Читать книгу Инициатива наказуема - Ида Миллер - Страница 6

Ночью меня бил озноб. Видимо, пока я спала под действием уколов днем, с меня сняли путы и можно было размять кости. Однако много часов я все равно провела в позе эмбриона. Я закутывалась в одеяло, но все равно не могла согреться. Никогда в жизни я столько не рыдала, как в ту ночь. Я плакала громко, навзрыд, выла, как волк.

Маленькая полоска лунного света, просочившаяся сквозь крошечное окно, буквально двадцать на двадцать сантиметров, украшала потолок. Дрожа от страха и холода, я прислушивалась к каждому шороху и пыталась уловить хоть малейшее движение жизни в этом странном месте. Я пыталась построить схему дома или подземелья, но так и не смогла. Все-таки было опрометчиво надеяться, что у меня вдруг проснется талант в мастерской ориентации в пространстве. Дверь медички закрыли на ключ, я уже проверяла. Замок был плоский и без единого отверстия, даже без замочной скважины. Видимо, он был устроен так, что изнутри, без ключа, открыть его невозможно, либо там был какой-то тайный механизм, типа магнита, или что-то в этом роде.

Окно находилось очень высоко, и своими размерами не оставляло шанса на побег. Единственное, о чем я точно знала, что мы находимся в какой-то глуши: лес или заповедник. Едва-едва шелестел ветер, но ни звуков машин, ни шума волн слышно не было.

«Это все сон, он все еще продолжается», – пыталась я себя успокоить. – «Нужно заснуть еще раз, и тогда я проснусь у себя в общежитии».

Вдруг я услышала, как замок закряхтел. В комнату вошла невысокая тень и тихо закрыла за собой дверь.

– Не бойся! – прошептал силуэт, и в голосе его я узнала Монику. Тут я подумала, что раз у нее с собой ключи, то нужно втереться в доверие и выкрасть их. Но в тот момент мне было так плохо, что я ничего не могла делать, лишь скрючившись дрожать и тупо пялиться в стену.

Моника подошла к тумбе, сбросила на нее темный плащ и, оказавшись в просторной ночной рубашке с длинным рукавом, не спрашивая разрешения, залезла на койку. Она дотронулась ладонью до моего лба.

– Бедненькая… Знобит?

Я утвердительно кивнула.

– Это нормально. Значит, организм борется. Я тебя вылечу, Адена, – она взяла меня за плечи и прижала к себе. Резкие движения снова стрельнули мне в шею, и я застонала.

– Ничего, что я пришла? Подумала, что тебе сейчас больно и одиноко.

– Спаси меня.

– Не могу. По крайней мере, не сейчас.

– Почему?

Я дышала ей в плечо, и эти объятия малость успокаивали. Вот уж правду говорят, как только к побитой собаке кто-то проявляет нежность, она забывает обо всех пережитых страданиях. Моника скрестила руки на моей спине, и тепло ее кожи немного помогло избавиться от колотящего все тело озноба.

– Я не могу ослушаться хозяина.

– Он держит тебя силой?

– Нет-нет, конечно, нет! – она захихикала. – Я рада быть рядом с ним, быть полезной и делать его счастливым.

«Она странно о нем отзывается, буквально недавно она называла его отцом, теперь хозяином. Возможно, он ей не родня».

– Что ваш хозяин за человек? Куда я попала?

– Ох, мисс Ди, конечно, многого тебе не сказала, но я буду с тобой честной, потому что хочу подружиться и помочь. Отец, он… Как это помягче выразить… Не совсем человек, скорее, вампир. Потому что для поддержания здоровья и молодости ему нужна свежая юная кровь.

– Это не смешно.

– Те четыре раны на твоей шее – его клыки. Он напал на тебя, потому что его тело начало ему отказывать. Другой причины нет.

– Почему я? Какого хрена? – я всхлипнула, хотя понимала, что если разревусь, то снова почувствую боль.

Конечно, мне не верилось в эти сказки. Моника изначально странно себя вела, и, возможно, пыталась запугать или привязать к себе. И у нее это почти получилось. Мне было так плохо, что я была готова поверить во все что угодно.

