Читать книгу Русский масскульт: от барокко к постмодерну. Монография - И. В. Кондаков - Страница 2

Итак, массовая культура существовала всегда, но исторически менялась, приобретая в каждую культурную эпоху свои специфические (структурно-функциональные) черты – вместе с изменением представлений о массах и культуре, о типах социокультурной идентичности, о степени сплоченности социально-психологических общностей и формах интегрированности / дифференцированности культур. А эти представления – с древнейших времен вплоть до современности – менялись постоянно и довольно радикально, сохраняя при этом и общие свойства массовой культуры.

Общими (метаисторическими) функциями масскульта во все культурные эпохи остаются одни и те же: общеинтересность содержания, доступность (клишированность, формульность1) изложения, динамизм тематического развития, универсальность и простота жанров, увлекательность восприятия массовым реципиентом, установка на развлечение и психологическую разрядку потребителей как самоцель. И как результат – максимально широкая распространенность текстов масскульта среди носителей данной (этнической, национальной или региональной) культуры на всех ее уровнях. Речь идет о том, что одни и те же тексты массовой культуры могут быть по-своему востребованы как широкими и непритязательными массами из «низов» общества, так и представителями социальной и культурной элиты, будучи интерпретированы и оценены по-разному, даже взаимоисключающим образом. Например, ранние рассказы М. Горького прочитывались разными представителями современной ему культуры то как неоромантические и символистские произведения, то как социальный реализм, граничащий с натурализмом. И для того, и для другого подобная интерпретация имела основание.

Массовая культура выделилась из традиционной («народной») культуры и всегда, в той или иной мере, сохраняла с ней связь. В различных этнонациональных культурах степень близости к народной культуре и формы ее воплощения – различны. Чем дольше исторически сохраняется в массовом употреблении традиционная («народная») культура, тем теснее с ней в дальнейшем связи у данной национальной разновидности масскульта (проявляющиеся в своеобразном фольклоризме, тематизме, метафоризме, морализме и популизме).

Так, в истории русской культуры обращение к народной сказке2 выполняло различные художественные, идеологические и патриотические функции, исторически трансформировавшиеся почти до неузнаваемости. Достаточно упомянуть «Повесть о Петре и Февронии» Ермолая-Еразма, «Пересмешник» М. Чулкова и «Русские сказки» В. Левшина, «Сказки» А. Пушкина и «Сказки» М. Салтыкова-Щедрина, русские народные сказки в переложении А.Н. Толстого и «Уральские сказы» П. Бажова. При всем принципиальном различии этих разнородных текстов в них узнается именно русская фольклорная сказка.

Однако заметна здесь и общая всемирно-историческая тенденция – убывание прямой связи массовой культуры с фольклором и традиционной культурой; при этом отношения масскульта с архаикой, мифологией, ритуалом и т.п. в различных формах сохраняются в дальнейшем и носят циклический характер. В результате утрачиваются текстуальные связи массовой культуры с фольклором и мифологией, но остаются структурно-функциональные связи с архаическими компонентами культуры (мифом, ритуалом, традициями смеховой культуры, фольклорными жанрами и образами, сюжетными компонентами содержания) как глубинными структурами текстов масскульта.

В этом отношении показательно, что структурные мотивы и сюжетные формулы, открытые и обобщенные В.Я. Проппом в его работах «Морфология волшебной сказки»3, «Исторические корни волшебной сказки»4 и «Русская сказка», применимы не только к фольклорным текстам, но и к текстам массовой культуры (текущей беллетристике, приключенческим и детективным романам, а в ХХ веке – к фильмам и телесериалам, мюзиклам, комиксам и т.п.).

