Читать книгу Пуговицы - Ида Мартин - Страница 4

Хаос начинается с мелочей. С одной малюсенькой дырки на носке, со смятого фантика на полу, с пожелтевшего высохшего огрызка яблока среди бумаг, с промокших ботинок или отрывающейся пуговицы. Хаос похож на вирус: заразный и очень живучий, он может поселиться где угодно, забраться в твой мозг, в сердце или даже в душу. Зацепившись крохотным микробом за твою жизнь, он приживается и распространяется повсюду, куда сможет проникнуть.

Поддерживать порядок непросто, но еще сложнее избавиться от этого всепоглощающего хаоса.

Труп нашли во время третьего урока. У нас как раз шла физ-ра, и я, пробегая мимо окна, первая заметила странное скопление людей в палисаднике соседней многоэтажки, где и собачники-то нечасто гуляли, а уж тем более в такую мерзкую погоду.

Дождь лил две недели не переставая, и все вокруг: и дома, и деревья, и люди – пропиталось его влажным, промозглым холодом. Везде что-то текло, капало, шумело в водостоках, долбило по подоконникам, шелестело и разбрызгивалось под колесами машин. Октябрьская сырость пробирала до костей.

– Что там? – Не поднимаясь со скамейки освобожденных, Лиза подергала меня за футболку.

Но я продолжала вглядываться в непонятное сборище. Темные нахохлившиеся фигуры. Человек десять, и среди них несколько полицейских. То, что на земле перед ними что-то лежит, угадывалось смутно, совсем неясно, расплывчато из-за непрерывно текущей воды. Можно было строить догадки, однако особым разнообразием они не отличались.

За моей спиной возник Фил и, дурачась, придавил меня к подоконнику. Я отпихнула его плечом.

– Погоди, кажется, дело серьезное.

От моего дыхания стекло запотело, и Фил протер его рукой.

Два человека в полицейской форме растягивали между деревьями красные заградительные ленты.

– Пойдем посмотрим! – предложила я.

– Че такое? – к нам подскочил красный, разгоряченный Бэзил, шутливо оттолкнул обеими руками Фила, глянул в окно и присвистнул.

– Микки предлагает сходить. – Фил кивнул в сторону собравшихся.

Новый физрук проводил уроки в расслабленном режиме, и дверь зала всегда оставалась нараспашку. Выйти в туалет, попить – как нечего делать.

Пока весь класс увлеченно играл в волейбол, мы вчетвером: я, Лиза и Фил с Бэзилом – спокойно вышли из зала и рванули на первый этаж. Взяли в раздевалке куртки и, перескочив через турникеты на проходной, беспрепятственно оказались на улице.

К одиннадцатому классу мы уже не опасались наказаний ни за самоволку, ни за прогулы, ни за курение. Нас наконец оставили в покое, лишь бы мы нормально сдали ЕГЭ. Все остальное отошло на второй план.

Шлепая по лужам, мы пробежали по асфальтовой дорожке и обогнули школу. Среди деревьев палисадника октябрьское уныние ощущалось особенно сильно. Черные мокрые стволы, черная земля, сморщенные желто-коричневые листья на ней. Сырой холод просочился под куртку и, забравшись под штанины, пополз по голым ногам. Дождь моросил мелкий, но сплошняком. Выбившиеся из-под капюшона волосы быстро намокли.

Под окнами высотки собралось уже не меньше двадцати человек: кучка полицейских и чуть поодаль – зеваки. На подъездной аллее стояли две полицейские машины. Бэзил подошел к двум мужчинам в синих спецовках работников ЖКУ.

– Что там?

– Да трупешник, – охотно откликнулся тот, что помоложе, – в канализационном люке.

– Я нашел, – гордо добавил второй. – Они мне говорят: «Лезь», а я им: «Сдурели?» И так все в воде. Как в такой дождь работать? Хорошо дождевик всегда с собой ношу. Он много места не занимает. Сорок минут возился, пока крышку снял.

– И чего? – нетерпеливо перебил его Бэзил. – Что за трупешник?

