Читать книгу Дети Шини - Ида Мартин - Страница 7

С самого утра по дороге в школу надо мной кружили черные вороны. Кружили и орали, как потерпевшие. А в раздевалке сломалась молния на сапоге, и пока я пыталась ее расстегнуть, порвала колготки. Да еще по алгебре сразу после каникул дали самостоятельную писать.

Но хуже всего было ощущение того, что за моей спиной что-то происходит.

В столовой четверо из одиннадцатого «Б», одноклассники Петрова, так на меня смотрели, что я даже есть расхотела. А когда ждала шестого урока, один конопатый пятиклашка подошел ко мне и заговорщицким шепотом спросил:

– Это правда ты?

Я хотела отшутиться, но решила, что, если буду переводить все в шутку, они всей толпой насядут, начнут задавать вопросы и докапываться. Пришлось послать его куда подальше. Он был очень впечатлен – видимо, я оправдала его ожидания.

На английском Татьяна Евгеньевна специально подняла нас с Герасимовым, словно никогда прежде не видела, и заставила читать дебильный диалог. Вероятно, пыталась избавиться от пелены, все эти годы застилавшей ей глаза и мешавшей разглядеть в нас подонков и демонов. Иначе чего бы стоя держала? Обычно читали диалоги с места.

Уж не знаю, какой у Герасимова рост, но когда все сидели, а он стоял, реально казался великаном. Бубнил он нехотя и очень тихо, с силой выдавливая из себя каждое слово.

«Герасимов: People can`t live without love, can they?

Я: I think they can`t. Love makes our life rich and eventful. It also brings reason for being and beauty to our existence.

Герасимов: People have to discover more about each other then they will not be wearied of their relationship.

Я: On the one hand love is a fairy tale and on the other hand it is our real life. But in fairy tales the good always overcomes the bad. In life and love the bad often wins.

Герасимов: You are right as rain! Love doesn`t belong to easy things».

Татьяна Евгеньевна, сидя за своим широким учительским столом, глядела на нас, как прокурор – с выражением осуждающего знания. Мол, что бы вы не придумывали, меня не переубедить.

– Осеева, ты поняла смысл прочитанного? – требовательно спросила она.

– Да. Там говорится, что любовь – сложная штука.

– Почему же, интересно, Герасимов, любовь, как выразилась Осеева, сложная штука?

– Потому что в реальной жизни любви не бывает, – голос у него был низкий и глухой.

– Интересно, где это сказано?

– Там сказано, что в реальной жизни зла больше, чем любви, – зачем-то влезла я, будто мне своих вопросов не хватало.

– Не совсем точная формулировка, но ход твоей мысли мне нравится, – одобрительно закивала Татьяна Евгеньевна. – Это вполне в духе нашего времени. Действительно, зла вокруг намного больше, и с каждым годом оно все глубже проникает в головы и сердца людей. Ладно. Садитесь. По тройке заработали.

– А почему три? – возмутилась я. Герасимов уже привык, что ему просто так ставят тройки за угрюмость, а у меня по английскому всегда была пятерка.

– Потому, что зла в реальной жизни больше, – ответила Татьяна Евгеньевна, и если бы она в этот момент разразилась диким хохотом, я совсем не удивилась бы.

Не было никаких сомнений, что и до нее докатилась сетевая истерия.

А после уроков ко мне подошла Семина и попросилась идти домой вместе, у нее якобы было дурное предчувствие. Я не возражала.

Мы вышли и побрели в сторону дома. И сразу за воротами школы наткнулись на группку Настиных одноклассников. Они стояли чуть поодаль, и, судя по голосам, назревал конфликт.

– Пойдем, пока они нас с тобой не заметили, – потянула Настя. – Подольский в курсе.

Но я все равно притормозила и между спинами пацанов различила мальчишеское лицо Маркова. Встревоженное и красное, как его куртка. Очки съехали на нос, кудряшки растрепались. Выглядел он жалко.

Марков явно пытался отвязаться от парней, хотя и петушился. Но все шло к тому, что у него ничего не выйдет. На моих глазах Солдатов пихнул его в плечо, а Шишов отвесил подзатыльник.