– Отец очень стар. Ему уже лет двести, а то и больше. Но он такой потрясающий: самый лучший, самый умный, самый красивый… Я его боюсь и в то же время восхищаюсь. Он долго жил. Он видел, как рождаются и умирают короли, как начинаются и заканчиваются войны. За эти годы он завладел огромными богатствами, каких ты даже никогда не видела. В то же время он ужасно привередлив во всем! И особенно к своей внешности – он осматривает себя у огромного зеркала и, если находит хоть одну морщину или дряблость, то тут же идет за порцией свежей крови. Поэтому предпочитает держать такую вещь про запас. Когда он долго ее не пьет, то кожа его покрывается пятнами, волосы седеют, начинают отказывать ноги и руки, становится сложно бывать на солнце. Он превращается в разваливающегося старика. Продлить ему молодость может только кровь девственницы.

– А? – тут я пожалела, что не познала радости плотской любви немного раньше.

– Когда он уехал два месяца назад, то выглядел уже не очень хорошо, а когда приехал, стал похож на себя прежнего. Значит, твоя кровь ему помогла.

– То есть, мой козырь – это моя девственность? Если я перестану ею быть, то потребность во мне отпадет?

– Не знаю… Если ты ему понравишься, то он оставит тебя здесь, как мисс Ди. Вроде когда-то он тоже пил ее кровь, а потом они были любовниками, но он то ли перегорел к ней, то ли еще что-то у них случилось. Чего не знаю, того не знаю.

– А ты? Разве ты не подходишь ему?

– Я? Нет, конечно. Моя роль – быть его преданной слугой. Он выразил ко мне высшую степень доверия, я… – она понизила голос, – сама пробовала его кровь. От одной только капли я испытала такое неземное блаженство, а моя любовь к отцу взлетела до небес! Я верна ему до гроба. Но увы, не могу помочь вернуть ему здоровье.

Я ошарашенно смотрела на Монику, которая с горящими глазами и пламенной речью признавалась в любви к человеку, который превращает женщин в заложниц. Мне подумалось, что Моника, возможно, психически не здорова.

– Сколько вас тут?

– Отец, я, Никки, мисс Ди… и еще семь женщин. Это если тебя не считать.

– До меня были девушки?

– Я помню только одну, мне было шесть, а ей около двенадцати. Но она долго не протянула, отец выжал из нее все буквально за месяц. Мисс Ди говорила, что были на ее памяти еще две или три.

«Точно маньяк», – подумала я, и ужас снова накрыл меня с головой.

– Почему ты называешь его отцом? Вы родственники?

– Он мне неродной. Отец рассказывал, что забрал меня с улицы, но я ничего не помню о тех временах и росла уже здесь, в его доме. Когда была маленькой, то считала мисс Ди своей матерью, но она была так холодна со мной. А потом я приняла кровь хозяина, и он стал мне настоящим отцом. Хотя этого можно было не делать, я и без того очень ему благодарна.

– Мне жаль тебя.

– Почему же? Лучше я буду носить ему еду и стирать одежду, чем меня бы продали в какой-нибудь бордель. Отец всегда говорил, что спас меня от ужасов внешнего мира, и я с ним согласна. Пока ты слушаешься и делаешь все, как он любит, то он хорошо к тебе относится.

– А кто такой Никки? Его сын?

– Пф, – Моника опять рассмеялась. – Конечно, нет. Он сын кухарки, что здесь работала. Она забеременела от кого-то из других работников, и это разозлило отца. Слышала, что он хотел убить их обоих, но в итоге расквитался только с ее любовником. С тех пор он не берет к себе в услужение мужчин. А ее сына он решил оставить. И Никки тоже принимал кровь, – она многозначительно на меня посмотрела. Я поняла, что она хотела этим сказать: Никки такой же псих, как и Моника.

– То есть Никки здесь единственный мужчина, кроме Анаксимандера?

– Ну да. А что?

– Да ничего, – нужно было срочно сменить тему. – Ты правда мне поможешь?

– Сделаю все, что в моих силах. Я люблю хозяина, но смотреть на твои страдания мне тоже грустно. Если ты будешь меня слушать, то мы сможем выйти отсюда, а там, на улице, решай уже сама. Может, ты тоже полюбишь отца и останешься с нами, – она положила руку на мою ладонь и легонько сжала ее. – Но сначала ты должна поправиться. Хорошо?

– Хорошо.

