Читать книгу Грация и Абсолют - Игорь Алексеевич Гергенрёдер - Страница 4

На переднем сиденье «волги» она увидела немолодого широкоплечего мужчину в пёстрой рубашке с короткими рукавами. Зеркало отражало его тёмные очки, продолговатое лицо, выступающий ребром как бы сжатый с боков нос. Блондин, садясь за руль, сказал ему с той обходительностью, когда не ожидают возражений:

– Забросим девушку в город? Она ногу повредила.

– Забросим? – переспросил пожилой словно бы в брюзгливом полусне, что выражало подтрунивающую игривость.

Губы Алика слегка тронула улыбка.

– Забросим, закинем, запулим… – проговорил мужчина так, будто начинал читать стихотворение.

Молодой словно обиделся:

– Извиняюсь, мы её не будем забрасывать. Мы отвезём её в город, как положено, – и включил зажигание.

Она положила обнажённые руки на спинку переднего сиденья и смущённо потёрлась носиком о своё запястье:

– Мне неловко… помешала вам искать ягоды…

Человек в тёмных очках сказал серьёзно и веско, будто осаживая с трибуны:

– Не много ли извинений с обеих сторон? – Всё это время он не двинул шеей, и, поглядывая на его лицо в зеркале, Алик подумала, что очки что-то чересчур темны.

Блондин, аккуратно ведя машину по тряской грунтовке, на миг обернулся. Кожа у него была чистая, смугловатая, а во взгляде удлинённых глаз отсутствовала неопределённость.

«Ты вспоминаешь, считаешь, сравниваешь, задаёшься вопросами, – понимала Алик, – и благосклонно глядишь на луговую дорогу. Но зря не опасаешься заблудиться».

Пожилой, ни на сантиметр не повернув голову, спросил:

– Вывих в каком месте?

– Где щиколотка.

– Опухоль? – спросил он, не шелохнувшись, и ей стало ясно, что уже не легкомыслие говорит его устами. Говорила пасмурная тяжесть, и Алика всколыхнуло: «Ведь он же слепой!»

– Опухоли нет… извините… – её тут же покоробило: он понял, за что она извиняется. Как бы устраивая поудобнее больную ногу, пересела, чтобы не видеть в зеркале непроницаемые очки.

Молодой за рулём адресовал ей:

– Пропал ваш денёк на природе! Жалко?

– Жалко. Мне так жалко… – сказала она кротко.

«Волга» выкатила из леса, водитель притормозил перед перегруженным шоссе и, обернувшись, не сразу отвёл глаза от девушки.

Пожилой произнёс густым баритоном:

– Как малину-то не любить… – и добавил назидательно: – Рясная малина – богатые хлеба!

Рясная, пояснил, значит обильная. Уходят, забываются выразительные слова.

Не двинувшись, он спросил:

– А пироги с гречневой кашей и мёдом вы любите?

– Не пробовала… – уронила Алик тоном вины.

Блондин мягко ввёл «волгу» в поток несущегося к городу транспорта. Спутник проговорил, будто изумляясь тому, о чём сообщал:

– В моих родных местах в эти дни, бывало, да… пекли пироги с гречневой кашей и мёдом и созывали соседей.

Алику показалось, что водитель втихомолку улыбнулся. Человек же в тёмных очках заговорил, будто ссорясь:

– Чтобы вам ещё больше стало жалко, чтобы вы очень жалели об этом дне – вы должны с нами пообедать! – и адресовал парню: – А, Виктор?

«Викто-ор!» – мысленно повторила она, перенося ударение на второй слог.

Следя за дорогой, блондин сказал девушке:

– Насчёт вашей ноги… Лонгин Антонович может из дома позвонить врачу. У него лучшие в друзьях.

«Лонгин» похоже на ангину, мелькнуло в уме девушки.

– Записано в святцах, часто встречалось у староверов, – сказал человек в очках, привыкший, что его имя кажется странным, – в юности, а я на три года моложе советской власти, мне бывало неприятно.

«Ему пятьдесят четыре», – мимоходом отметила Алик, встретила в зеркале взгляд водителя. Оба прислушивались к иному, к своему напеву.

Виктор двинул баранку, глядя в задний борт мчавшегося впереди «газика» и намереваясь его обогнать.

– А вас как зовут?

– Алик, – вырвалось у неё.

– Ага, – заинтересовался Лонгин Антонович, – и если кто-то собрался с вами в кино, он говорит: иду в кино с Аликом?

– Да.

Виктор, не спеша обгонять «газик», поднял глаза к зеркалу и обменялся с нею улыбкой. Пожилой между тем говорил:

– Александра? Алла? Альбина?

Ему ответили, и он так, будто это вытекало из ответа, уведомил:

– Едем к нам на воскресный обед.

«Волга» катила по улицам города.

– Ну… я не могу… – пролепетала Алик с выраженной нерешительностью.

Машина встала в тенистом переулке, над нею нависала заматерело-глухая состарившаяся листва деревьев, за которыми в некотором отдалении были видны внушительное закрытое парадное и барельеф над ним: кажется, античная богиня. Не сказать, чтобы казённо-индустриальный, неуютный город насчитывал десятки таких зданий.