Читать книгу Вторая мировая война. Архитекторы войны, или Сага о тех, кто приближали день войны, как могли… - Игорь Ганикевич - Страница 8

Прошла первая неделя после объявления войны, но на Западном фронте все осталось без перемен. Напрашивается вопрос: раз уж набрались смелости и объявили «казус белли», так почему отсиживаетесь в окопах? Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Состоялся ли такой разговор, точно знают Невилл Чемберлен и Эдуард Даладье, а их уже нет в живых. Так что можно сочинять небылицы, а кому нечего делать, могут и почитать на досуге.

Даладье: «Очень хорошо, даже здорово, что мы все-таки сдержали данное слово и объявили войну этому бандиту с большой дороги. Как камень с души свалился. Эти три дня показались мне вечностью – рядом льется кровь, а мы отсиживаемся в окопах. Ты согласен со мной?».

Чемберлен: «Отчасти, дорогой Эдуард. Ведь мы так и не знаем, по какой такой причине наш восточный деспот не предпринимает никаких действий и не делает заявлений, осуждающих агрессора, вроде его это не касается. Явно хитрит и, по-видимому, ждал наших решений, и мы их приняли, как и обещали Польше, т. е. сдержали слово джентльмена, честного человека».

Даладье: «Дорогой Невилл, так давай обсудим план военных мероприятий. Может, начнем с бомбардировки военных объектов Германии, воинских формирований, скоплений военной техники?».

Чемберлен: «Стой, стой, Эдуард, не горячись! Мы по-прежнему не в курсе, что задумал вождь трудящихся. Ты запамятовал, что мы для него и всей банды большевиков всего лишь недобитые буржуи, участь которых предрешена. Как писал их гениальный пролетарский поэт: „Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй“. Так что они искренне считают, что не то что годы, но даже дни наши сочтены. За это, хотя мы еще живы, большевики поставили ему памятник в Москве. Будь я такой же резвый и шустрый, как ты, мы бы с первого дня ввязались в драку, т. е. стали грызться между собой (Германия, Франция, Англия). Вот бы сделали настоящий подарок Сталину и всей его своре! Да и поляки для него тоже паны, буржуи. Он, Коба, и сейчас не спешит, а тогда бы он затих и притаился, следя за битвой титанов и в то же время подтягивая войска к границе с Европой. Выбрав подходящий момент, Сталин даст войскам приказ на Запад и разрушит наш буржуазный мир до основания и сметет в Атлантику. Власть большевиков распространится от Тихого до Атлантического океанов. Тебя и твой народ такая перспектива устраивает, Эдуард?».

Даладье: «Что вы, что вы, Невилл, Боже упаси, ну и напугали меня! Думаю, это шутка».

Чемберлен: «Отнюдь нет, Эдуард. На переговорах в Москве Коба что-то подобное нам уже предлагал в отношении стран Восточной Европы: Польша, Прибалтика, Бессарабия, Финляндия и др. Вспомнили?».

Даладье: «Да, да. Но мы же отказались и прервали переговоры. Так что будем делать в данный момент?».

Чемберлен: «На вопрос я отвечу вопросом: а что в настоящий момент делает Сталин?».

Даладье: «Вроде ничего, никаких известий с Востока. Наверное, тоже выжидает».

Чемберлен: «Вот вы на свой вопрос и дали ответ: ждать, ждать и еще раз ждать».

Даладье: «Но гибнут поляки, и это так больно осознавать… А когда начинаешь думать, что, может, не надо было подстрекать, провоцировать поляков… Получается, что мы подставили их под гораздо более сильную военную махину и оставили один на один с настоящим монстром – это бесчестно, подло и низко, и оправдания нет».

Чемберлен: «Ну, Эдуард, вы совсем раскисли. А ведь впереди еще неизбежно большая война, и ее нам обязательно надо выиграть и не отдать победу ни Сталину, ни Гитлеру. За одно могу ручаться головой: Коба вот-вот должен встрять. Но на чьей стороне, вот в чем вопрос. Если на стороне Польши, тогда мы на коне, и наш план столкнуть лбами два человеконенавистнических режима вполне реален. Будущие поколения вспомнят нас добрым словом, когда мир избавится и от фашизма, и от коммуно-большевизма. Не хочется даже думать, Эдуард, если вдруг Сталин возьмет сторону Германии… Вот тут я пас, так как это тупиковый путь, в результате которого кто бы ни победил, для здравомыслящих, т. е. нормальных людей, жить станет невмоготу. Я уйду в отставку с поста премьера. Ну, а теперь будем ждать и надеяться на лучшее».

Даладье: «Так-то оно так, но генералы теребят меня: когда начнем? Так и рвутся в бой. Все они прошли через мясорубку мировой войны, имеют ранения, а, главное, награды, и говорят, что достаточно месяца, чтобы сломать хребет фашизму, как в мировую кайзеровской Германии. Да и совесть мучает из-за того, что рядом гибнут польские жолнеры, а им приходится отсиживаться в окопах».

Чемберлен: «Я старше, Эдуард, и это дает мне некоторое право поучать, наставлять. Думаю, что мой менторский тон не обидит тебя. Так вот, эффективность политика, его талант определяется не количеством жертв в баталиях, пусть даже и победоносных, а в умении добиться желаемого результата без насилия. В нашем случае без бойни, в водоворот которой будут втянуты и другие страны, фактически второй мировой войны, не обойтись. В ней будет возможность главам государств, участникам всемирного побоища, проявить истинное отношение к своим народам. Так и скажи тем, кто неудержимо рвется в бой: всему свое время. Будут с наградами и на коне, но подавляющее большинство на щите: убитые, искалеченные, раненые, пропавшие без вести… Поспешишь – мир насмешишь».