– Откуда я знаю? Я как люк вскрыл, оттуда такая вонь шибанула, что я чуть сознание не потерял. Сразу в полицию позвонил.

Информация звучала ужасающе.

– Его достали? – с опаской спросила я из-за плеча Бэзила.

– Минут десять назад. Девка, похоже. Но там от нее рожки да ножки остались, так что лучше, ребят, не смотрите. А то спать не будете.

– Расчлененка? – с любопытством поинтересовался Фил.

Сантехник пожал плечами:

– Вроде нет, просто давно лежит. Но это не точно, труп был завернут.

Ничего больше не выясняя, Бэзил с Филом припустили туда, где суетились полицейские, а мы с Лизой, взявшись за руки, нерешительно двинулись за ними.

Я только раз видела в жизни мертвеца – мою бабку Ягу, сбитую на пешеходном переходе прошлой весной. Она хоть и лежала в гробу и была намазана каким-то серым воском, ее безжизненное потустороннее лицо напугало меня до ужаса, хотя Яга и при жизни красотой не отличалась.

В Лизиных огромных карих глазах застыло нервное напряжение, словно в любой момент она кинется наутек. И от этого вполне понятного, но детского страха было немного смешно. Страшно, смешно и очень любопытно.

Однако приблизиться нам не дали: широко расставив руки, дорогу преградил мокрый серый дядька.

– Разворачиваемся и уходим. Тут вам не цирк.

– Нам надо, – сказала я, не зная, какое объяснение придумать. – Мы по делу.

Я всегда делала вид, будто имею права. Люди от этого терялись и начинали сомневаться в себе.

– По какому делу? – решил все же выяснить дядька.

– Насчет того трупа. – Я махнула рукой так, словно трупы лежали повсюду, а нам понадобился именно этот.

Дядька нахмурился:

– У вас есть информация?

Я неопределенно кивнула.

– Что-то знаете? Видели? – Он обвел нас недовольным взглядом.

На Лизином лице появилось отработанное годами и лучшее из ее репертуара выражение «Ниченезнаю».

– Возможно, – уклончиво ответила я.

Дядька вытащил из кармана визитку и протянул мне.

– По будням с двенадцати до пяти. Приходи, расскажешь. А сейчас идите отсюда.

– Хорошо, конечно, – сунув не глядя визитку в карман, энергично закивала я.

Изобразив покорность послушных школьниц, мы немного сдали назад и, обогнув разросшиеся кусты снежноягодника, целенаправленно устремились к тому, что так зловеще-притягательно лежало возле колодезного люка. В этот момент полицейские как раз погнали оттуда парней, и нам удалось подобраться к трупу.

Невообразимое бесформенное вонючее нечто, обрывки серой ткани, бывшие когда-то одеждой, куски синюшной кожи, проглядывающие кости конечностей, бесцветная мочалка остатков волос, на месте лица – расплывчатое бугристое желеобразное пятно.

– Мамочки, – прогнусавила Лиза, зажав двумя пальцами нос.

– Крантец, – с чувством подтвердила я.

Из-под тела выглядывал кусок заплесневелой клеенки со стершимися контурами рисунка и сгнившими веревками по бокам.

– А ну кыш отсюда, – прикрикнул на нас кто-то сзади, и мы не без облегчения вернулись на пешеходную дорожку, между палисадником и школьным забором, где нас уже поджидали Фил с Бэзилом.

Остановились и несколько секунд с раскрытыми ртами жадно дышали.

– Ща блеванут, – заржал Фил.

– Не дождешься, – процедила сквозь зубы Лиза.

– Фигово выглядит. – Фил держал сигарету в кулаке, чтобы не намокла, и затягивался.

– Ясно, что фигово. – Бэзил курил, спрятавшись под капюшоном и выпуская дым себе под ноги.

– Она же типа мертвая.

– Представляете, может, мы учились, а ее тут убивали? – Лиза очень впечатлилась увиденным.

