Читать книгу Предновогодние хлопоты - Игорь Иванович Бахтин - Страница 1

Моей жене Елене посвящается

«И чего только в этом Питере нет! – С увлечением крикнул младший, – окромя отца с матерью всё есть!»

«Окромя этого, братец ты мой, всё находится», – наставительно порешил старший.

Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»

«Мрачная это была история, одна из тех мрачных и мучительных историй, которые так часто и неприметно, почти таинственно скрываются под тяжёлым петербургским небом, в тёмных, потаённых закоулках огромного города, среди взбалмошного кипения жизни, тупого эгоизма, сталкивающихся интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений; среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной жизни»

Ф.М.Достоевский «Униженные и

оскорблённые»

Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая грёза: «А что, как разлетится этот туман и уйдёт кверху, не уйдёт ли с ним вместе весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?»

Ф. М. Достоевский «Подросток»

Декабрь пришёл с неожиданными оттепелями вперемешку с шальными снегопадами, ночными заморозками и резкими дневными потеплениями. За две недели до Нового года ночью прошёл снег, парализовавший к утру дорожные артерии мегаполиса, которые и без вмешательства погоды уже давно страдали от переизбытка транспорта.

Дорожные службы, как всегда, оказались не готовы к погодным выкрутасам: техники не хватало, дороги расчищались медленно, неизбежные пробки рассосались лишь к полудню. Посыпанные буроватым песком с солью дороги покрылись грязной жижей, скрыв коварных врагов автомобилистов ямы и колдобины. Днём снег расчищали только на остановках общественного транспорта, на дорогах его временно сгребали к обочинам. Эти грязные отвалы вывозились ночью. К ночи температура воздуха упала. Заветрило. С серых небес изредка срывалось колючее крошево.

Погодные метания, однако, никак не повлияли на предновогоднюю атмосферу. Город начал готовиться к празднику загодя, ещё в ноябре – встречать собирались год знаменательный, – последний год тысячелетия.

Проспекты украсились неисчислимыми перетяжками с мигающими композициями из разноцветных лампочек; на озябшие голые деревца накинули мигающие сотнями разноцветных огоньков новомодные неоновые паутинки, в витринах магазинов засверкали разноцветными гирляндами искусственные ёлки разного калибра; по устоявшейся традиции на пустынных питерских площадях установили и украсили новогодние ели.

Фасады зданий осветились гирляндами, призывно манила покупателя назойливая реклама со страстными обещаниями Новогодних и Рождественских скидок, прилавки магазинов ломились от товаров и продуктов. Товарное изобилие поддерживалось непрекращающимся притоком из «окна», прорубленного 300 лет назад основателем этого каменного исполина Петром Великим. Оттуда же, из этого «окна», с западным сквозняком влетело в город гладенькое обтекаемое словцо «миллениум». Оно моментально обжилось и тут же стало нещадно эксплуатироваться неугомонной торгашеской ратью.

Бесчисленное количество магазинов, универмагов, универсамов, торговых центров, рынков, кафе, баров, клубов, ресторанов, торговых павильонов на автобусных остановках, моментально среагировали и прилепили к своим фасадам и витринам это новое для восприимчивого русского уха слово, надеясь, что миллениум ознаменуется невиданным объёмом продаж. Воротилы игорного бизнеса и престижные клубы выставили у входов на расцвеченные неоном помосты автомобили, обещая в новогоднюю ночь своим посетителям щекочущий нервы розыгрыш дорогих иномарок и дивные развлекательные программы с участием наших и западных звёзд эстрады.

Город интенсивно готовился к празднику. У людей начались обычные предновогодние хлопоты чему ни погода, ни широко обсуждаемые страшилки о компьютерном конце света никак не могли помешать.

Глава I. Денисов

У ярко освещённого торгового павильона с мигающей неоновой надписью «С Новым Годом!» Денисов остановился. Выключая зажигание, бросил взгляд на светящийся циферблат автомобильных часов, устало отмечая: «Начало второго».

На пустынном и тихом проспекте, уличные фонари тускло горели через один. Плоды вчерашнего снегопада ещё не убрали, отвалы снега бугрились у края дороги; снегоуборочная машина с включённой мигалкой работала у дворца Кшесинской, загребая его в своё чрево железными, «крабьими» лапами. Шпиль Петропавловского Собора, проткнул морозную стынь, спрятав ангела в молочной зыбкой пелене.

Осторожно перебираясь по чьим-то глубоким следам через грязный снежный вал, Денисов всё же зачерпнул снега в кроссовки. У входа в павильон он обстучал ноги и вошёл в магазин, шутливо проговорив:

– Доброй ночи и здравия кормильцам.

«Кормильцев» было двое: охранник в камуфляжной армейской куртке, молоденький, короткостриженный, со смешным чубчиком, торчащим вверх и продавщица. Паренёк сидел на табурете у входной двери с книгой. Он закрыл её, сонно глянул на посетителя, но Денисов успел прочитать название: книга в яркой глянцевой обложке называлась «Бандитский Петербург».

Читала и продавщица. Она закрыла книгу, подошла к прилавку. Денисов не мог не узнать в этом толстом томе ярко красного цвета книгу из двухтомника Маяковского, изданного в советское время. В его книжном шкафу стоял точно такой же двухтомник, купленный по талону, за сданные в приёмный пункт сорок килограммов макулатуры – была такая акция в СССР.

«Отрадное зрелище новейших времён, – отметил он. – Молоденький человечек читает не нынешних модных, скороспелых сочинителей, книжками которых сейчас завалены полки магазинов».

