизиться к зарплате шофера.

Существует категория шефов, ограничивающих круг своих обязанностей только научным руководством и считающих, что поддержка сотрудников в материальном плане выходит за рамки их обязанностей. Они прекрасно осведомлены о размере зарплаты сотрудника и состоянии цен на цитрусовые, но никогда не дают себе труда сопоставить одно с другим. Среди моих хороших знакомых есть немало шефов этого типа. Однажды один из них по собственному недосмотру оказал поддержку сотруднику в решении какого-то чисто личного вопроса. Судя по воодушевлению, с которым шеф рассказывал об этом событии, – это было первое доброе дело, которое ему удалось совершить на своем жизненном пути.

Нежелание помогать сотруднику в вопросах, выходящих за рамки работы, обычно прикрывается рассуждениями о пользе преодоления трудностей на тернистом пути науки для тех, кто честно идет по этому пути. Однако шефы, декларирующие целесообразность самоотречения во имя науки в пользу аскетического образа жизни, никогда не распространяют эти идеи на самих себя. Большинство из нас проходило в своей жизни период острого дефицита средств к существованию, однако я не встречал чудаков, стремящихся этот период удлинить. Полагаю, что материальные трудности и отсутствие жизненных удобств не являются обязательным атрибутом честного служения науке. Обычно ученые, проповедующие преимущества духовных благ перед материальными, лучше других понимают шаткость этого утверждения.

В этой связи каждый может провести мысленный опыт, позволяющий оценить его готовность к бескорыстному служению науке. Для этого надо ответить себе на вопрос, станете ли вы продолжать научную работу при следующих условиях.

1. Ваше имя (но не результаты вашей работы) никогда не станет известно людям. Таким образом, перспектива удовлетворить свое тщеславие полностью исключается, хотя сохраняется возможность служить человечеству. Это условие предполагает, что ваше имя не станет известно никому – даже узкому кругу лиц, вместе с которыми вы расписываетесь в платежной ведомости.

2. Ваш материальный уровень не превысит того, на который может рассчитывать средний научный работник.

3. Вы имеете возможность выбора любой другой работы, где упомянутые выше ограничения исключаются.

Можно лишь гадать о масштабах интеллектуального взрыва в области службы быта, вызванного миграцией жрецов чистой науки в чуждую им сферу, если эти условия претворить в жизнь.

Мне бы не хотелось, чтобы сказанное выше звучало более цинично, чем должно. На самом деле, однако, в вопросе о так называемом бескорыстном служении науке попытка обойтись без хорошей дозы цинизма связана с риском развести сладкую патоку о бедном человечестве и спасителях-ученых. Несомненно, любой ученый рад, если сделанная им работа приносит пользу кому-то, кроме лиц, имеющих возможность тратить его зарплату. Конечно, Луи Пастер и Александр Флеминг должны были испытать чувство глубокого удовлетворения от ощущения пользы, принесенной людям. Чувство, независимое от полученного гонорара и перспективы своего увековечения в виде институтов, пипеток и микробов, открытых позднее их менее способными коллегами. Все написанное выше надо рассматривать только как не слишком удачную попытку с помощью гротеска отбить охоту у ханжей спекулировать своей бескорыстной верностью науке.

На самом деле вопрос о причинах, побуждающих каждого из нас заниматься наукой, много сложнее. Кто осмелится обвинить в меркантильности или тщеславии ученого (мастера своего дела), работающего долгие годы, однако по каким-то причинам не приобретшего вполне заслуженных им степеней и званий? Что удерживает эту достаточно многочисленную часть ученых в сфере науки? Перспектива прославить свое имя в будущем, удовлетворив, наконец, свое истомленное тщеславие и потребность в изъявлении почтения со стороны окружающих его подозрительных личностей? Сомнительно, хотя такую возможность нельзя исключить полностью.

Мне встречалось множество людей (среди которых попадались неплохие и по-настоящему умные), получавших острое удовлетворение от пребывания в составе президиумов разных собраний и смаковавших эти события. Между тем, может ли известность ученого (за исключением гениальных) соперничать с популярностью футболиста второй лиги? Или, например, с известностью лица, рискнувшего воспитать тигра в многоквартирном жилом доме? Иными словами, ученый, если он занимается только наукой, не может рассчитывать на популярность среди широких слоев населения – эта форма удовлетворения своего тщеславия ему недоступна. Возможно, в действительности дело состоит в том, что человек склонен ограничивать поле деятельности для удовлетворения своего честолюбия теми рамками, которые ему доступны: это может быть несколько институтов, один институт, одна лаборатория, одна группа в составе лаборатории, наконец, это может быть просто группа лиц, мнением которых он дорожит.

Пожалуй, термины «честолюбие» и «тщеславие» в применении к большинству ученых уместны в очень редких случаях. Скорее следует говорить о склонности к самоутверждению, естественной и доступной любому.

Необходимость самоутверждения – общечеловеческое свойство, носящее, очевидно, физиологический характер. Для честного ученого его работа и есть средство к самоутверждению. Возможно, этим определяется его способность сохранить свой интерес к работе в неперспективных или даже безнадежных для него ситуациях. Необходимость самоутверждения проявляется в разных формах мастерства, в зависимости от природных склонностей и возможностей личности: те, кому позволяет здоровье, варят особо качественную сталь, другие особенно хорошо воспитывают детей, третьи необычайно ловко вскрывают кассы и грабят ювелирные магазины. Ученый находит самоутверждение, удовлетворяя свой природный интерес к чему-либо неизвестному, непонятному, требующему объяснения. Кстати, это одна из наиболее безопасных для общества форм самоутверждения личности, если, конечно, сравнивать ее с деятельностью грабителей магазинов, закрывая глаза на успехи науки в области ядерной физики.

Мастер утверждает себя хорошо сделанной работой. В этом смысле удовлетворение от работы – естественное следствие мастерства, и мастеру дано испытать это чувство почти независимо от размера получаемой им зарплаты. Мастер – это человек, достигший свободы своим мастерством.

Работа ради куска хлеба – это рабство, и, как всякое рабство, она унизительна для раба и малоэффективна для хозяина. Рабство, доставляющее удовольствие, перестает быть рабством. В определенном смысле ученые – находка для рабовладельческого строя.