Каждая разновидность массовой культуры – в той или иной мере – сохраняет свою этнонациональную и цивилизационную идентичность, что обеспечивает ее массовую узнаваемость и востребованность всем населением данной страны в определенный исторический период. Однако этнонациональная (шире – локальная) идентичность массовой культуры сохраняется в контексте чужих культур в качестве «этники», т.е. своего рода мотивно-тематической экзотики, которая, сама по себе, может представлять не только познавательный, но и развлекательный интерес. Уже в «Молении» Даниила Заточника (рубеж XII–XIII веков) серьезные размышления о природе власти и подчинения «разбавляются» не только библейскими цитатами, но и почти скоморошьим балагурством, пересыпаются ходячими пословицами и поговорками, демонстрирующими не только книжную, но и житейскую мудрость просителя, своими корнями связанного с народной средой.

На протяжении XIX века роль «этнической экзотики» играли ранние произведения Гоголя, связанные с малороссийским колоритом («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород») и более поздние украинские повести и рассказы Марко Вовчок; таковы, к примеру, кавказские мотивы у Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого; цыганские мотивы у Пушкина, Л. Толстого, Достоевского, Горького. А в ХХ веке аналогичную роль выполняют индийские и китайские фильмы, бразильские и мексиканские сериалы, аргентинская и кубинская танцевальная музыка, афроамериканский джаз, неаполитанские песни и т.п.

В то же время все этнонациональные разновидности масскульта обладают определенной совокупностью общих черт, обусловленных общностью социально- и культурно-исторических условий, что обеспечивает универсальность и надэтничность массовой культуры, преодолевающей любые границы и соответствующей глобальным тенденциям той или иной эпохи. В каждую культурно-историческую эпоху масскульт принадлежит не только локальным, но и глобальным процессам своего времени. В этом отношении сила традиций, например, европейского плутовского романа или голливудского кинематографа, заключается в выявлении универсальных сюжетно-тематических формул, поддерживающих интересы зрителей различных национальностей, эпох и возрастов.

Сочетание в каждой этнонациональной или культурно-исторической разновидности массовой культуры локальных и глобальных черт индивидуально и неповторимо. Но именно от этого сочетания общего и особенного зависит ее распространение и актуальность в больших или меньших масштабах – как прежде всего глобального (для данной исторической эпохи) феномена. Замечательным примером такого социокультурного феномена, своими корнями уходящего в толщу массовой, «низовой», а нередко и традиционной («народной») культуры, является советское бардовское движение, начавшееся в период Оттепели (1950-е годы) и в какой-то мере продолжающееся в постсоветский период. Растущий во всем мире (от Америки до Китая) интерес к этому феномену во многом связан с такими крупными и яркими индивидуальностями, представляющими бардовское движение, как Б. Окуджава, В. Высоцкий, Ю. Визбор, А. Галич, С. Никитин, А. Городницкий и др., сохранившими в своем творчестве органическую укорененность в массовой культуре и в то же время элитарную самобытность и интеллектуальную глубину.

То же можно сказать и о региональных феноменах культуры. Многие русские писатели были тесно связаны с традиционной и массовой культурой того края, где они родились и выросли, когда-то жили и творили. С центрально-русским регионом были творчески связаны, например, И. Тургенев, Л. Толстой, Н. Лесков, И. Бунин, С. Есенин; с Поволжьем – Г. Державин, Н. Карамзин, И. Гончаров, Н. Добролюбов, Н. Чернышевский, Н. Огарев, М. Горький; с Уралом – Ф. Решетников, Д. Мамин-Сибиряк, П. Бажов; с Сибирью – В. Астафьев, А. Гребенщиков, В. Зазубрин, В. Распутин, В. Шукшин; с Одессой – И. Бабель, Э. Багрицкий, И. Ильф и Е. Петров, Ю. Олеша, В. Катаев, М. Жванецкий и т.д. Печать специфически-региональной культуры до конца сохранялась в творчестве этих писателей, но постепенно у них вызревал и нарастал потенциал общенациональных и глобальных обобщений, опиравшийся на фундамент регионализма и местной массовой культуры.