И тут же он вспомнил, что в его недавнее ночное посещение этого магазина, эта же девушка держала в руках томик Пастернака. И ещё ему подумалось, что читать сейчас Маяковского и Пастернака всё равно, что поминать их добрым словом.

Несколько раз ему доводилось ночью заезжать в этот круглосуточный магазинчик, когда он оказывался на Петроградской стороне, и девушка узнала его, улыбнулась приветливо.

– И вам доброй ночи от лица нашей избы-читальни. Джентльменский набор полуночного ковбоя: пачка «Примы» и «Сникерс»?

«Какая остроглазая и приметливая», – испытывая удовольствие от того, что девушка его узнала, подумал Денисов и рассмеялся.

– В точку. Что-то разыгрался аппетит.

– В таких случаях полагается сникерснуть, – обыграла девушка фразу из телевизионного «сникерсного» рекламного ролика, начатую им.

– И при этом желательно не тормозить, – улыбаясь, поставил точку в спонтанно возникшем джемсейшене Денисов. – Дороги сегодня скользкие.

Невидимая нить симпатии протянулась между юной продавщицей-книгочеей и этим немолодым уже мужчиной с удивительно чистыми голубыми глазами, в ладно сидящей на нём куртке с меховым воротником, потёртых джинсах и бейсболке, из-под которой выбивались длинные седоватые волосы.

Так иногда случается в жизни, когда незнакомые люди, только глянув друг другу в глаза, перекинувшись парой стандартных фраз, сближаются и притягиваются невидимыми нитями. И при этом для них вовсе не обязательно дальнейшее развитие отношений – всё вполне может оставаться в одних и тех же пределах, ограничиваясь парой стандартных приветливых слов, улыбкой, взглядом, кивком головы. Но глаза этих людей непременно оживают при встрече, в них, утомлённых рутиной ежедневных обычных дел, от простого приветливого кивка головой проявляется внезапный живой блеск. Такие встречи имеют для них какое-то необъяснимое значение и нужность, и ни помеха этим невидимым отношениям ни возраст, ни цвет кожи, ни одежда, ни социальный статус.

Когда-то в далёком и безмятежном ленинградском детстве, родители послали Денисова за хлебом, шёл ему тогда десятый год. В магазине была толчея и длиннющая очередь в одну кассу, которая обслуживала все отделы. Покупатели почему-то были сильно раздражены и необычайно шумливы, его бесцеремонно затёрли в очереди, на растерявшегося мальчика никто не обращал внимания. Кассирша, молодая красивая женщина, неожиданно привстав со своего «капитанского мостика», оглядела торговый зал и их глаза встретились. Она улыбнулась, а он, покраснев, ответил ей растерянной улыбкой.

– Деточка, что же ты там стоишь на задворках, как казанская сирота? – сказала она нарочито громко. – Ну-ка, проходи-ка к окошку. У нас тут сегодня народ собрался страшно культурный, но, кажется, слегка близорукий. Проходи, проходи вперёд, малыш, затёрли, понимаешь, килечку балтийскую.

Шумливая очередь притихла. Головы повернулись к стушевавшемуся Денисову, люди невольно разулыбались, а какой-то мужчина в спецовке, от которого пахло бензином, подтолкнул его, грубовато брякнув:

–Давай, пацан, топай к кассе. Подфартило тебе сегодня на хороших людей.

Много лет ходил Денисов в этот магазин мальчиком, подростком, студентом, женатым мужчиной с седеющими висками. На его глазах, кассирша из молодой женщины превратилась в зрелую даму, после в сухонькую, аккуратненькую, следящую за своим обликом старушку, похожую на добрую фею. И всегда они улыбались друг другу, будто какая-то тайна была между ними, и сердце Денисова щемило, когда он видел, как угасает это прекрасное лицо, как неумолимое и жестокое время забирает его молодость и красоту.

Однажды летом, вернувшись домой с юга после трёхнедельного отпуска, он зашёл в магазин и не увидел её на своём рабочем месте, вместо неё за кассой сидела молодая и бойкая девушка. Не появилась она и в последующие дни. Он поинтересовался у уборщицы, которая работала в этом магазине ещё с тех пор, когда он был старшеклассником, о причинах отсутствия кассира, и та, вытерев платком выступившие слёзы, сказала, что Вера Петровна две недели назад умерла.

Он продолжал ходить в этот магазин, в котором всё для него теперь стало будничным, обыкновенным, но каждый раз подходя к кассе, он видел эту женщину, остро ощущая, что она, ушедшая навсегда из этого мира, была частицей и его жизни – жизни, оставшейся в прошлом, исчезнувшей безвозвратно. И горестный голос в его голове каждый раз тихо говорил горькие, но неизбежные слова: «Царствие вам Небесное, дорогой человек…».

– – —

Девушка положила на прилавок «Сникерс» и сигареты.

– Спасибо. Спокойной вам смены, – улыбнулся Денисов.

– Вот это точно нам бы не помешало. Отморозки активизировались перед праздниками. Заезжайте ещё. А если без шуток, то погода сегодня, в самом деле, нелётная. Люди весь день падали, машины бились, так что осторожней и удачи вам на дорогах, – сказала девушка.

Денисов пошёл к выходу. Тяжёлую дверь за собой он прикрыл осторожно, чтобы не разбудить охранника. Книга лежала у него на коленях, голову он безвольно уронил на грудь.