– Ткаченко, ты че? – Фил приложил ей ладонь ко лбу, якобы проверяя температуру. – Убивают вообще-то ночью.

Фил был высоким, красивым, с вьющимися каштановыми волосами, которые он тщательно укладывал, ямочкой на широком подбородке и смеющимися глазами, однако умом не отличался и соображал намного медленнее, чем разговаривал.

– Убивают всегда, – сказала я. – Вот мы тут стоим разговариваем, а прямо сейчас кого-то где-то убивают.

– Хватит пугать! – Лиза проворно расстегнула Филу куртку и нырнула под нее с головой.

На самом деле Фил с Лизой встречались только потому, что были нашими с Бэзилом друзьями и так было удобно всем.

Бэзил осмотрелся. Его пронзительный цепкий взгляд – единственное, что можно было различить под синим капюшоном.

– В темноте тут раздолье для маньяков, даже фонарей нет.

– Может, ее вообще не здесь убили. – По лодыжкам и загривку пробежали мурашки.

– Из того дома притащили, наверное. – Фил кивнул на белую высотку.

– Или из соседнего, – добавила Лиза.

– Кто-нибудь разглядел клеенку, на которой она лежала? – спросила я.

– Я не видел. – Бэзил докурил.

В школе прозвенел звонок, и здание тут же наполнилось монотонным гулом. Полицейские едва успевали тормозить вываливших на улицу ребят возле заградительных лент. В нашем корпусе учились только старшие классы, так что давалось им это непросто. Прибежали охранник Марат и завуч Ольга Олеговна.

Какое-то время мы молча наблюдали за суматохой.

– Что там, ребятки, приключилось? – к нам подошла повариха. – Убили, что ль, кого?

Среди мрачной серости ее не особо чистый халат, казалось, сиял белизной.

– Убили, – отозвался Бэзил.

– Батюшки, – ахнула она, с чувством всплеснув руками, – а кого?

– Женщину, – сказала Лиза, – вроде.

– Точно женщину, – подтвердил Фил.

Маленькие бесцветные глаза поварихи загорелись азартным любопытством.

– Изнасиловали?

– Мы свечку не держали, – буркнул Бэзил.

– Ее давно убили, – пояснила Лиза, – и спрятали в колодце.

– Может, забьем на физику? – предложил Фил, когда повариха свалила. – Подыхаю жрать хочу. Кто со мной в ТЦ?

С тем, что теперь странно идти на уроки, согласились все.

– Принесешь мои вещи, – попросила Лиза, – я вас на крыльце подожду.

Пока я переодевалась, только и думала, что о трупе. Неприятное зрелище, омерзительное. От одной мысли, что человек превращается в вонючую, тошнотворную гниль, делалось жутко.

Забрав Лизину сумку, я спустилась вниз и возле столовой рядом с умывальниками заметила Томаша. Облокотившись обеими руками о раковину, он стоял спиной ко мне. Я остановилась.

Слава Томаш пришел к нам в десятый, и все девчонки тут же в него влюбились: новый, красивый, таинственный парень, как в фильмах показывают.

Спокойный, умный, аккуратный, с лицом, которое смело можно было выкладывать в раздел «эстетика парней», и фигурой даже лучше, чем у Фила, а тот у нас считался чуть ли не Аполлоном.

Мне Томаш тоже понравился, но обычно парни сами влюблялись в меня, а у меня при всем желании влюбиться по-настоящему не получалось, так что я не придала этому значения до тех пор, пока неожиданно Томаш не подкатил ко мне сам.

Действовал он осторожно и ненавязчиво: сначала мы переписывались, а потом он недели две провожал меня до дома, развлекая историями о прежней школе где-то в Подмосковье, рассказами об искусстве, в котором он, видимо, неплохо разбирался, о детских путешествиях с мамой-художницей.