Наконец, у меня появилась надежда вернуться домой. Я все равно не особо верила, что мой похититель – это кровожадный вампир из баек, но запомнила все, что рассказала Моника. Скорее всего, у них тут какая-то секта, где неуравновешенный главарь промыл им мозги. А если он и правда вампир, причем, как показывает его образ жизни, весьма «очеловеченный», то к нему наверняка можно найти подход и обнаружить ахиллесову пяту.

Лежа на плече Моники, я снова смогла заснуть, чувствуя приятное спокойствие и умиротворение. Наутро ее со мной уже не было, а дверь была по-прежнему закрыта.

***

Первая неделя, проведенная в заточении, действительно походила на отпуск. Такие, знаете, каникулы в карцере. Меня кормили три раза в день обычной домашней едой. Поначалу я боялась ее употреблять, но Моника поела вместе со мной и, таким образом, показала, что пища не отравлена. Ее забота обо мне, какая-то материнская, немного пугала. Мысленно я старалась к ней не привязываться на случай, если она подставит меня. Тогда мне будет не так больно.

Она сидела со мной, пока я ела, помогала делать растяжку, потому что за сутки лежачего положения мои мышцы ныли от желания подвигаться. Я пыталась выяснить, где мы находимся, но Моника отнекивалась.

Огромной удачей оказалось то, что они поддерживали связь с внешним миром. Стационарный телефон, по словам моей надзирательницы, был у них только один, и чтобы им воспользоваться нужно набрать код доступа перед звонком, а его знает только Анаксимандер. Если нужно было куда-то позвонить, их хозяин все делал сам.

Продукты и прочие предметы для бытовых нужд раз в несколько дней ездил покупать Никки на машине, оттуда он привозил газеты и журналы. Моника даже передала мне пару книг, чтобы я не сильно скучала в заточении.

Получив литературу, я задумалась о судьбе своего рюкзака. Они могли его сжечь или выбросить, чтобы уничтожить улику, но надежда была. Я исследовала свою комнату вдоль и поперек, но не нашла ни розеток, ни батарей. Электричеством-то они пользуются, ведь нужно как-то готовить и стирать, да и у меня в комнатушке была на потолке плоская лампа, которая загоралась и гасла в строго определенное время.

Периодически заходила мисс Ди. Она делала мне уколы, меняла повязку, накладывала мазь. С легкой улыбкой она говорила, что я иду на поправку, и скоро боль покинет меня – я смогу, как и раньше, нормально двигаться, говорить и есть. Вот только, если верить Монике, выздоровление мне не на руку, наоборот, пока я болею, их хозяин ко мне не притронется.

И действительно, кроме медичек, я вообще больше ни с кем не общалась, пока мои раны не зажили настолько, что ко мне снова вернулась жизненная энергия. Мне было так одиноко, что я с нетерпением ждала очередного приема пищи, чтобы хоть словцом обмолвиться с живым человеком. После нашей ночи откровений Моника была немногословна и вела себя гораздо более сдержанно. Я планировала втереться к ней в доверие, а в итоге сама уже не могла без нее жить. Стоило серьезно подумать, кто еще из нас к кому больше привязался.

Еще через неделю покраснения и сыпь полностью сошли, а раны на шее не доставляли мне больше дискомфорта, хотя все еще немного болели. Я постоянно думала о том, что полиция уже точно объявила меня в розыск, и со дня на день сюда явятся офицеры, чтобы заковать всех обитателей этой тюрьмы в наручники и освободить несчастную жертву. Эти мысли помогали мне окончательно не падать духом.

Наконец, наступил тот самый вечер, когда состоялся последний мой разговор с мисс Ди, который обозначил, что мне нужно готовиться к переменам.

– Господин спрашивал о тебе, – сказала мисс Ди, попутно вставляя мне в вену иглу, чтобы набрать небольшую колбу крови.

– Очень мило с его стороны.

– По возможности говори Монике о потерях крови. Не забывай больше пить и съедать все, что тебе приносят.

– Угу, – промычала я, пока она прикладывала заспиртованную ватку к сгибу руки. – А можно мне выйти на улицу?

– Спросишь у господина. Если он разрешит, то можно.

Больше она ко мне не приходила. Лишь Моника продолжала исправно приносить подносы с едой, водой и книгами.