«Совсем ещё дети, – думал он, идя к машине, – не спят ночами, улучшая благосостояние хозяина этого магазина, скорей всего, представителя какой-нибудь южной суверенной республики и наверняка владельца не одной такой торговой точки. Страна заступила на вахту в двадцатичетырёхчасовое рабство, – торговля не терпит простоев! Вместо того, что бы ночью спать, массы людей вкалывают на лавочника, чужого дядю, а дядя этот вывозит капиталы к себе на родину, выплачивая продавцам им же назначенную зарплату, которую он может уменьшить, задержать или даже выгнать работника, не заплатив ему положенное. Чиновничьей сволочи, «крапивному семени», как назвал их Мельников-Печерский, пасущейся у таких хлебных мест, он, конечно же, «отстёгивает» положенную мзду. Вся эта предательская властная братия – та же торгашня, только торгует она законами и своим нетрудовым доходам находит достойное применение. У большинства из них, конечно же, имеется свой бизнес, а рычагов для выкачивания денег у них много, и при этом их «неподкупность» всё время дорожает. А наёмные работники таких вот магазинчиков отнесут свои жалкие, так называемые зарплаты, в другие магазины, истратят их на самые необходимые вещи. На их деньги не то, что бизнес открыть – выжить бы. А как нам красочно расписывали гайдаровские кидалы будущую эру равных возможностей! Какими обольщали золотыми посулами! Слова серебряны, посулы золотые, а впереди – Божья воля! Лучше не сказать».

Он опять зачерпнул в обувь снега, перешагивая через завал. Просевшее сиденье жалобно под ним скрипнуло, спинка сиденья неестественно сильно отклонилась назад. Попытка отрегулировать положение спинки, придать ей стойкое вертикальное положение ничего не дала: она, поскрипывая, упрямо уходила своей левой частью назад.

«Так долго не проездишь, кресло может и на пассажира завалиться. Это пора исправить. Скорей всего нужны будут сварочные работы», – с досадой прошептал он и включил передачу.

Звякнув разболтанной крестовиной, машина тронулась по разбитой улице, переползая и покачиваясь, как утка, через трамвайные пути. Лихой водитель на прогнившем «Москвиче» с ревущим глушителем обогнал его. Не уступив дорогу автобусу, заверещав тормозами, он повернул налево к Троицкому мосту. «Камикадзе», – покачал головой Денисов.

На обочине перед Троицким мостом неожиданно возникли две девушки в ярких оранжевых куртках, они отчаянно махали руками. Денисов сбросил скорость до минимума, чтобы не обрызгать их грязным снегом, плавно остановился рядом с ними, перегнувшись, открыл правую дверь. Одна из девушек просунула голову в салон.

– Домой. Вы поедешь? – спросила она

Рассмотрев девушку, он рассмеялся.

– Если вам на родину, то у меня, девушка, нет загранпаспорта, да и бензина не хватит. А вам куда, собственно?

Девушка повернулась к подруге, что-то спросила у неё на звонком быстром языке, та что-то быстро залопотала в ответ. Слова прозвенели, как монеты, ссыпаемые в пустую кружку. Выслушав звонкую тираду подруги, девушка сказала:

– Там человек на лошадь. Там дом… близка, близка.

– К Медному Всаднику?

– Нет, нет! Большой человек на лошадь, не Медный садник.

– Девушка, знаете, сколько в моём городе «больших людей» на больших лошадях? – Денисов опять невольно рассмеялся. – Вот вам на выбор ближайшие места с серьёзными мужчинами на лошадях: Мраморный дворец, Исаакиевская площадь, Инженерный замок. Выбирайте.

Хлопнув растерянно ресницами, девушка вдруг радостно выпалила:

– «Аврора»! Там «Аврора» есть!

– «Аврора»? Так, так, так, горячее, – удивлённо поднял брови Денисов. – Но рядом с крейсером вроде нет пока никаких конных скульптур.

– «Аврора»! – повторила девушка быстро. – Там близка дом.

– «Аврора» – так «Аврора», – покачал головой Денисов. – Садитесь, это совсем рядом. Проедем к легендарному крейсеру, выстрел которого услышали не только угнетённые народы царской России, но и народы всего земного шара, может даже вселенной. Уже отрадно, что ориентир у вас «человек на лошади», а не львы у входа. Тут бы нам пришлось поплутать, этот зверь особливо уважаем в нашем городе.

Девушки уселись в машину. Та, что говорила по-русски села впереди. Денисов глянул в зеркало заднего вида: пустынный Каменоостровский проспект дружелюбно перемаргивался жёлтыми светофорами, и он, нарушив правила, повернул налево на Петровскую набережную. Красочная реклама у трапа трёхмачтовой каравеллы-ресторана, пришвартованной к набережной, предлагала встретить с комфортом новогоднюю ночь, у причала ждали клиентов таксисты.

– Что ж вы в такую погоду ночью, гуляете по незнакомому городу? Вы на время-то давно смотрели? – спросил Денисов, постучав пальцем по автомобильным часам.

– Ресторан. Свадьба, – сделав ударение на последней «а», поняла его и ответила девушка.

– Свадьба? Свадьба – это хорошо…

– Карошо, свадьба, – согласилась девушка, кивая головой.

– Нужно было хотя бы записать трудный русский адрес, г-мм, с человеком на лошади. Вы из Китая?

– Ханой. Мы из Ханой, – ответила девушка и радостно воскликнула, махнув рукой.– Вот «Аврора»! Теперь мост, там мост!

– Мост вижу, «Аврору» тоже, мужик на коне по всему прячется в трюме, – хмыкнул Денисов.

Он въехал на Сампсониевский мост и тут девушки затараторили одновременно и радостно на родном языке, а девушка на переднем сиденье вскрикнула:

– Вот! Человек на лошадь!

