Читать книгу Запертый - И. Ринкин - Страница 5

– Ма-а-акс! – звукорежиссёр Павлик орёт мне через всю сцену.

Смешной, будто я его слышу, я только по губам понимаю, что это он мне кричит. Кругом грохот, гул, удары, гром, но молнии нет. Это самый обычный саундчек перед выступлением. Каждый занят своим делом. Каждый издаёт свои звуки. Я дую в микрофон, затем счёт, громче-тише-шёпот, опять громче, потом оживают барабаны, разгоняя кровь по венам и артериям пульсирующей комбинацией ритмов, и моё сердце начинает стучать в такт с ними. Гитара взвивается и прорезает воздух мощным ливнем восторженных аккордов, её останавливает уверенный чеканный рифф басиста.

– Ма-а-акс! Как звук?

Павлик – чародей. Именно он колдует за микшерным пультом, создавая магическое зелье из звуков и выстраивая идеальный баланс между инструментами. Постепенно из всего этого звенящего хаоса в моём наушнике-мониторе рождается безупречно отстроенное звучание. Я показываю ему жестами: круто всё! И ловко перепрыгивая сразу через несколько ступенек, сбегаю со сцены. Музыка – мой драйв, мой наркотик, мощная сила, разбившая каменные стены на моём пути, ракета, на которой я вылетел из дерьмовой жизни, доставшейся мне в детстве. Репетиции, переезды, концерты, записи, опять репетиции – я каждый день куда-то несусь! Голова часто взрывается от переполненности событиями и делами, а мозг, как насос, всё качает и качает новые песни, слова, ноты. Я спешу жить, всё время боюсь не успеть! Гиперактивный с детства, хочется бежать, будто я куда-то опаздываю, и постоянно бьюсь обо все углы, ни разу не вписался ни в один проём. Вечно у меня синяки то тут, то там. Будь моя воля, зажал бы минуты в кулаках, чтобы остановить время и всё успевать!

Делаю пару шагов и пытаюсь привычным взглядом выхватить силуэт Дианы среди людей, стоящих вокруг сцены, но тут же одёргиваю себя: сколько можно! Много месяцев, как мы расстались, и она уехала, исчезла в неизвестном направлении. Но каждый раз, спускаясь со сцены, я упрямо ищу глазами её стройную фигуру.

Ко мне подскакивает суетливая журналистка и оператор, фотограф где-то сбоку щёлкает вспышкой.

– Максим! Можно пару вопросов?

Обалдеть, до сих пор не могу привыкнуть, что у меня берут интервью, и так внимательно смотрят в глаза, будто я и вправду говорю что-то важное.

– Конечно, – я приветливо улыбаюсь.

Девушка начинает сыпать знакомыми вопросами.

– Что чувствуете накануне выступления на таком знаменитом рок-фестивале?.. Есть ли какие-то темы, которые вы никогда не затронете в своих песнях?.. Как относитесь к своей растущей с каждым днём популярности?.. Вам больше нравятся площадки формата open-air или клубные выступления?

А потом она задаёт вопрос про моё детство. Финальный аккорд. Как-то раньше удавалось обходить эту тему.

– Какие самые значительные воспоминания из детства? Как они повлияли на ваше творчество?

Зачем, зачем она это спросила?! Этим вопросом она меня на куски нарезала. Так мило разговаривали, а сейчас у меня моментально испортилось настроение. Я отделываюсь от неё парой ничего не значащих фраз и ухожу в сторону.

Детство. Если можно было бы вытянуть гигантским пылесосом из головы все воспоминания, я бы это сделал.

…Сижу на корточках в углу коридора, плачу. Чья-то тёплая рука прикасается к моей макушке. Я вздрагиваю. Мама?! Нет, это нянечка. Мне пять лет, и я в детдоме. Ещё недавно ел суп в детском саду и после сна не мог дождаться, когда мама заберёт обратно домой, а теперь детдом. До поры до времени я верил в чудо: вдруг откроется дверь, войдёт воспитательница и скажет: Максим, за тобой мама пришла. Пока не понял, что всё впустую, никто и никогда за мной не придёт. Тут всё и все чужие, своего ничего нет. Здесь многие вообще не знают, кто их мама с папой, и где они. А я-то знаю, я другой, почему меня вместе с ними засунули?! У меня есть мама, только она умерла, и бабушка с дедушкой есть, но они тоже отправились наверх. В аварию попали, когда мама бабушку и деда с дачи везла. А я в это время, как дурак, суп в детском саду ел. Почему так бывает?! Вот папу я никогда не видел, но он, наверняка, тоже где-то есть. У нянечки мягкая и добрая ладонь, но до маминых рук ей всё равно далеко.

Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять: здесь всё «общее», в том числе и нянечкины руки. Даже, если что-то условно «твоё», его могут отнять или украсть. Жаловаться нельзя, так как это «стукачество», плакать – тоже, потому что тогда ты достойный презрения «слабак». Тем, кто ещё помнит прикосновение маминых рук, особенно трудно. Даже, если мама алкоголичка, лишена родительских прав, и била своего ребёнка – всё равно хорошая. И её ждут. Когда не знаешь своих родителей, легче. Я помню: и маму, и бабушку, и деда. До сих пор слышу, как мама желает мне «спокойной ночи», закрываю глаза и сразу вижу её прежней. Я один, хотя вокруг меня куча людей, но они все чужие. Жалко, что меня не было в той машине. С мамой.

Мы – зверушки в контактном зоопарке. Приезжают разные люди: спонсоры и другие, фоткаются с нами. Тех ребят, кто помладше, пытаются по голове погладить или по плечу потрепать. Все приторно улыбаются, бесит страшно. Заходят в наши комнаты, смотрят всюду, и мы должны изображать радость. Я их что, приглашал? Вот вы бы стали радоваться, если бы к вам пришли без приглашения?! Но мы должны растягивать губы в искусственной улыбке и рассказывать, как нам хорошо здесь в детдоме, а иначе воспитатели и директриса будут недовольны. Они-то сами всегда стоят по струнке с приклеенной улыбочкой, когда какая-то проверка, ну и мы, как стадо оленей, рядом. Про то, что здесь многие курят с восьми лет, нюхают клей и пьют водку, мы, ясное дело, не рассказываем.

Или на экскурсиях. Люди таращатся на нас больше, чем на экспонаты в музее. Хотя у меня один нос и два глаза, как у всех. Действительно, очень интересно! Детдом на экскурсию привезли. Они что хотят прочитать у меня на лбу краткую историю, как я туда попал?! Странные. Всегда смотрю с вызовом прямо в глаза таким вот любопытствующим. Вообще я очень изменился с тех пор, как остался один и отрастил зубы, немаленькие такие и крепкие. Быть слабым в детдоме плохо.

Дружат здесь редко, это бессмысленно. Я пытался дружить с одним мальчишкой, а потом его забрали в приёмную семью, и после мы ни разу не общались. Он даже не вспомнил про меня, переступил черту и отправился в другую жизнь. Я неделю втайне от всех ревел в подушку, было обидно. Никто здесь не гордится, что он детдомовец.

А ещё Катя. Она часто сидела и мотала головой в разные стороны. И я тоже как-то подсел рядом и стал мотать с ней в ритм. Круто же! Так мы сидели вместе и мотали долго-долго, пока у меня голова не начала кружиться, чуть не стошнило. А ей хоть бы что, размахивает башкой из стороны в сторону и дальше. Ей бы космонавтом быть, их там часами раскручивают перед полётами, голову тренируют.

– Ты не устала? – спрашиваю я.

– Нет! – машет она всё быстрее. – Мне нравится. У меня само получается.

Классная она девчонка, эта Катя. Добрая и вовсе не дура, как некоторые хихикали. Она, конечно, не всегда головой раскачивала, но часто. Мы бы ещё много дней сидели с ней вдвоём и трясли головами, но воспитатели нас засекли. Катю потом в психушку на месяц отправили, а после перевели в ДДИ, интернат для детей с отклонениями. Меня чуть вслед за ней не определили. Оказывается, головой нельзя просто так мотать. Я не знал. Мы этого ДДИ боялись, много плохого про такие заведения понаслушались. Жалко мне было Катю, очень. Но это, оказывается, ещё не самое страшное. После ДДИ прямой ход в психоневрологический интернат для взрослых, ПНИ называется. Там вообще тяжело. Никому и никогда не желаю туда попасть, очень неприятные вещи про ПНИ рассказывают. Меня даже название сильно напрягало: кого пни и куда?! Разве может быть в доме, который так называется, хорошо?! Вот вырасту, выйду из детдома, попробую узнать, что с Катей и где она… Сам больше головой не мотал, даже кивать теперь боялся, изо всех сил старался быть нормальным. Давно понял, люди очень любят нормальных, чтоб не выше и не ниже, а ровненький такой человечек, нормальный.

– Эй, Слухач!

Это мне Данька кричит. Он – Циклоп, после родовой травмы ему удалили глаз, но он другим успевает так следить за всеми, кто, куда пошёл и зачем, что мне до него далеко. Зато я – Слухач. Для меня все люди звучат, вещи и даже воздух. К шагам в коридоре всегда прислушиваюсь, стараясь угадать, кто идёт или бежит, и часто правильно. Хотя мне сначала не верили, но я столько раз узнавал людей с закрытыми глазами только по шороху, что теперь сами убедились. А ещё двери в разные комнаты скрипят, каждая по-своему. В столовой вообще интересно: стаканы звенят, ложки-вилки лязгают, тарелки дребезжат. Всё это сливается в какой-то сумасшедший мотив, и самый пик – когда посудомойщица сгребает грохочущую посуду с подносов. Восторг! Я быстро-быстро всё съедаю и просто сижу, слушаю, кайфую. Мечта у меня есть: в настоящем поезде прокатиться, думаю, круче ритмичного стука колёс ничего в жизни не придумали.