Слава не только выглядел взрослее большинства моих одноклассников, но и разговаривал, рассуждал и вел себя по-взрослому. И все же – в этом я уже призналась себе намного позже – меня захватили вовсе не его взрослость и умные разговоры, которые я слушала вполуха, и даже не ореол загадочности. Будь Томаш таким же недалеким, как Фил, или таким же скучным, как Липатов, или нервным, как Бэзил, будь он хоть глухонемым или аутистом, как Женечка, для меня бы это не имело никакого значения. С самого начала мое увлечение им было абсолютно примитивным, плоским и до неприличия физиологичным. Каждый день я надеялась, что он вот-вот обнимет меня, поцелует и можно будет уже не стесняться своих чувств.

Однако Томаш тянул. И мне, с моей природной нетерпеливостью, стоило либо уже перейти в наступление, либо прекратить это странное общение, но я лишь малодушно ждала, пока внезапно в один момент он не потерял ко мне интерес. Перестал писать, провожать и даже тайком поглядывать. Несколько дней под колкие насмешки Бэзила я надеялась, что он одумается или объяснит причину столь резкой перемены, но оправдываться Томаш не собирался, обращая на меня внимания не больше, чем на школьные стены.

Теряясь в догадках и чувствуя себя униженной, я спросила Томаша: «Что происходит?» Выражение его лица после этого вопроса я, наверное, никогда не забуду.

Он посмотрел с таким искренним недоумением, что я растерялась, ведь по большому счету предъявить мне было нечего: мы ни о чем не договаривались, ни в чем друг другу не признавались и даже не целовались.

– Ты о чем?

Не придумав ничего лучше, я открыла в телефоне нашу переписку и показала, тогда он, в свою очередь, открыл свой телефон, и я увидела пустоту: ни одного сообщения ни от меня, ни от него. Все было тщательно удалено. Прежде меня никто так не унижал.

– Я тебя обидела?

– Нет конечно! – Он вежливо улыбнулся. – Мне не на что обижаться.

– Можешь объяснить, что изменилось?

– Ты что-то путаешь, но не переживай. Я тоже иногда ошибаюсь и потом стыжусь этого.

Лиза не сомневалась, что он узнал обо мне нечто такое, что заставило его сдать назад, однако, несмотря на множество дурацких происшествий, в моей биографии не было ничего стыдного или позорного.

Внутри себя я послала Томаша ко всем чертям, но он никуда не ушел, а прочно обосновался в моей голове. И единственное, чем я могла погасить это настырное навязчивое чувство, был гнев. Меня злило абсолютно все, что было с ним связано: его прическа, пиджак, манера держаться у доски, идиотское прилежное поведение, даже дурацкая фамилия, и та бесила.

Лиза иронично называла это любовью-ненавистью, парни же нарочно звали его моим крашем, и если кто-то намеревался разозлить меня, то достаточно было коснуться этой темы.

Из столовой выскочили два пацана и, поскальзываясь на поворотах, помчались по коридору. Томаш выпрямился и, резко обернувшись, застукал меня с поличным. В тяжелом взгляде застыл вопрос.

– Бэзил не пробегал? – вежливо улыбнувшись, спросила я, хотя отлично знала, что все уже ждут меня на улице.

– Они с Филом ушли.

Томаш почти никогда не пропускал уроки, во всяком случае те, на которых я присутствовала, и видеть теперь, что он не торопится на занятия, было довольно странно. Кивнув ему, я быстро прошла по застекленному коридору между школьными корпусами. По затуманенным окнам стекали капли дождя. Я надела на ходу куртку и издалека помахала охраннику Марату. Мысли о Томаше вытеснили впечатления об утреннем происшествии. Стоило начать о нем думать, остальное отходило в сторону, теряло резкость и размывалось. Не то чтобы я думала что-то конкретное, просто он то и дело вставал у меня перед глазами. Как разговаривает, как двигается, в чем был одет, как посмотрел или улыбнулся. Нелепые, бессвязные картинки. Навязчивые, раздражающие образы.

Ребята о чем-то переговаривались, а я толком не слушала. Плелась за Бэзилом, послушно позволяя ему вести себя за руку. Из-за сырой погоды и холода меня одолевала бесконечная простуда. Она то немного отступала, то накатывала с новой силой. Хроническая усталость, сопли, озноб. Стоило купить новые ботинки, подошвы моих треснули, и, хотя со стороны это не видно, ноги постоянно промокали, а ботинки не успевали высыхать внутри.