– Че, чмо. Нравится девчонок травить?

Павлик тоже был тут, без шапки и в куртке нараспашку.

Парням представилась отличная возможность отыграться за все циничные и надменные шуточки, с помощью которых Марков общался с людьми. Было очень круто начистить ему рыло, прикрываясь идеями справедливости. Однако при всей внешней хилости в Маркове сидела такая настырная убежденность в собственной правоте, что он никогда не пошел бы на попятную, хоть закатай они его в асфальт.

– Тонечка, идем, – заныла Семина. – Иначе нам всем будет плохо.

Но не особое сочувствие к Маркову, а праведная закипающая злость не давала мне сделать вид, что я ничего не заметила. У меня так бывает – первоначальный импульс движет сознанием. А присутствие Павлика лишь послужило красной тряпкой.

– Чего докопались? – влезла я, ткнув в спину первого попавшегося парня. – Типа толпой на одного?

– Еще одна, – забухтели пацаны.

– Че те надо, Осеева? – сказал Подольский и оттолкнул меня локтем. – Иди отсюда.

– Пришла отмазывать соучастника, – хмыкнул Шишов. – Пользуется тем, что баба. А самой других унижать не жалко.

– Что ты про это знаешь, Шишов? – ответила я. – Вот и помалкивай.

– Иди отсюда, Осеева, – опять попробовал выпихнуть меня из круга Павлик.

– Только тронь еще, – я нагло шлепнула его по руке. – Чего к человеку пристали?

– Где ты тут человека увидела? – попер Солдатов. – Я лично вижу только сволочь, падаль и шлак. А ты, мелкая шинигамка, лучше не разевай свой поганый рот.

Наезд был гадский и очень оскорбительный. Прыщавый паразит с какого-то перепугу решил, что ему все дозволено. Ответных слов для него не нашлось, зато нашлась довольно увесистая сумка со сменкой.

Размахнулась, как следует, и тяжеленькие Вансы на резиновой подошве смачно впечатались в морду Солдатова. Козел тут же заорал и схватился за нос. Шишов собрался отвесить мне оплеуху, но Подольский успел поймать его руку.

– Совсем мозги потеряла, Осеева? – заорал на меня он.

– И потеряла, – спокойно ответила я, многозначительно помахивая мешком. – В следующий раз там могут оказаться кирпичи.

– Какого черта за нее заступаешься? – попер Шишов на Павлика.

Тут, наконец, до Маркова дошло, что ему пора сваливать. Он поправил очки, распихал своих обидчиков, подошел ко мне, взял под руку и повел за собой. Семина припустила следом.

Мы шли быстро. Не мчались, но очень хотели скорее уйти подальше от злобных взглядов, выкриков и свиста.

– Какая-то ты безбашенная, – очки Маркова от разгоряченного дыхания запотели. – Тебе не все равно, наваляют мне или нет?

– Да вообще без разницы.

– А чего полезла?

– Чтобы башкой сначала думали.

– Теперь меня по-любому отметелят.

– Ну и ладно. Так тебе и надо.

– Я тоже думаю, что не стоило вмешиваться, – подала голос Семина. – У парней свои разборки.

– Это не у парней, а у нас разборки. Неужели ты не понимаешь? Сегодня первый день в школе, а вон что происходит. Когда они поймут, что мы – каждый сам по себе и что нам накакать друг на друга, начнется настоящая травля.

– А теперь что? – не унималась Семина.

– Теперь – противостояние. Мы против них. Это совсем другое.

– Но я не хочу быть против кого-то, – захныкала Семина. – Я не умею. Я вообще не люблю, когда кто-нибудь ссорится.

– Очень разумно, Осеева, – поддержал меня Марков. – Пока все не уляжется, надо держаться вместе.

Мы разошлись по домам, а вскоре у нас появилось официальное сетевое название – Дети Шини.

