Читать книгу По банановым республикам без охраны - Игорь Голубятников - Страница 5

Работа в Национальном автономном Университете Гондураса была хороша тем, что оплачиваемые каникулы продолжались целых три месяца, и в конце года давали тринадцатую и даже четырнадцатую зарплаты! А плохо было то, что оформление контракта в связи с прохождениями по всем компетентным департаментам и подписанием всеми ответственными лицами затянулось аж до августа 1993-го года… Бюрократии всех стран, объединяйтесь!

Для полноценной работы, особенно в университете, требовалось отличное знание испанского языка (хоть я и обходился на первых порах английским). Мы стали учить его сразу же, как только наладили быт. Тем не менее, вхождение в немногочисленные платежеспособные круги страны затягивалось, финансовая подушка уменьшилась до размеров последнего жареного блина, и мне пришлось самостоятельно наводить мосты с потенциальными заказчиками концертов. Ну, не сидеть же на шее у работавшей без каникул в оркестре жены??

По рекомендации одного из коллег по Департаменту Искусств университета я связался с артистическими кафе Гватемалы, Сальвадора, Никарагуа и Коста-Рики. Для турне по Коста-Рике организаторы потребовали пробный концерт за мой счет. А вот в Гватемалу не только пригласили без прослушиваний и долгих переговоров, но и оплатили отель на время трех выступлений!

Обговоренного гонорара должно было хватить не только на то, чтобы поддержать семью, но и на некоторые экскурсии внутри страны, которую я давно хотел посетить. Не прошло и недели после того, как была дана реклама в местных СМИ, а я на автобусе уже доехал до пограничного пункта Агуас Кальентес (самолет хозяева кафе оплатить вежливо отказались, намекнув на итак сочный гонорар).

От границы до городка Эскипулас, откуда ходили автобусы до Гватемала Сити, нужно было преодолеть двенадцать километров. Идти пешком с гитарой и вещами по жаре не хотелось – не комильфо. Но иного средства добраться до города, кроме такси, местные власти «дальновидно» не предусмотрели.

Пришлось нанять машину за двенадцать кетцалей (местная валюта, названная так в честь почти истребленной из-за роскошных хвостовых перьев птицы), и через полчаса я уже был в автобусном терминале Эскипуласа. Перья кетцаля в виде шикарных головных уборов желающие всегда могут увидеть не только на гватемальских банкнотах, но и на многочисленных фресках древних городов.

До столицы, как сообщил мне зевавший от хронической скуки кассир, отсюда было около четырех часов езды. Но это только в том случае, если бы сама поездка была без вынужденных остановок. А остановиться автобус мог по многим причинам.

Например, во время сезона дождей в горах частенько бывают обвалы и оползни. Не дай Бог один из них завалит дорогу – тогда я вряд ли доберусь до столичного отеля к вечеру! Да и не только камни с грязью, как выяснилось впоследствии, могут перекрывать шоссе.

Первый крупный по местным меркам город на нашем пути назывался Сакапа. Их много, всяких таких «сакап» разбросано по дорогам Латинской Америки. Но именно этот стал родиной знаменитого гватемальского рома под одноименной маркой.

Ром я уже пробовал, проникающий во все поры запах забродившего тростникового сусла тоже мне был знаком, так что можно было продолжать путь, не задерживаясь на экскурсию. Автобус постоял минут двадцать под навесом, выклянчил еще несколько пассажиров и выехал на дорогу, ведущую из столицы страны в ее главный порт на Карибском море – Пуэрто-Барриос.

Пейзаж по обочинам практически не менялся – везде поросшие соснами холмы, так что я довольно быстро задремал. Мотор обнадеживающе урчал, автобус взбирался все выше и выше по серпантину, и я мирно посапывал до тех пор, пока мы не стали спускаться в очередную долину и останавливаться буквально через каждые пять-десять минут.

Дело в том, что шофер начал подбирать пассажиров прямо с дороги. Это, видимо, здесь являлось делом вполне себе обычным, и никто особо по такому поводу не заморачивался. Плюс стало появляться намного больше узких мостов, где нужно было уступать дорогу встречному транспорту, да и ремонтные работы кое-где велись. Так что, чем ближе к столице, тем чаще остановки.

Каждый раз, когда автобус останавливался, нас, как мухи котлету, облепляли торговцы всякими съестными припасами. Здесь была и всевозможная выпечка, и пакетики с орешками и кусочками зеленого недозрелого манго, и quesadillas – лепешки с соленым сыром, и даже местный виноград, отнюдь не традиционная для этих широт ягода. Продукты свисают у торговцев отовсюду – с шеи, рук, ног, мотаются вокруг их тел, как обруч вокруг талии прекрасных акробаток, но, почему-то, ничто, ни у кого не падает даже при такой повышенной активности.