Денисов недоумевающе повертел головой, и тут до него дошло: весь торец высотки, стоящей за мостом, занимал отлично подсвеченный здоровенный рекламный плакат, на котором мужественный ковбой в джинсах усмирял бунтующего коня – это была реклама сигарет «Мальборо». Справа, на торце здания гостиницы, сиял ещё один плакат: холёный молодец в кожаном пиджаке предлагал насладиться «Мартини».

«Символы миллениума – «Мальборо» и «Мартини»», – чуть не расхохотался Денисов и ему тут же вспомнился весёлый советский фильм «Джентльмены удачи», и тот замечательный эпизод в нём, в котором герои фильма разыскивают в Москве нужное место, оказавшееся памятником Лермонтову по ориентиру «…там мужик в пиджаке, а рядом дерево».

– Д-а-а, – протянул он, – а ведь и, правда, человек на коне. Большой американский мужик на большом американском коне. Теперь-то куда?

– Налева, налева, – дуэтом пропели дуэтом.

– Налево у нас будет маленькая улица Астраханская, дорогие вы мои, – поворачивая в проулок, – сказал Денисов.

– Астарханьскайя, Астарханьскайя, – эхом отозвались девушки, а сидевшая впереди, добавила, – здесь, здесь.

Денисов остановился у старого неопрятного дома с тёмными подъездами. Девушка на переднем сиденье протянула ему сторублёвку.

– Это много будет, на рубль всего проехали, дорогие гости города.

– Нет многа. Спасиба, спасиба, карашо, – ответила девушка, повторив, улыбаясь, – спасиба, спасиба.

– Что ж, и вам спасибо. Ну, надо же! Человек на лошади, – не сдержался и рассмеялся Денисов.

Кладя деньги за солнцезащитный козырёк он, улыбаясь, наблюдал, как его пассажирки смеясь чему-то, резво бежали к подъезду. «Человек на лошади», – рассмеялся он опять, трогаясь.

Он решил ехать домой, но не поехал по пустынной набережной, которую только что пересёк, хотя по ней можно было, никуда не сворачивая в это время суток, с ветерком домчать до дома, а поехал к центру города, в надежде подхватить попутного пассажира: там шансов на это было больше.

Любуясь ярко освещённым Михайловским замком, он переехал Пантелеймоновский мост, свернул на Фонтанку и увидел двух мужчин, один из них голосовал. Он остановился.

Мужчины, один безусый, другой – усатый, оба в дорогих дублёнках и одинаковых ондатровых шапках, были удивительно похожи, явное родство выпирало из них. Безусый, открыв дверь машины, с заметным кавказским акцентом спросил:

– Шеф, отвезёшь человека в Московский район?

– Человека я всегда отвезу с удовольствием, но Московский район большой, – сказал Денисов, – куда именно?

–На улицу Ленсовета.

– А точнее?

– Ближе к «Звёздной». Да вы не бойтесь, мы нормальные люди. За двести рублей ничего будет?

Денисов не ответил. Он бросил взгляд на часы, думая о том, что вернётся домой, если сейчас возьмёт пассажира, уже после двух часов ночи. Безусый приняв его раздумье за колебание, быстро проговорил:

– Двести пятьдесят…

И за двести рублей было вполне «ничего» – Денисов приглашающе кивнул.

– А я и не боюсь. Поехали.

Безусый полез в карман.

– Очень прошу, шеф, до подъезда только. До подъезда довезёте человека? Хорошо, да? Это брат мой старший, он в гости приехал, понимаете? Очень прошу вас, до подъезда довезите, – просительно проговорил он, протягивая деньги.

– Конечно, довезу. Какие проблемы? – пожал плечами Денисов.

–Только никого не берите больше. Очень прошу, хорошо?

– Это я вам точно могу гарантировать.

– Один секунд, – извиняюще произнёс безусый.

Прикрыв дверь машины, он обнял усатого. Некоторое время они так стояли, обнявшись, похлопывая друг друга по спине. Затем, стали жать руки, громко говоря по-азербайджански. Денисов хорошо отличал этот язык от других кавказских языков: первые полгода армейской службы ему довелось провести на окраине Баку в посёлке Патамдар.

Когда казалось, что братья уже закончили прощаться, младший вдруг схватил старшего за руку и опять принялся что-то ему горячо говорить с просительным и укоризненным видом, периодически показывая рукой на дом, напротив которого они стояли.

Усатый, мягко улыбаясь, отрицательно качал головой, иногда отвечал, несколько раз произнеся громко слово «аэропорт». Наконец они ещё раз обнялись. Усатый, кряхтя, уселся в машину, сказав: «Здравствуй, дорогой».

Но на этом затянувшееся прощание, увы, не закончилось. Провожающий брат открыл дверь, просунул голову в салон. Он так долго и укоризненно говорил, что старший брат не выдержал и с шутливой строгостью сказал ему на русском:

– Слушай, брат, хватит, да? Что ты меня, как девушку провожаешь! Человека тоже задерживаешь. Всё, Сулейман, всё! Иди спать, аривидерчи, чао, бамбино, сорри! Доеду – сразу тебе позвоню.

Но и это не подействовало. Беспокойный младший брат, обратился к Денисову с жалостливо-просительным выражением лица:

– Друг, очень тебя прошу, довези до подъезда. Это брат мой старший, понимаешь, да? Очень, тебя, прошу.

– Сулик, там перекопали, ты же знаешь. Ещё скажи, чтобы меня человек на четвёртый этаж довёз, – расхохотался усатый.

– Тогда близко пусть остановит от подъезда, – не унялся младший брат.

– Хорошо, хорошо, но давайте всё-таки уже поедем, – сказал Денисов, – время поджимает.