Только на носовые платки у меня были деньги, а вот на ботинки нет.

Все шмотки, которые я носила, мне подгонял Бэзил. Его старшая сестра Марина работала в «Меге» и постоянно притаскивала домой списанное или распродажное барахло. Вещей у нее было очень много, и все, что ей по каким-то причинам не подходило, она раздавала подругам или продавала. И Бэзил не без гордости регулярно снабжал меня одеждой. Широкие голубые джинсы с завышенной талией, из которых я не вылезала уже второй год, укороченная красно-серая куртка, спортивный костюм, свитеры, худи, куча футболок, даже разноцветные носочки, шарфики и ремни – в сравнении с Лизой я была богачкой. Вот только обувь Марина не приносила, и я донашивала ботинки, которые она собиралась выбросить из-за трещины на подошве. Меня это не смущало. Ботинки были черные, высокие и жутко стильные. Я себе такие не смогла бы купить.

Привычным маршрутом мы дотопали до шоссе, перешли по подземному переходу на другую сторону и с облегчением нырнули в искусственный, но вечный уют ТЦ: тепло, свет, порядок и приятные ароматы в любое время дня и ночи, в любую погоду, в любой сезон. Если не выглядеть как бомж и иметь в кармане хотя бы пару сотен, в торговом центре вполне можно жить. Там всегда есть еда и где потусить, а для тех, кто знает все магазинчики, офисы, салоны, лестницы, переходы, закоулки и подсобки, даже переночевать – раз плюнуть. А после закрытия торгового центра перейти в фитнес-клуб и всю ночь плавать в бассейне или скакать на батутах. Вход в клуб был с улицы, но кто-то раздобыл электронный код от дверей со стороны ТЦ, и мы несколько раз спокойно проходили туда, развлекались, а потом сваливали через пожарный выход. Мы с Лизой проводили в ТЦ много времени: сидели за столиками фудкорта или болтались по бутикам, примеряя вещи из новых коллекций и фоткаясь для соцсетей.

Мы поднялись на стеклянном эскалаторе на третий этаж, там находился фудкорт – неизменное место нашего внешкольного времяпрепровождения. Мы имели «свой» столик, «свое» меню, и все работники, включая уборщиц, знали нас как «своих». Людей в зале с утра было немного. Полы блестели, человеческий гомон не заглушал музыку, и царил относительный покой.

С правой стороны от фудкорта над входом в бутик с бижутерией появилась новая вывеска о скидках. Белый тканевый прямоугольник, а на нем разноцветные пляшущие буквы: «Отмечаем юбилей! Скидка на все от 40 %».

– Стойте, – сказала я ребятам и остановилась. Мокрые пряди лезли в рот. – Эта штука похожа на нашу растяжку.

Все притормозили, не доходя до столиков, и молча уставились на меня. Бэзил скинул капюшон.

– Какая штука?

Последний год он не заморачивался насчет стрижки и брил голову как призывник. Это придавало его острому, еще немного мальчишескому лицу оттенок пацаньего сиротства и неблагополучия. Что вместе с подвижной мимикой и отрепетированными повадками ауешника складывалось в традиционный образ криминального гопника, каковым по сути он не являлся. Однако Бэзилу нравился любой эпатаж, и то, какое впечатление он производил, его более чем устраивало. И именно по этой же причине он завоевывал расположение гораздо быстрее, чем Фил. Всем нравится иметь в друзьях «опасного» парня. И Бэзил отлично играл на этом.

– Клеенка, в которую завернут труп. Мне показалось, что она похожа на растяжку, которую в прошлом году потеряли, – «С днем рождения, школа!». Ту, что на репетиции Липа порвал.

– Не выдумывай, – отмахнулся Фил.

– Я серьезно.

– Хватит уже об этом, – Лиза потянула меня за рукав, – идем!