Поразительная ловкость. Может, они и вправду раньше работали в цирке шапито?

И вот продавцы всем миром берут очередной, то есть наш, автобус на абордаж, прут тараном по проходу меж кресел, громко рекламируют свой товар, заглядывают в глаза, нашептывают в уши, но я вежливо отказываюсь от всего этого разнообразия по причинам банальной гигиены. Очень, знаете ли, не хочется искать потом уединения в придорожных кустиках! Однако вежливость моя воспринимается, видимо, как нерешительность или даже, наоборот, как желание набить себе цену, и продавцы с удвоенной силой кидаются на штурм кошелька.

Чтобы только отвязаться от их назойливого роя, я осторожно выбираю у одного алюминиевую (хоть какая-то гарантия соблюдения санитарных норм!) банку лимонада. Остальные разочарованно ретируются, в душе, наверняка, матеря голубоглазого гринго за неподобающую скупость.

Народ в автобусе раскупает товар с видимым удовольствием, как простое средство от дорожной скуки, и немедленно начинает эту скуку изгонять, активно поглощая приобретенное. Так, не переставая жевать, глотать и запивать проглоченное, мы потихоньку продвигаемся к столице, на очередной остановке пополняя запас противоскучных средств и комментируя редкие события, происходящие по ту сторону автобусного стекла.

Мои сегодняшние попутчики, в основном – ладино (или – латинос, как называют в США всех выходцев из Латинской Америки), кроме пожилой пары индейцев майя. Индейцы держатся особняком от остальных и переговариваются между собой на одном из многочисленных диалектов, оставшихся им, вместе с безвылазной нищетой, в наследство от легендарных предков.

В Гватемале шестьдесят процентов населения – индейцы и негры-гарифуна, майя составляют две трети от их общего числа и делятся на три основные группы: Киче (Ḱiché), Какчикель (Kaqchiquel) и Кекчи (Q́eqchí). Так что понять, о чем они там меж собой переговариваются, нет никакой возможности не только для меня, но и для всех остальных присутствующих. Ну, и пусть.

Остальные, то есть, ладино, сразу же начинают трещать, что твои воробьи на колхозном гумне во время обмолота зерна. Обстановка в салоне, если не обращать внимания на испанский язык, местную одежду и цвет кожи пассажиров, вполне соответствует доверительной атмосфере какой-нибудь дачной электрички Савеловского направления, где еще до выезда за МКАД все перезнакомились, а на подъезде к Белому Городку уже и начали находить общих родственников, да друзей-подруг.

Мотор тем временем переходит сперва на повышенные тона, затем на откровенный рев, и мы со всего ходу вдруг оказываемся на краю внушительного ущелья с блестящей где-то в полукилометре внизу справа от нас речкой. Дорога забирается еще выше, и с этой высоты начинают открываться во всей красе рассеченные трещинами гигантских провалов горные хребты – немые свидетели бушевавшего здесь когда-то в палеозойскую эру великого землеустройства. Ущелья слишком широки, чтобы соединять их края мостами, и необозримо глубоки, чтобы засыпать их оползневыми камнепадами даже на протяжении тысячелетий.

Дорога, как и на любом горном серпантине, то нависает над очередным обрывом, то жмется к очередной скале и тогда кажется, что наш автобус не сможет вписаться в очередной поворот, и мы сейчас полетим вместе с ним и со всем нашим скарбом в очередные палеозойские тартарары!

Однако, шофер автобуса, пожилой усатый дядька в распахнутой на волосатой груди рубахе, выглядит абсолютно спокойным и уверенным в себе и в надежности ведомого им «Форда» – гордости американского автопрома. Эту непоколебимую его уверенность не может потревожить ничто и никто, даже редкие лихачи, обгоняющие нас на коротких прямых участках дороги, а уж тем более какие-то изгибы Центральноамериканских гор.

Начинаем постепенно спускаться по серпантину, и тут я замечаю, что нам уже почти полчаса как не попадаются встречные машины. То есть, вообще никакого транспорта на левой стороне. Съезжаем в долину. До города, похоже, отсюда уже недалече потому, как отдельные домишки по обочинам начинают помаленьку формироваться в непрерывный уличный строй. А чуть попозже показывается и второй от дороги уровень застройки.

Меж тем, шофер начинает сбавлять скорость, испускает какое-то длинное замысловатое ругательство, притормаживает, а потом и вовсе выключает мотор, чуть не уткнувшись бампером в кузов стоящему впереди грузовику с крупным рогатым скотом. Одна из буренок, просунув любопытную морду за доски ограждения над бортом, даже пытается облизать его волосатую грудь через лобовое стекло. А, может, и пощипать ее вместо недосягаемой из грузовика травки… Пассажиры немедленно высовывают головы в окна автобуса и пытаются разглядеть причину неожиданной остановки, попутно глотая поднявшуюся с обочины обильную пыль.