– А знаешь, что, Тельман, – сказал вдруг младший, – я с тобой поеду! А назад меня водитель привезёт. Шеф, назад привезёшь, да? Я ещё заплачу…

– Иди домой, Сулик, – расхохотался усач, шутливо вытолкал брата и закрыл дверь машины. Говорил он почти без акцента.

Поглядывая в зеркало заднего вида, Денисов тронулся. Младший брат стоял и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю.

– Вы извините нас, пожалуйста, – повернулся к нему пассажир, – мы немного выпили. Это брат мой младший (Денисов едва сдержал смех, чуть не сказав, что он это уже понял), он в Питере давно живёт, а я сейчас в Минске. Мы родом из Ленкорани. Знаете, нет? От нас до Ирана всего сорок километров. Красивое место – субтропики, мандарины, фейхоа, инжир, море, рыба. Помидоры, знаете какие у нас? Лучшие в мире! Последнее время редко с братом видимся, жизнь такая быстрая пошла. («Что быстрая, то – быстрая», – внутренне согласился с пассажиром Денисов). Времени встречаться, совсем нет. Вот встретились… знаете, у нас родственные отношения очень сильные. Брат такой стол открыл, – пассажир первый раз нарушил лексику русского языка, сказав не «накрыл стол», а «открыл». Я утром в Минск улетаю, он меня уговаривал остаться у него, а я у среднего брата остановился на Ленсовета, от его дома до аэропорта близко. Самолёт рано улетает, надо поспать немного. В Минске прямо с аэропорта поеду на работу. У вас можно курить?

«Если сейчас закурю, то это будет четырнадцатая сигарета за день. Почти полтора часа уже не курил. Вот, надо же! По Павловской теории рефлексов, пассажир напомнил мне о сигаретах и сразу дико курить захотелось! Нет, потерплю, пожалуй», – решил Денисов.

Уже месяца два он пытался бросить курить по методике уменьшения количества выкуренных сигарет за день. Нынешняя его норма была десять сигарет, и он её периодически жестоко нарушал.

– Курите, курите, – кивнул он головой, – я сам курящий.

Пассажир достал пачку «Парламента».

– Форточку немного открою?

– Будьте, как дома, – Денисов вставил в магнитофон кассету. Джордж Бенсон рассыпав по струнам гитары изящнейшую каденцию в унисон со своим необыкновенным фальцетом, запел свою «коронку» «This Masquerade».

Пассажир аккуратно стряхнул пепел в пепельницу. Сигаретный дымок, приятно щекотал вздрогнувшие ноздри Денисова, желание закурить стало невыносимым. Тяжело вздохнув, он ругнув себя: «Слабак», достал из пачки, лежащей в боксе под магнитофоном сигарету. Пассажир услужливо щёлкнул зажигалкой, пропиликавшей первые такты из диксиленда «Когда святые маршируют». Денисов прикурил и с наслаждением затянулся, кивком головы поблагодарив его.

– Я богатый. У меня ещё два брата есть, самые младшие. Один в Москве, другой дома в Ленкорани отцу помогает, дай Бог ему здоровья. У нас в Азербайджане с работой сейчас не очень. В Баку ещё, куда не шло, а в районах плохо. Выживают, кто как может. У моего отца дом, огород, сад, корова, куры, козы. Младшему брату работы хватает. Мы, конечно, с братьями, тоже им помогаем. Родители у нас святое, знаете – говорил его пассажир, периодически поворачиваясь к нему.

Денисов курил, слушал пассажира, поглядывая на него, зная по опыту, что говорливость, вызванная горячительными напитками, теплом в машине и мягким креслом, иногда вполне может закончиться крепким сном, из которого вывести заснувшего иногда бывает довольно затруднительно. Но пассажир вёл себя вполне адекватно, хотя и распространял по салону винные пары; пепел он стряхивал точно в пепельницу, не фамильярничал, не «тыкал» и не важничал.

Денисову не раз доводилось возить людей в разной степени подпития, с разными «бзиками» и видами поведения. Встречались хамы и молчуны, надоедливые болтуны, лезшие с глупыми разговорами, не редкостью были надменные брюзжащие снобы, выказывающие полное презрение к водителю, всем недовольные; не обходилось без пьяненьких весельчаков, утомлявшие россказнями, бестактными анекдотами, нередко случались и сразу «отрубающиеся» пассажиры. Таких приходилось будить и порой довольно бесцеремонно. Случались пассажиры, которые после пробуждения, начинали утверждать, что они уже расплатились. Худшими из пьяненьких пассажиров Денисов считал «политиканов» – эти могли утомить похлеще пьяных женщин и весельчаков со скабрёзными анекдотами.

Невский был пустынен, у клубов на приколе выстроились такси. У дверей отеля отдыхал длиннющий белоснежный лимузин с его логотипом на кузове, ожидающий именитых гостей этого роскошного храма комфорта.

Пассажир раздражённо кивнул головой в сторону отеля.