– Как тебе, Эти? – Циклоп сверлит меня своим единственным внимательным глазом. Вместо второго у него глазной протез.

Эти – очередные потенциальные приёмные родители, которые время от времени появляются в детдоме, чтобы на кого-то из нас посмотреть. Сначала фото, базы данных там всякие, а потом они приходят, присматриваются – подходим мы им или нет. Иногда берут, а потом возвращают назад, типа, не ту вещь в магазине выбрали, заберите обратно. Наши часто делают вид, что плевать, возьмут их или нет в приёмную семью, но в душе многие мечтают о своём доме, и о настоящих хороших родителях. А у меня есть мама! Зачем мне приёмная?! Лучше уже не будет. Меня хотели взять, и не один раз, но я отказывался, не горю желанием. Другую женщину мамой называть не буду, хотя она, может, даже хорошая. К тому же, вдруг я им не подойду, сломаю там у них в квартире что-нибудь, я же быстрый, тороплюсь всё время, часто делаю, а потом думаю. И они меня вернут обратно в детдом со словами: да он какой-то агрессивный, переломал нам всё, берите назад. Нет, спасибо, лучше сразу здесь останусь.

– Ну… нормальные. Они все, в принципе ничего. Но ты же знаешь, я здесь решил остаться.

Я стараюсь говорить, как можно равнодушнее, Циклоп всегда очень переживает, когда на кого-то из ребят приходят «посмотреть», к нему почему-то до сих пор ни разу не приходили…Циклоп кивает, затем жестами показывает, чтобы я не заходил в туалет. А я как раз туда и направляюсь. Это в обычной квартире туалет – место, где справляют нужду, а у нас – территория для разборок и суда. Суд всегда вершит Бес и «старшаки». Вообще-то он Руслан, но даже воспитатели его зовут Бесом. Ему плевать на всех, по-моему, и взрослые его побаиваются, мечтают, когда он, наконец, выпустится из детдома. Бес со «старшаками» собирают дань с младших: деньги или хорошие вещи, которые можно потом продать. Если не принёс – суд. Вернее, сразу приговор. Засовывают голову в унитаз и спускают воду, затем бьют. Циклоп однажды чуть не захлебнулся. После такого, придумаешь что угодно, лишь бы не оказаться в лапах Беса. Приходиться воровать, и у воспитателей в том числе, но стараемся понемножку деньги тырить, чтобы не сразу заметили. У «домашников» тоже можно, это школьники, семейные, с родителями. Мы с ними в обычной школе учимся. У них часто наличка бывает, мамы-бабушки старательно подпихивают им каждую неделю на буфет. Циклоп ещё приспособился у прохожих деньги клянчить, тут ему здорово один глаз помогает, люди жалеют бедного пацана и дают.

Я резко разворачиваюсь и неслышно ступая, удаляюсь от туалета. Я уже на три дня задержал дань, и Бес только караулит момент, чтобы со мной разобраться. Ещё пару метров и я в безопасности, но тут из комнаты высовывается рука, которая в одну секунду затягивает меня внутрь. Дверь захлопывается. Я не сразу соображаю, что происходит. Перед глазами пол, вместо потолка, меня грубо трясут за ноги, перевернув вниз головой.

– Борзый, да? Думал, отмажешься?

Конь, один из приближённых к Бесу, яростно пытается вытрясти из меня мозги. Откуда-то появляется ведро с остатками грязной воды. Моя голова окунается в вонючую жижу, я задерживаю дыханье. Дверь снова открывается, и в комнату вламывается Бес. Доложили уже. Он, не говоря ни слова, выхватывает меня из рук Коня, ставит на ноги и начинает бить. Я закрываю глаза и молчу. Если закричать, будет только хуже. Бес умеет так наносить удары, чтобы не оставалось следов. Этому он выучился у одного воспитателя, который, в «педагогических» целях, часто избивал пацанов за плохую дисциплину. Когда новый «восп» только пришёл к нам работать, Бес тут же обчистил его, удачно вытащив кучу налички из кошелька. Воспитатель сразу вычислил вора и вечером так избил Беса, что тот два дня потом не мог подняться с кровати. И думаете, Бес сдал его?! Нет. Для нас главное – быстро понять и раскусить сущность того воспитателя, кто тобой рулит. Бес сразу усвоил истину: на одну силу всегда найдётся другая сила. Даже что-то типа уважения к «воспу» почувствовал – если Бес вообще способен кого-то уважать. Он ещё и перенял приёмчики воспитателя: как бить, не оставляя следов. В общем, тот стал для него авторитетом, в детдоме всегда следуют за тем, кто сильнее. Когда «педагога» уволили, Бес единственный переживал о нём. И после этого стал ещё озлобленнее.