Так и есть. Мы в конце огромной, уходящей за поворот, вновь вынырнувшей за утесом и продолжающейся потом до самого горизонта очереди из разнообразных автомобилей. Шофер наш открывает дверь, берет с панели початую пачку сигарет, выходит из кабины, и, судя по тому, как неторопливо он это делает, я начинаю сильно сомневаться в возможности получить сегодня на ночь свежую постель.

«Estos culeros me tienen chingado hasta la coronilla!» (переводимый, но отнюдь не литературный фольклор), – громко жалуется он группе таких же недовольных задержкой водил, скучковавшихся прямо посередине шоссе. Они одобрительно кивают головами, поддакивают, оживленно жестикулируют, что-то комментируют, и вообще всячески выражают коллеге свои профессиональные симпатии. Шофер закуривает и присоединяется к эмоциональному обсуждению положения дел на дороге, в стране, а заодно и вообще во всем гребаном Центральноамериканском регионе!

Кто-то из наиболее активных (наверняка, член шоферского профсоюза) размашисто идет от закрывшего перспективу поворота в нашу сторону. Не дожидаясь пока он достигнет собравшихся, те кричат ему, мол, что там, за поворотом? Там, за горизонтом?? «Там, там-тарам, там-тарам», – отвечает нараспев опрашиваемый. Но нет, это я пою про себя песенку «Самоцветов» о багульнике на сопках с досады, что не удастся мне, горемычному, отдохнуть по-человечески после целого дня езды в сидячем положении.

Посланец доходит, наконец, до группы, что-то докладывает собранию, размахивая руками и тыкая поверх голов указательным пальцем. Видимо, пытается объяснить остальным размеры постигшего их бедствия.

Потолковав с коллегами еще несколько минут, оценив поступившие разведданные и выпустив произведенный ими пар недовольства, наш шофер возвращается в автобус и сообщает радостную весть, что впереди какие-то «cochinos» (поросята) положили через дорогу баррикаду из старых покрышек и прочего мусора. А для усиления визуального и ароматического эффектов все это дело подожгли. Стало быть, пока не приедет кто-нибудь из правительства и не выслушает требований протестующих, проезда не будет.

Есть, правда, и другой вариант. Это если приедет не правительство, а представляющие его в таковых ситуациях полиция или армия, даст протестующим хороших люлей, вместо удовлетворения выдвигаемых ими притязаний, и очистит проезжую часть от горящего хлама. А, заодно – и от набросавших его.

Народ в автобусе, привыкший к такого рода манифестациям, спокойно поднимается со своих кресел и организованно выходит искать в придорожных кафешках привычные средства борьбы со скукой. Забегаловок вдоль дороги и, правда, хоть пруд пруди. Окна везде распахнуты для лучшего обзора все той же выпечки, орешков, манго и т.д., но есть также и tortilla con frijoles (лепешка с фасолью) и жареные platanos con mantequilla (жареные бананы со сметаной).

Я даже вижу в одном едальном заведении nacatamales – рождественские коврижки из кукурузной массы с кусочками вареного куриного мяса и черносливом внутри. И все, абсолютно все эти запыленные общепитовские учреждения увенчаны, как короной, рекламой вездесущей и всепроникающей «Кока-Колы». Глобализация!

Выйдя со всеми остальными, кроме индейской пары, пассажирами из автобуса, я направляюсь вдоль дороги, пытаясь найти более-менее чистую лавчонку. Наивняк! Чистые в них только зубы хозяек, широко показываемые в дефиле заманивающих улыбок долгожданным покупателям.

«Так вот оно в чем дело!», – вдруг осеняет меня уже вторая за день гениальная догадка: – «Вот они-то, хозяева кормежек, и есть главные интересанты закладываемых поперек шоссе баррикад!». Ладно, ничего личного, улыбаюсь я в ответ и покупаю еще одну алюминиевую банку с жидкостью. На сей раз это пиво.

К концу дня в горах свежеет. На этой высоте температура может ночью опускаться до восьми, а то и пяти градусов по Цельсию, резко контрастируя с климатом лежащих в каких-нибудь ста километрах отсюда долин. Долины эти дивные, некогда сплошь покрытые непроходимой сельвой, простираются от центрального altiplano (плоскогорья) через весь Юкатан на север вплоть до мексиканского Канкуна, и на восток до побережья Белиза и Гондурасского залива.

Натянув на себя свитер, я не спеша потягиваю пивко, грызу любимые мной орешки мараньона (которые в России зовут кешью), а темнота тем временем уже выползает из ущелий.

