Читать книгу Как я стал взломщиком - Игорь Александрович Стусь - Страница 3

Садитесь, дети, поудобнее в свои гравикресла. Я расскажу вам историю одной любви.

Я впервые услышал её песни году этак в 96-м. Это был ещё двадцатый век, вполне себе. Когда было не много одноразовых товаров, во всяком случае, автомобили и телефоны не были одноразовыми. Что? Еда? Ну, обычная была еда. Нет, не в таблетках – например, хот-доги на улицах свободно продавались. Это сосиска в булочке – бог его знает, почему ее назвали горячей собакой. Да, настоящая сосиска, представляешь? Поправь нейрошунт, Катя, а то усваиваешь медленно. Так вот.

Я тогда был молодой и красивый, у меня даже все зубы были свои. Да я мог зубами пиво открывать! И открывал же, идиот. Пиво что такое? Ну, это такой слабоалкогольный напиток, загугли, в чём проблема. Продавалось тогда тоже прямо на улицах, разлитое в стеклянные бутылки с жестяной пробкой. Что? Нет, про Египет и Междуречье не надо, позже смотри. Двадцатый век. У нас было сколько хочешь пива. Хоть залейся. А кибердиетологов не было, да мы б и обычных, живых диетологов не стали бы слушать. Мы были молодые, голодные, поджарые, энергичные, ели и пили что хотели, не толстели и дико желали всего, что только могли себе представить.

Ну ладно, история не о том.

Так вот, у меня откуда-то появилась кассета с ее песнями. Кассета? Ну, такая коробочка с мотком намагниченной плёнки. Её можно было вставить в специальное устройство и услышать музыку. Такой носитель. Ну да, так и слушали – не было тогда ни вселенского вайфая, ни саунд-модулей под кожей. Чего? Как пишется? Маг-ни-то-фон! Нашёл? Окей, не отвлекай.

Так вот, песни с той кассеты… даже не знаю, как сказать. Зацепили меня за живое, за самое нутро. Я плакал даже, честное слово. Ну, понимаю, трудно представить меня плачущим, я для вас большой и строгий дед, иногда вредный и занудный до крайности. Но ладно, не о том.

Так вот, я правда с ума сходил по ней. На обложке кассеты была фотография девушки на фоне осеннего парка. Она была абсолютно неземной, невозможной красоты – и глаза её смотрели мне прямо в сердце. Нет, не гугли – не знает этого гугл. Не знаю, где почитать. Такое не надо почитать, такое надо испытать. Что бы я ни сказал – это будет не то.

А тогда у меня кровь пульсировала в ритме её песен. И мурашки по коже бегали от её голоса. И внутри, знаете, такая тугая волна в области солнечного сплетения, поднимается и распирает грудь, аж задыхаешься от счастья – а на другой песне, сердце ухает вниз и во всем теле, в голове, в животе, в глазах – чёрная горечь и безысходная печаль.

Я слушал её песни всю свою жизнь. И буду их слушать ещё, сколько мне там отмерено. Каждый раз, когда новый альбом выходил, я боялся разочарования – а вдруг, ёлки-моталки, пропадёт эта магия, от которой у меня вскипает кровь.

Нет, не пропадает. Я меняюсь – и она меняется. Но вот та дверца, через которую она получает от высшего свои песни – она со временем всё шире. И поэтому я всё так же безнадёжно влюблён в неё – хоть никогда в жизни её не видел.

– Деда! А ты почему к ней не пришел ни разу? Ну, не попытался познакомиться?

– Ээээ… ну… понимаешь… как бы это… страшно было. Где я и где она. Не будь, как дедушка. А то так и помрёшь ссыклом. Да, к тому же, я понимаю, что влюблён в образ, а каков человек на самом деле – я ж и не знаю. Знаю, что гарантированно другой, НЕ такой, как образ. Ну и как-то… незачем уже.

И вот, понимаешь, я ведь даже на концерт ни разу не сходил. Почему же интроверты все не ходят на концерты? Потому что там толпа мозг поставит на попа!

А знаешь, хочется. Вот прям хочется сходить.

Ну, в самом деле. Вот я не люблю концертов, они мне неприятны. Там много людей, они все как-то себя ведут. Некоторые плохо. И они мне мешают слушать.

Но, с другой стороны – там, на концерте, где на сцене стоят живые люди и делают музыку… Если повезёт – поймаешь волну… Которая от них. Которую они из себя как-то достают.

Я понял, в чем секрет. Надо настраиваться на эту волну заранее. Когда собираешься, когда одеваешься. Когда едешь – вот это волнение в животе, вот эта приподнятость, с оттенком лёгкой тревоги.

Когда заходишь в фойе – и там запах тонкой театральной пыли и многих-многих эмоций, оставленных здесь тысячами людей.

Решено.

Пойду.