– Доходчиво объясняю?! – Бес хватает меня за волосы и загибает голову назад. От боли мозги уже плавятся.

– Я завтра! Завтра! Отдам!!

В дверь колотят.

– Открыли, живо!! Уроды! – узнаю голос нянечки, той самой, которая меня в пять лет по голове гладила. Слышу копошение за дверью, и раздаются яростные вопли воспитательницы Татьяны Николаевны. Меня, наконец, оставляют в покое, дверь открывается. У нянечки в руках швабра, которую она свирепо направляет в сторону Беса. Воспитательница врывается в комнату. Я догадываюсь, что Циклоп меня спас. Надеюсь, «старшаки» не узнают, кто на них настучал, иначе плохо ему придётся.

Злость рождает злость – я это точно понял. Сам бы, наверняка, тоже превратился в «Беса», если бы не…

Перед нами выступает знаменитая рок-группа Нилпс. Приехали в детдом с благотворительным концертом. Первый раз вижу таких крутых музыкантов вживую. И не могу поверить, что я их сейчас слушаю! Даже «старшаки» сидят, замерев от восторга, ловят каждый звук. Я ёрзаю, не могу усидеть на месте, прямо распирает от энергии, которая растёт внутри меня, начинаю стучать ногой с группой в ритм. А затем вполголоса мычу с ними известную песню. И тут же получаю локтем вбок от Циклопа.

– Заткнись, слушать мешаешь, – шепчет Циклоп.

Но мне всё равно. Я слежу за пальцами гитариста, именно они рождают мотив, от которого я кайфую. Ударник во всю мощь лупит палками по тарелкам и барабанам, разжигая жаркое пламя. Я опять стучу ногой об пол, а пальцы пытаются играть на воображаемой гитаре. И голос у солиста классный, не выпендривается там специально, просто поёт, всё понятно. Я ему сразу поверил, каждому слову. После концерта многие подходят, чтобы сфоткаться и взять автограф. Выбрав момент, я украдкой дотрагиваюсь до гитары солиста группы, пока тот не видит. Ух… Гитара кажется мне живой, ещё тёплая…Группу обступают плотным кольцом наши пацаны и девчонки, но вижу, что и «воспы» с директрисой едва удерживаются, чтобы не нырнуть в эту толпу фанатов. Все смотрят с обожанием и восторгом. Даже «старшаки». И Бес с Конём. Я тоже хочу, чтобы на меня так смотрели! Сейчас я никому не нужный десятилетний пацан из детдома, но вдруг… когда-нибудь…

На следующий день пробираюсь в музыкальный класс, где стоит раздолбанное пианино, тыкаю пальцем клавиши, пытаюсь подобрать мотив… не то… опять не то… а так? Вроде, похоже. Мои уши напрягаются изо всех сил.

– Соловьёв! Кто разрешил инструмент трогать?! – суровый голос воспитателя обрывает мои эксперименты. Я поспешно сливаюсь, чтобы не нарваться на неприятности.

…Я уже полгода занимаюсь гитарой с Денисом. Это один из волонтёров, которые часто к нам приходят. Его Даша попросила, сама она ведёт театральный кружок раз в неделю. Он терпеливо объясняет мне ноты и аккорды, отрабатывает правильную постановку рук и другие фишки. Я, конечно, спешу, как всегда, поэтому ошибаюсь, но Денис не ругается. Он классный, и видя, как горят мои глаза, вновь и вновь появляется каждый четверг, чтобы поучить меня. В эти минуты время словно исчезает, и я забываю, что нахожусь в детдоме, где есть Бес, и нет мамы. Из своего привычного чёрно-серого мира я мгновенно ныряю в другой, наполненный разноцветными звуками.

Денис показывает мне видео со знаменитыми рокерами. Смотрю на их выступления и поражаюсь: взрослые дядьки размахивают головами в разные стороны и вообще трясутся в припадке артистической эйфории, но в психушку их никто не забирает!!! Почему тогда Катю упрятали, и меня пытались?! Одна песня так цепляет, что хочется разреветься. Я уже лет сто не плакал, я ж не слабак. Но что-то переворачивается внутри, когда слушаю. Мы в детдоме привыкли душить и прятать свои чувства, так удобнее, нацепить броню из пофигизма или агрессии. И только музыка расшевелила меня, все эмоции, которые я давил в себе, наконец, выплеснулись. По-моему, Денис и сам привязался ко мне. Через год он оформил документы для гостевого режима, чтобы иногда забирать меня с собой на выходные.