Читать книгу Четыре сказки о мистике - Игорь Дасиевич Шиповских - Страница 10

Светало. Брезжил рассвет. Уже практически наступило утро, когда в дверь дома Нифонта, не стучась, а открыв замки своим ключом, вошло тело Феофана. Да-да, это было именно оно, тело, потому как туловище без головы, назвать полностью человеком нельзя. У него всё было на месте: и руки, и ноги, и живот, и пупок, и даже штаны на ширинке застёгнуты, а вот головы на нём не было. Оттого и стоит его называть лишь телом, а не самим Феофаном.

Итак, тело Феофана неспешно зашло в дом, и также неспешно уселось на кухне на стуле, вроде как чаю попить собралось. Жуткое зрелище, надо отметить. Чертовщина какая-то. Это вам не мёртвый «всадник без головы» из романа Майн Рида, привязанный верёвками к лошади, а то настоящий, живой, самостоятельно ходящий субъект. Это просто ужас. А меж тем разбуженный шумом в прихожей, вышел из своей комнаты, позёвывая, сам хозяин дома, Нифонт.

– Феофан, это ты что ли!?… и где же тебя черти носили!?… шаришься до утра незнамо где!… – ещё не видя своего сына завосклицал он, направляясь в кухню. А там его ждал страшный сюрприз. Вместо сына он увидел за столом лишь его обезглавленное тело. Однако реакция Нифонта на это была более чем странная.

– Вот так дела,… всё-таки голову от любви ему снесло,… ну вот как сказал, так по его всё и вышло, «Ах, отец, я голову от любви потерял»,… и вот результат!… Ох, и дурной же его язык,… теперь вот ходи, ищи, где он её потерял!… Тьфу ты,… бестия амурная… – ругнулся он, ничуть не удивившись, и стал оглядывать место отсечения самой головы. А вот там, что поразительно, никакого кровавого следа или шрама не осталось, всё зажило, затянулось и лысо, словно колено торчит, а не обрубок шеи. Вот какая штука.

– Это хорошо, что всё затянулось, как я и наколдовал,… никакого ранения, сплошное сращение тканей!… Ну, вот забота, теперь его голову искать, и сращивать её ещё потом с телом,… а я не выспался, трудно, помощник нужен!… Да уж, чую, тут без полицмейстера не обойтись,… надо с ним идти к леснику, и официально требовать, пусть тот вернёт голову,… наверняка он её забрал,… ведь Феофан вечером к нему же направился,… к его дочке пошёл,… ну я ж предупреждал его, не связывайся с ней!… Э-хе-хе, не послушал меня,… ну да ладно, чего уж теперь говорить-то,… вот сейчас чайку попью и пойду полицмейстера на ноги поднимать… – как-то уж совсем нерасторопно пробурчал Нифонт и взялся чай на плите разогревать. Притом так обыденно, будто ничего и не случилось. Здесь рядом его сын без головы сидит, а он решил чаю попить.

Ну что тут поделать; у каждого своя реакция на такое происшествие, у простого родителя одна, а у колдуна-воителя связанного с нечистой силой, совсем другая. Меж тем прошло полчаса. За это время Нифонт попил чаю, умылся, оделся и наконец-то пошёл к полицмейстеру, благо тот жил неподалёку. Быстро разбудил его, сунул в руку банкноту крупного номинала, да рассказал, какое горе с его сыном случилось. Дескать, так и так, лесник злодей тому голову срубил да у себя дома её сохранил, а тело гулять отправил. Мол, тот лесник с лешим водится, и они вместе колдовским заклятьем балуются. Оттого сын без головы домой и пришёл.

Одним словом за взятку навёл на лесника напраслину. А полицмейстер, как банкноту в ладони ощутил, так, словно заново ожил. Вскочил, оделся, обулся и аж бегом, не жалея живота своего пышного, в участок помчался. Взял там, на подмогу, трёх обломов полицейских, соседского пса-ищейку, и, погрузившись со всей этой компанией в пролётку, понёсся по лесной дорожке к избушке лесника. Нифонт разумеется с ними. Правда, часть пути пришлось идти пешком, пролётка в зарослях застряла. Но всё же дошли, и сразу давай дверь пинками вышибать.

– Открывай, душегуб!… Отдавай голову!… Куда ты её подевал!?… – орут во всё горло, а собака их лает, заливается. Шуму понаделали, будто при пожаре. Ну, Настя дверь им и открыла, да в недоумении спрашивает.

– Какая ещё голова!?… Вы что, господа хорошие, с ума посходили, с утра пораньше двери ломаете!?… Мало того, что ночью нас сынок Нифонта Игнатьевича чуть не зарезал, так вы теперь ещё гурьбой пожаловали,… и сплошь полицейские… – узнав в нежданных визитёрах полицмейстера с Нифонтом, возмутилась она.

– Ага,… так значит, ты признаёшь, что мой сын здесь был!… А ну говори, куда его голову подевала!?… Он домой без неё заявился!… – сходу напустился на Настю Нифонт.