Фейсбук, ЖЖ и ВК пестрели глубокомысленными рассуждениями двадцатитрехлетних менеджеров о гнусности подрастающего поколения, ностальгирующими очерками тридцатипятилетних о том, что они такими не были, и полной рефлексирующей бредятиной тех, кому за сорок, об упадке культуры, морали и нравственности.

При этом каждый, кто подхватывал данную тему и критиковал нас, был убежден в Кристининой смерти, так что сердобольные верующие тетушки в массовом порядке ставили за нее свечки и молились.

Однако все эти персонажи, рьяно обсуждавшие нас повсюду, постоянно коверкали незнакомое слово, рождая бесконечное множество вариаций типа: «шинигали», «шинигаммы», «шиншигами», «шинигимы». Из-за чего их суровые, праведные речи переставали звучать серьезно и воспринимались смешно и глупо.

Сетевой креатив мгновенно откликнулся на эту неразбериху.

На цветной картинке были изображены самодельные качели в виде перекинутой через сук толстой веревки, к одному концу которой привязано колесо, и на нем раскачивался толстый веселый мальчик, а на другом, в затянутой петле висела чахлая мертвая девочка.

И подпись – «Дети Шины», только буква «ы» зачеркнута красным маркером и исправлена на «и». За ней последовала похожая картинка: средневековое инквизиторское сожжение, где под привязанной к столбу девушкой был сложен костер из автомобильных покрышек. Надпись та же.

Человек, идущий ко дну, а вместо камня на шее – шина. Парашютист в небе, за спиной которого – шина. Маленькая лодка на темной глади воды, тонущая под грузом шин. И все в том же духе.

Постепенно картинки стали разнообразнее, а тема шин начала отходить на второй план, уступив место коллажам из наших фото вроде школьного автобуса с надписью «осторожно, Дети Шини» и мерзких садистских демотиваторов с подписями: «Дети Шини пойдут на все, лишь бы избежать контрольной».

Особым успехом пользовалась картинка с фотографией Маркова у доски, где он будто бы доказывает теорему: «Чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц».

Вскоре все наши страницы были закиданы приглашениями в группы хейтеров ДШ и даже в фандомы ДШ. Ведь среди проклинавших появились и те, кто нас поддерживал. Правда, последним мы сами были не важны. Они просто писали, что мы – крутые, потому что они тоже ненавидят своих одноклассников.

Следить за развитием виртуальной истерии было так же увлекательно, как за самым интригующим сериалом, но это удовольствие для обладателей стальных нервов. После очередного пожелания на стене «Чтоб ты сдохла!» я удалилась из соцсети.

Через несколько дней о нас знала вся округа.

В четверг, стоило зайти в школу, как от меня шарахнулись мелкие дети, дежурные на дверях застыли с лицами, полными ужаса, а презрительная гримаса завучихи выдала ее с потрохами.

– Осеева? – окликнула она меня на пути в раздевалку. – Ты же из десятого «А»?

– Да.

– А Герасимов?

– Тоже.

– Семина?

– Она из «Б».

– У вас сейчас какой урок?

– История.

– Как же ты могла, Осеева?

– Что могла?

– Ничего. Иди. Потом будем разбираться.

Эту последнюю фразу она произнесла таким тоном, что я поняла: «потом» наступит очень скоро. Совсем скоро, раз спросила, какой у меня урок.

Так что вместо урока истории я завернула в туалет и, дождавшись начала занятий, тихонько пробралась в раздевалку, чтобы незаметно свалить домой. «Разбираться» прямо сейчас я была не готова.

Но выйти из школы не получилось, так как напротив дверей, в пустом зале рекреации, стояли охранник, завуч, молодая училка физкультуры и громко нас обсуждали.

– Я сама видела, – сказала завуч. – В новостях, по четвертой программе.

– Я тоже, – подтвердил охранник. – Даже кусочек того видео показали, где девочка произносит обвинение. Ведущая говорила, что запись всколыхнула Интернет, и дело уже передано в полицию. Вроде бы сам Астахов его посмотрел.

– После первого же урока надо их всех собрать, – сказала завуч. – Пусть сидят и дожидаются полицию. Нам неприятности не нужны.