– Видите, как богато жить стали? Казино, клубы, иномарки, бары, рестораны, супермаркеты. Всё есть, одного только нет…

Он аккуратно затушил сигарету, помолчал. Глядя печально в окно, продолжил скомкано и торопливо:

– Может, я старый стал, да? Не знаю. Всё, как-то не так… не так, понимаете? Только дети радуют и жалко их, знаете. Что дальше у них в жизни будет? Они теперь какие-то не такие. Мы, знаете, другие были. Взрослых уважали, слушали их, не спорили, хлеб на землю не кидали. Теперь дети чересчур свободные. Может хорошо, а может и не очень. Если у ребёнка телевизор папа, что хорошего из ребёнка выйдет, да? Молодым хорошо. Смеются. А что молодым не смеяться, да? Молодые всегда смеются. Они ещё не знают, что жизнь быстрая, думают, что всегда молодыми будут. По улице идёшь – люди мало улыбаются. Ладно, бедные люди, да? У них голова всегда болит: детей накормить, за квартиру заплатить, ботинки починить, когда улыбаться? Я в торговле кручусь, не с бедными людьми общаюсь, они тоже редко улыбаются. Всё у них есть: дома, квартиры, машины, деньги, за границу отдыхать ездят. Они тоже не радуются. Это цифры, понимаете, цифры! В голове у них, знаете, цифры крутятся, стучат, жить нормально не дают! Понимаете? Честное слово, мне иногда кажется, что я слышу, как у человека в голове калькулятор стучит! Вы брата моего видели, да? Он меня провожал. Я пять дней здесь был, хороший товар ему из Белоруссии поставил, сам не бедно живу, не миллионер, могу и больше зарабатывать. Не хочу. Голова будет болеть, спать плохо буду. Семья не голодает, у нас всё есть, а туда (он поднял глаза вверх), сами знаете, ничего с собой не заберёшь. Я пять дней с братом общался, а он всё думает, думает, думает, если даже улыбается – глаза не весёлые, не живые, понимаете? Я ему анекдот хороший – он смеётся. Э-э-э, не так смеётся, я вижу, да! Нет, не так. Он вид делает, что ему смешно, а сам в это время другое думает: у него в голове калькулятор щелкает, мешает смеяться нормально!

Всё-таки пассажира немного развезло. Говорить он стал немного сумбурно, в его вполне приличной русской речи проявлялись заметные оттенки азербайджанского говора, он делал паузы, жестикулировал.

Поворачивая из крайнего правого ряда на Лиговский проспект, Денисову не удалось уйти влево: его нахально подрезал «Фольксваген», шедший слева от него. Он резво «нырнул» вправо и остановился у тротуара, рядом с голосовавшим мужчиной с чемоданом в руке.

– Вай! Что он делает, ишак?! – вскрикнул пассажир.

– Борьба за выживание. Конкуренция. Деньги сильно нужны человеку. Решил меня опередить, боялся, что я заберу потенциального клиента, – ответил Денисов.

Ему пришлось резко затормозить и остановиться, чтобы ни ткнуться в задний бампер нахального «Фольксвагена». Но и подать немного назад, чтобы продолжить движение не удалось: сзади его машину поджал старенький «Москвич», ставший в очередь за клиентом.

К машине Денисова быстро подошла женщина в стёганом пальто и в нелепой высокой лисьей шапке. Она нагнулась к приоткрытому окошку, простужено спросила у его пассажира:

– Комната нужна?

Недоумевающе посмотрев на неё, тот повернулся к Денисову.

– Она, что хочет?

Женщина сообразив, что обратилась не по адресу отошла от машины к троице таких же, как она, немолодых, неброско одетых женщин. Водитель «Фольксвагена», не сговорившись с клиентом, обиженно стартовал, взревев дырявым глушителем.

– Она, что хотела? – переспросил пассажир.

Выкручивая руль влево, Денисов бросил:

– Квартиру или комнату сдать, может ещё чего.

Ему опять захотелось курить, но он пересилил себя. В шее возникла пульсирующая боль. Он повертел головой, думая, что после того, как он подвёз девушек вьетнамок, нужно было ехать домой, усталость уже тогда давала о себе знать.

Поёрзав в кресле, пассажир огорчённо покачал головой.

– Вот видите, эта женщина тоже не спит, ей деньги нужны. Деньги, деньги, деньги – шайтан их придумал. Может, у неё ребёнок больной или муж инвалид, да? А вы? Между прочим, вы не молодой уже человек тоже не спите, халтурите ночью, да? Магазины тоже работают, продавцы не спят, таксисты не спят, охранники не спят – это жизнь? Когда человеку смеяться? Я про брата говорил вам. Спросил его: если всё, что у тебя есть в деньги перевести, ну, всё, понимаете, квартиру, хорошая квартира, не халам-балам – на Фонтанке, машины – у него две легковые, ещё «Газель», три продуктовые точки в городе, склад есть для опта. Сколько у тебя, спрашиваю, налички выйдет? Клянусь, честное слово, так слышно стало, как у него в голове калькулятор сильно, сильно стал стучать! Так сильно стучал! (Денисов невольно улыбнулся). Сумму очень приличную назвал. Э-э-э, не приличную – отличную! Чего не радуешься тогда, говорю ему? Ты, когда в Ленинград первый раз приехал, у тебя два чемодана гвоздик на продажу было, зато ты песни каждый день пел и смеялся от души. Э-э-э, говорит, брат, что это вспоминать – прошло это уже. Теперь другое.

«Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей навредит?» – прозвучала в голове Денисова фраза из Евангелия.

Пассажир опять закурил. Он сидел, нахохлившись, хмурился. Денисов моргнул фарами медленно бредущему через проспект худому, легко одетому мужчине без головного убора, с длинными до плеч волнистыми седыми волосами, припорошёнными снегом, но тот не прибавил шага. Что-то, пришёптывая, нелепо размахивая руками, он резко остановился на середине проспекта, после двинулся к трамвайным путям. Денисов притормозил и объехал его справа, думая, что Родион Раскольников – вот так же руками размахивал, бродя по улицам Петербурга.