В горах смена дня и ночи происходит быстро, я бы даже сказал – стремительно. И далеко не во всех деревнях есть свет. Солнце резво выныривает из-за вершины утром, побуждая обитателей земных к исполнению дел насущных, и так же резво ныряет за какую-нибудь горную сьерру на закате, оставляя бедолаг на вынужденное бдение при свечах.

Неожиданно по встречной полосе с заунывным воем пролетает полицейская машина, по пятам за ней мчится скорая помощь, по-местному – ambulancia, и народ, повинуясь выработанному годами рефлексу, начинает резво подтягиваться к автобусу, дожевывая на ходу.

Шофер тоже быстренько поднимается в кабину, заводит мотор и сигналит замешкавшимся пассажирам, побуждая их поторопиться. Наконец, все рассаживаются, и мы медленно трогаемся, нагоняя уже отъехавший метров на пятьдесят от нас грузовик с ласковыми печальноглазыми буренками. Они салютуют нам жалобным мычанием, как товарищам по несчастью.

Двигаемся шагом километр, другой… Начинает налетать дымок с характерным привкусом жженой резины, разноцветные мерцающие огни припаркованных машин полиции и пожарных всполохами освещают окрестности. Клубы дыма уже не рассеиваются в воздухе, и мы таки проезжаем злополучную баррикаду.

Полицейский в шлеме с поднятым защитным стеклом и белых мотоциклетных крагах по локоть пытается регулировать любопытных водителей, притормаживающих, чтобы получше разглядеть горящие декорации прошедшего представления. У него это плохо получается, он то и дело разражается заливистыми трелями, потом вынимает свисток изо рта (средство явно не оправдало себя), что-то орет очередному водиле прямо в ветровое стекло его кабины, и мы, наконец, оставляем позади репетиционную сцену маленькой гватемальской революции.

В облепившей мир темноте въезд в город происходит незаметно, и только мгновенная вспышка фонарного света над начавшейся двух полосной магистралью с бульваром посередине оповещает нас о том, что цель близка.

Довольно быстро доезжаем до центра города. Он похож на все центры колониальных столиц бывшей испанской мега-империи. Прямые, сдавливаемые только природным рельефом, кварталы с двух и трехэтажными каменными домами, узкие улочки с односторонним движением, и кучи бытового мусора повсюду.

Весь город для удобства разбит на административные зоны, и мы, если не ошибаюсь, прибываем в Первую. Гудит паровоз: где-то рядом железнодорожный вокзал. Народ побогаче редко появляется в таких исторических местах, разве только посещает в случае крайней нужды какой-нибудь офис, да собственный магазин или гостиницу, доставшуюся по наследству от прадедушки.

Гуляют по тесному центру обычно только экзальтированные и не до конца ощипанные пронырливыми карманниками туристы. Постоянные обитатели современных центров латиноамериканских столиц – это, в основном, мелкие клерки, наемные рабочие, местные индейцы, да занесенные в Красную книгу владельцы колониальных домов. К индейцам я и обращаюсь с невинным вопросом о месторасположении моего отеля. Недалеко от артистического кафе, говорю.

Но индейцы в соломенных шляпах и их жены в ярких тканых одеждах с торчащими из-за спин глазастыми детьми, кажется, совсем не понимают по-испански. Или не ночуют в отелях. Или не представляют, что это за хрень такая – артистическое кафе?!

А может, просто считают ниже своего достоинства разговаривать с первым встречным гринго в вызывающе коротких шортах. Попробовав повторить попытку еще пару раз с тем же успехом, я решаю просто пойти «вдоль по Питерской»! Или, там, вдоль по Cuarta Avenida hasta la Septima Calle. Куда уставшие ноги выведут!

Ноги выводят меня, перво-наперво, к кучке человечьих экскрементов прямо на углу узенького тротуара. Приходится сойти на мостовую и вообще включить расширенное сканирование местности, включающее как вывески заведений надо мной, так и поверхность под ногами. И что бы вы думали? Буквально через пару кварталов, за углом непрезентабельного на вид магазина, показывается забронированный для меня отель.

Чистенько, вежливо, включен завтрак. А что еще надо уставшему за долгий-предолгий день путешественнику, к тому же едва не ставшему невольным свидетелем начала свеженькой гражданской войны??

Благодарю Бога за конец дорожных испытаний, принимаю душ и укладываюсь. Завтра встречусь с пригласившими меня хозяевами площадки, проверю акустику помещения, а потом…

Потом меня ждет свидание с первой, и до сего дня единственной, столицей всей Центральной Америки, а точнее – Генерал-Капитанства Их Всехристианнейших Величеств Католических королей Кастилии и Леона, и Арагона, etc, etc, Изабеллы и Фердинанда – славный город Антигуа!