– Всех не получится, – сказала физручка. – Якушин у нас уже не учится, а еще один подонок не из нашей школы.

– Ну и прекрасно. Чем меньше нашей ответственности, тем лучше. В общем, Анна Владимировна, сейчас срочно пробегите по классам и сообщите учителям, чтобы никого с урока не отпускали. Даже в туалет. Вот засранцы, надо же так школу подставить!

– Может, родителей вызвать? – осторожно спросила Анна Владимировна.

– Когда полиция приедет, обзвоню их. Если доживу, конечно. И так сижу на валокордине. Если мы успеем вовремя их задержать, школу могут и не трясти.

– Я бы на это не рассчитывал, – сказал охранник. – Теперь точно будут расследовать.

– А девочка-то жива или нет? – робко поинтересовалась физкультурница.

– Кто ее знает, – рявкнула завуч. – Какая теперь разница?

Я сидела под грудой курток и пальто, спешно соображая, что теперь нам точно конец. Полиция, родители, расследование, обвинение, суд… Полнейшая попа. Без вариантов.

Там же, под вешалкой, написала каждому эсэмэску.

«В новостях про нас рассказали. В школе ждут полицию. Сваливайте, пока не поздно. Внизу Миша на дверях. Я в раздевалке, потом пойду через столовую».

Еще одну отправила Якушину: «Про нас рассказали в новостях».

И одну Амелину: «Болей как можно дольше, во внешнем мире полный хаос».

В ответ сразу пришла эсэмэска от Насти: «Я дома. Новости видела. Мама тоже. Ждем скорую. У нее сердце».

От Герасимова и Маркова – «Ок» и «Спасибо».

Буквально через две минуты томительного ожидания я вдруг услышала тяжелое, прерывистое дыхание где-то близко, совсем рядом, будто кто-то находился прямо за моей спиной и дышал в затылок. Оглянулась, но там никого не было, а когда повернулась обратно, из-под самого длинного пальто, прямо на меня выскочил человек в черной вязаной шапке, натянутой на лицо, как у грабителей банков.

– Попалась!

От неожиданности я едва не вскрикнула. Хорошо, быстро сообразила, что это Петров. Он даже в школе всегда ходил в джинсах, больших белых кроссовках и каких-нибудь ярких цветных кофтах.

– Я тоже хочу в столовую, – запыхавшись, сказал он, стаскивая шапку и пристраиваясь на корточках рядом.

Минут через десять Миша закрыл на ключ входную дверь и направился в сторону учительской.

Мы забрали свою одежду, переобуваться времени не было, и, прошмыгнув в стеклянный переход, помчались в столовую.

Я постучала в дверь. Тетя Оля, одна из поварих, с еще примятыми шапкой волосами и не накрашенным лицом, открыла сразу, настороженно глядя из-за двери:

– Чего вам?

– Там дядя Миша никого не выпускает из школы, а нам очень нужно. Можно через вас?

Тетя Оля заговорщицки прищурилась:

– Курить, что ли?

– Ага, – радостно закивал Петров. – Умираю, сил нет.

Она осуждающе покачала головой, сказала, что курить очень плохо и вредно, но повела нас за собой и выпустила через заднюю дверь, постоянно открытую из-за жары в кухне и потому, что сама тетя Оля смолила как паровоз.

Мы вышли в зыбкую морозную предрассветную дымку и быстрым шагом направились прочь от школы. Меня буквально трясло, но не от холода, а от расстройства и волнения.

– Не понимаю, как можно арестовать из-за ролика? – на курносом задорном лице Петрова не было ни капли расстройства. – Я вообще до сих пор не особо верю. Все так не по-настоящему, будто шутка или розыгрыш.

– У тебя одни розыгрыши на уме.

– О, я придумал, куда мы пойдем, – и Петров радостно потащил меня за собой.

Я не сопротивлялась, мне было все равно.

Прошли мимо детского сада, зашли в единственный подъезд панельной многоэтажки и поднялись на самый последний этаж. Петров снял с решетки открытый навесной замок, и мы без труда выбрались на крышу. Там было полно снега, только в некоторых местах едва заметные протоптанные дорожки. Дул колкий пронизывающий ветер, и мои красные волосы развевались на нем, как флаг.