– Пьяный, да? Этот тоже, что думает, куда идёт? Зачем не спит? По улицам ходит ночью, зачем? – экспрессивно воскликнул пассажир. – Почему не спят, по городу ночью ходят? Полгорода не спит. Которые ночью работают – это ясно, другие так просто ходят. Ходят, как знаете, когда человек больной – у него болит, он спать не может, ходит, ходит, ходит. Все ходят, ходят, бегают. Эй, друг, перекур сделай, да! Подумай, зачем бегаешь. Аллах с неба смотрит, расстраивается: что это за Олимпийские игры?! Туда бегут, сюда… бегал, бегал, потом устал бегать и умер. Всё! Конец фильма. Зачем бегал? Город… это… как сказать правильно… жадный он, да? Сам не спит и других гоняет. Гоняет, гоняет людей, думать не даёт, на небо не даёт смотреть, все бегут в асфальт смотрят. А под асфальтом что? Канализация! Канализация, брат, понимаешь? Я иногда так думаю, что в деревне людям лучше, чем в городе. Там жизнь труднее, зато вкуснее. В супермаркет за молоком не ходят, да? Корова молоко даёт. Зелень, фрукты, овощи свои, хлеб, масло сами делают. Всё без химии, да? Долго жить будешь. Там человек весь день работает, устаёт, и спать рано ложится. Ночью ему по улице ходить не надо. Он, что лунатик? Утром рано уже хлеб печь надо, корову доить, дрова, воду принести. Клянусь Аллахом, ещё год, другой – уеду в деревню жить! – с огорчённым лицом заключил он и замолчал.

«Вот, пожалуйста, человек другой культуры, языка и религии, а его размышления будут близки и понятны многим людям, понятны они и мне. Который раз я возвращаюсь к мысли, что человек не одинок в мире в своих размышлениях и мироощущении. У Толстого в «Войне и мире» есть яркий эпизод, когда встречаются француз маршал Даву и пленённый Пьер Безухов. Толстой пишет, что они смотрели они друг на друга всего несколько секунд, но между ними неожиданно установились человеческие отношении без отношения к войне, пленению и суду. Они оба в эту минуту смутно прочувствовали множество вещей, понимая, что они дети человечества, братья. И мой пассажир, говоря о беге по кругу, круглосуточном тщетном, суетном и бессмысленном бдение горожан, о пытке неутихающим стуком клавиш калькулятора, абсолютно прав. И так многие думают. Люди всё видят и вообщем-то понимают, то общее, негативное, демоническое, что происходит вокруг них. Не все высказаться могут ясно, но на подсознательном уровне чувствуют пустоту, бессодержательность разладных времён. Заглянуть чуть-чуть вперёд, массе, конечно, не дано, а бег по кругу, под аккомпанемент калькулятора, не даёт возможности, как выразился мой пассажир «на небо посмотреть». Гнетущая, чёрная, неосознанная мысль о тщете этого бега запрятана в тёмных чуланах, завалена хламом забот, праздного существования, глупых идей, навязчивых фобий, кривых и вредных представлений. Она иногда проявляется, создавая неприятное тоскливое и подавленное состояние духа и страх. Это неприятно и большинство старается быстрее загнать её опять в чулан», – думалось Денисову и вдруг, как в магнитофонной записи в его голове прокрутился родной голос покойного отца, который часто наставлял его, говоря:

«Никогда не считай простых людей за туземцев, которым нужно что-то объяснять жестами. Говори на родном, близком тебе языке, так, как ты говоришь всегда. Выражай мысли своими словами, без иностранных терминов, не бойся, что тебя не поймут. Тебя поймут – русский язык красочный, богат оттенками, мелизмами. Иностранцы, приезжавшие в Россию в 18-м веке, поражались тому, что простые неграмотные люди, понимали их очень быстро. Не пытайся придумывать какие-то облегчённые формы в разговоре, так можно запутаться. Когда говорят о насущном и близком сердцам людей, народы всегда понимают друг друга, люди не одиноки в мире, их многое связывает».

– Недавно я читал в газете про одну девушку из благополучной Америки, выросшую в золотой колыбельке у родителей миллионеров, – заговорил Денисов, внутренне улыбнувшись дорогому воспоминанию об отце. – У неё было всё, о чём только могут мечтать люди. И вот она решила провести свои каникулы в Африке. Приехала в Эфиопию или в Сомали, не помню точно, и там увидела деточек-скелетиков, которых их истощённые чёрные матери кормят грудью-пустышкой, похожей на высохшую чёрную лепёшку. Что-то щёлкнуло в головке американочки, и её срочно пришлось везти обратно в Штаты, но не домой, а прямиком в психиатрическую клинику: – е выдержала увиденного ужаса тонкая мозговая оболочка бедной девочки. Она будто оказалась в реальном фильме-ужасов. Девчонка думала до этого, что народ – это разносчик пиццы, улыбчивый почтальон, официанты, добрые исполнительные слуги в их особняке. Вот и тот длинноволосый человек, которого мы только что видели… кто знает, что с ним произошло. С человеком всякое может произойти, когда его представления об окружающем его мире неожиданно резко перевернутся, и он из цветного неожиданно станет миром чёрно-белым. Возможно, и у этого человека сработало реле под воздействием неких жутких картинок, потрясших его сущность. Вы, вот, ведь заметили, как люди и мир изменились под воздействием проклятого «калькулятора». Когда жизнь страны неожиданно резко изменилась, людей ушедших в себя или потерявших ориентиры, заблудившихся во времени, заметно прибавилось. Всем пришлось проходить через нежданные испытания, болезненную ломку, а не все к этому оказались готовы, после относительно спокойного бытия в их уничтоженной стране СССР. Переворот – слово говорящее, не правда ли?! Только так можно назвать то, что у нас произошло. Переворот во всём – кавардак в головах, человек не успевает ухватить всего, всё так быстро меняется, рушатся мечты, планы, судьбы. А люди устали безмерно от бесконечных изменений жизни, а сколько их случилось в стране за вообщем-то короткий исторический срок! Лес рубят, а щепки, как всегда, в людей летят. Вы недавно сказали, что вам кажется, что время убыстрилось. И я с вами согласен, есть ощущение, есть, что оно заспешило. Но, наверное, это мы чувствуем с вами, люди пожившие. Молодёжь, конечно же, воспринимает всё проще и легче. Хотя у многих и «крышу реально сносит», как сейчас стали говорить. А у людей вопросы, вопросы, вопросы: как жить, как не потерять себя, как остаться человеком, куда идти? Решений много, но какое выбрать – задача трудная, каверзная, мучительная. К сожалению и с горечью я должен сказать, что нашим новым властителям не грозит такой нервный срыв, как той бедной девочке из благополучной Америки. В их каменных головах, реле, которое заведует тонкими вещами, давно перегорело, перегорело от вечной калькуляции, как верно вы подметили, а на людей им глубоко плевать. Людей потерянных, обманутых, изломанных, болезненно воспринимающих новую явь, сейчас в много, а в Петербурге, наверно, больше где-либо, сам город наш такой… с тонкой мозговой оболочкой.