– Да что вы такое говорите!?… Да, он был здесь,… я и не скрываю этого,… прикинулся больным, раненым, попросился на постой!… У меня у самой отец больной, медведем раненый,… ну и пожалел он вашего сынка,… велел впустить его,… а тот посредь ночи на меня накинулся, мол, люблю,… только моей и будешь,… и нож к горлу приставил!… Да это он меня чуть головы не лишил, а не я его,… насилу от него отбилась,… только ружьё и помогло его прогнать!… Он вон, по бережку со спущенными штанами так от меня и сбежал!… Уж если что, то я бы не голову ему отхватила, а просто пристрелила,… так-то!… – вновь возмущённо откликнулась Настя. Отчего настроение у полицейских и Нифонта сразу сменилось.

– Хм,… сбежал, говоришь!… Ну, это может быть,… ведь ни крови Феофановой, ни его духа, тут у вас нет,… иначе бы собака сразу учуяла,… а значит, ты правду молвишь!… Смелая ты девица,… моему сыну противостоять мало бы кто отважился,… а ты вон как!… Говорил я ему, предупреждал, чтоб не совался,… а он не послушался, оттого и голову потерял,… но не ты её срубила!… Гляжу я на тебя, и понимаю, что справится с Феофаном, у тебя не хватило бы сил, ведь он здоровяк, тут мощь нужна,… а ты вон какая, стройная, тоненькая,… но боевая, молодец!… Ну да ладно,… вижу, не виновна ты,… иди уж, лечи своего отца… – рассудив, что причиной безголовости его сына надо искать в другом месте, заявил Нифонт, и резко вышел из избы. Полицейские с собакой конечно за ним последовали.

И тут вдруг пёс как взбесился; жадно повёл носом воздух, рванул к оконцу избушки, обнюхал его тщательно, мгновенно признал знакомый запах и резко бросился бежать вдоль берега реки. Естественно вся розыскная компания тут же пустилась следом. Так прямо и понеслись, не зная усталости и жалости к себе, бежали как подорванные. Запыхались, выбились из сил, но домчались-таки, аж до самой городской околицы, уж сюда их пёс вывел. И тут перед ними предстала страшная картина случившегося преступления; помятая трава, везде пятна крови и следы сумятицы. Полицмейстеру, многоопытному человеку в таких делах, сходу всё стало ясно.

– Вот здесь на вашего сынка и напали!… Была явная драка, повсюду признаки борьбы,… а вон и оторванная пуговка от кафтана,… точно вашему сыну принадлежала,… тут-то ему голову-то и отхватили!… А вот здесь его тело поднялось и само домой пошло,… вон, видны следы его хромовых сапог!… А вон ещё следы, и это уже от женских туфель,… но они никак не могут принадлежать дочери лесника, ведь та в лаптях ходит,… откуда ж у неё деньги на туфли-то!… А эти по следам видно, дорогие и с каблуками, притом весьма тяжёлые,… значит, их полнотелую хозяйку надо в городе искать… – хорошенько разглядев место преступления, уверенно заключил полицмейстер, и в ту же секунду пёс как по команде снова взял след.

Обнюхал отпечаток женской туфли и помчался дальше. Все естественно устремились за ним. Но бежали недолго, пёс несся быстро, а то место, куда он их привёл, поразило всех до бескрайности; это был дом городничего. Пёс лаял и рвался вовнутрь, словно сумасшедший, его неистовое рычание сходу стало будоражить всю округу. Делать нечего, пришлось вновь применить нестандартные методы проникновения в дом, проще говоря, вышибать в дверь. Особенно усердствовал Нифонт.

– Ломайте её!… Снесите к чертям!… Ради головы сына ничего не пожалею!… всех озолочу!… – кричал он, и полицейские повиновались. Вынесли дверь за две секунды. Пёс сразу ринулся вверх по широкой лестнице, ведущей на второй этаж в женские покои. Притом ринулся не абы куда, а прямиком в комнату дочки городничего. Все гурьбой бросились за ним. А там, в комнате, на туалетном столике, возле постели, покрытая кружевной салфеткой, стояла на гранитной подставке голова Феофана. Нифонт мгновенно сдёрнул с неё салфетку, и пред всеми тут же открылось лицо его сына с той неподражаемой, широкой, белозубой улыбкой, что он всегда имел на устах. Да-да, голова Феофана, невзирая на свою отдалённость от тела, весело улыбалась.

– Нет, ну вы посмотрите на него,… он и здесь смеётся!… Ну что за человек такой, ему голову отсекли, а он ржёт как лошадь!… Ох, Феофан-Феофан,… доулыбался-таки… – укоряюще воскликнул Нифонт, и взял голову сына в руки. Отчего тут же проснулась спящая рядом дочь городничего, Фёкла.

– А ну дай сюда!… он мой!… я его себе забрала!… Теперь он навсегда при мне будет,… нечего по другим девкам шастать,… я его вчера весь день выслеживала пока он по ним бегал,… аж к дочке лесничего совался!… Но я его выследила,… от меня не сбежишь,… что он, зря что ли, мне глазки строил, соблазнял да подмигивал?… я такого не упускаю!… теперь он навеки мой!… – вырвав у Нифонта из рук голову его сына, категорично заявила она и прижала её к своей груди. Тут и сказать-то нечего, диагноз нужен; не то девка ума лишилась, не то её любовь с ненавистью смешались да в порочную болезнь превратились, пока неизвестно.