– Что мы тут делаем? Холод же собачий.

Сапоги я оставила в школе, и пальцы на ногах моментально закоченели.

– Скоро светать начнет.

Петров полез в рюкзак, вытащил свою неизменную камеру и тут же наставил на меня.

– Мы с Осеевой сбежали из школы и сейчас будем встречать рассвет. Осеева, привет!

Он улыбнулся и помахал рукой в ожидании ответного жеста. Такой жизнерадостный и расслабленный, что мне самой захотелось, чтобы происходящее оказалось дурным сном.

– Пойдем отсюда. Дубняк жуткий.

– Погоди, иди сюда, – опять потащил он меня. На этот раз к самому краю крыши.

Ноги засыпало снегом.

Я осторожно посмотрела вниз и чуть не кувырнулась в темную ледяную пропасть.

– Смотри, вон она, та самая полоска надежды, которая разгонит могильный холод наших сердец и адский мрак наших мыслей, – с наигранной высокопарностью произнес он. – Когда солнце поднимется над городом и его теплые, ласковые лучи растопят все дурное, несправедливое и злобное, мы снова будем счастливы и свободны.

– Сколько тебе лет, Петров? Невозможно уже. Какое солнце? Все небо затянуто тучами. Через полчаса наступит обычная серость, и холодно будет ничуть не меньше. А наши проблемы никуда не денутся. Зря я с тобой поперлась.

– Ну погоди немножко, пожалуйста, – взмолился Петров. – Сейчас сниму, как рассветет, и пойдем.

Солнце вставало и, несмотря на мое сопротивление, это оказалось действительно очень красиво. Я и не думала, что в городе можно увидеть подобное. На густом темном небе сначала появилась резко очерченная красная полоска, яркая и зловещая, как огненный зрачок драконьего глаза, но постепенно, как бы раздвигая темноту и выпуская мутное сияние, она росла, становилась шире и светлее.

На какой-то момент я даже забыла про заледеневшие ноги. Все, что было внизу, подо мной, не имело никакого значения. Казалось, еще немного, и я смогла бы взлететь в зыбкие, озаряющиеся морозным утром небеса и покинуть этот отвратительный, пожирающий сам себя город.

А потом пиликнула эсэмэска от Маркова: «Ты где?»

И мы пошли с ним встречаться.

Марков, с непокрытой головой, спрятавшийся по самые очки под ворот своей блестящей ярко-красной куртки и судорожно подергиваясь от холода, ждал нас за школой, на автомобильной стоянке.

Он рассказал, что полиция все-таки приехала, но он сбежал через окно в кабинете труда, а тупой Герасимов остался. Типа, на нем нет никакой вины.

Марков был весь дерганый и на нерве. Если Петров меня хоть немного успокоил, этот вернул на землю.

– Короче, пока эта фигня не уляжется, я в школу не пойду, – решительно заявил он.

– А твои поверят, что ты ни при чем? – Петров с любопытством прищурился.

– Может, и не поверят, но какая разница? – изо рта Маркова валили клубы пара, отчего стекла очков запотели, глаз уже не было видно.

– Мои мне точно не поверят, – сгребая горсть снега с машины, задумчиво произнес Петров. – Скажут, были уверены, что рано или поздно нечто подобное произойдет. Они всегда так говорят. Типа, раз ухо проколото, значит, наркоман и голубой.

– Больше всего не хочу оправдываться, – сказала я.

– А давайте сбежим? – вдруг ни с того ни с сего предложил Петров, медленно высыпая из кулака снег и внимательно наблюдая, как он развеивается по ветру.

– Так мы уже сбежали. – Я прыгала с ноги на ногу, потому что вместо ступней у меня уже были деревянные колодки.

– Нет, по-настоящему. Далеко и надолго, – глаза Петрова азартно загорелись. – Одному стремно как-то.

– Я бы, может, и сбежал, – после задумчивого молчания произнес Марков. – Но не с такой компанией, как вы.