Денисов замолчал, не сказал вслух, но подумал, что и Раскольниковы бродят с топором под курткой, и Мармеладовы с Шатовыми, и Мышкины со Свидригайловыми, Каракозовы с Желябовыми, и Смердяковы с Верховенскими.

Проехали Московские Ворота. Проспект, густо увешанный гирляндами из разноцветных меняющих цвет лампочек, был пустынен. Под фонарным столбом голосовала женщина в коротковатом красном пальто и белых ботфортах

– Возьмём её, я скоро выйду, а вы ещё заработаете, да? Вам это не помешает, – сказал пассажир, но Денисов не остановился.

– Ваш брат не рекомендовал. Да ей это и не нужно, она, так сказать, тоже работает. В ночную смену вышла.

– Где работает? – удивлённо посмотрел на него пассажир.

– Здесь на асфальте. Совершеннолетняя проститутка.

– Ай, Аллах, ты, что говоришь?! – взлетели вверх брови пассажира.

От волнения он перешёл на «ты»

– Шутишь, да? Солидная женщина, не похожа на… таких. Не может быть!

– Почему же не может быть? Я вовсе не шучу. Солидная индивидуалка, ночная бабочка, с обсыпавшейся пыльцой. Его величество калькулятор щёлкает всюду. Щёлкает он и у неё.

– Вай, мама! Иншаалла – мир перевернулся, – расстроенный азербайджанец, хлопнул себя по лбу.

Когда Денисов только начал «таксовать» и не имел ещё опыта в извозном деле, эта самая немолодая женщина, в этом же красном пальто как-то остановила его в конце Лиговского проспекта. Предполагая, что это очередной пассажир, он остановился. Сев на переднее сиденье, она повернулась к нему и «обворожительно» улыбнулась: «Отдохнуть не желаете»? Несколько мгновений он ошарашенно «расшифровывал» слова пассажирки, а когда до него дошёл смысл её предложения, остановил машину. Кинув ему: «Удачи на дорогах», она вышла из машины и заняла позицию под очередным фонарным столбом. Позже он часто видел её в разных местах города, по всему, несмотря на возраст на неё имелся спрос, поскольку она не сходила с тропы сомнительных утех.

– Что за работа такая? – нервно передёрнулся пассажир. – Плохо, когда такая работа! Харам! Это грех по-нашему. Она же женщина, да? Мать, да? И она тоже ночью не спит – работает. Работает она! Тоже, понимаешь, работу себе нашла. Вы хорошо говорили, что мир поменялся, и люди не знают, как теперь жить. Это я понимаю. Так всегда было: королям, падишахам с визирями, президентам и министрам на людей всегда наплевать. Э-э-э, так всегда было, просто мы теперь на своей шкуре сами всё чувствуем, мы же раньше в спокойной стране жили, ночью спали, днём работали. Что получается, когда порядка нет? Бардак, да? Вы хорошо, друг, говорили, я думаю, что вы писатель или художник, да?

– В настоящее время водитель. Бомбила, – рассмеялся Денисов.

– Это я понимаю, понимаю, понимаю, – закивал головой пассажир, – это халтура, я понимаю. Я сам халтурил на машине, когда деньги сильно нужны были. Но вы же в жизни другим занимались раньше, да?

Денисов промолчал.

– Понимаю, понимаю, дорогой, неприятно, об этом говорить, да? Но разве халтурить по ночам для вас хорошая работа? Вот для вас тоже всё в жизни изменилось, в плохую сторону, да? Я много думаю, думаю, думаю, почему всё стало так? Люди не верят никому, прячутся в своих квартирах, в глаза стараются не смотреть, не здороваются. Мне, знаете, показалось, что даже брат мой мне не очень верит. Так обидно, знаете, на сердце как-то больно, – торопливо проговорил пассажир.

Денисов ответил не сразу. Он чувствовал, что его пассажир чистосердечен, задаётся не праздными вопросами, а теми, что на самом деле бередят его душу, не дают ему покоя, что это не блажь подвыпившего человека, испытывающего горячечную до зуда потребность выговориться.

– Тема эта большая, – ответил Денисов, помолчав. – Нам бы с вами оказаться в купе поезда Санкт-Петербург – Баку и там, коротая ночи, поговорить по душам. Переворот, я об этом говорил уже, оказался с поворотом на дорогу с указателем «Деньги!». Поворачивай и жми на педаль – правил на этой дороге нет! Но это мысль совсем не здравая, она отрывается от базовых идей и ценностей, она оторвана от проверенных вековых догм. А догма – это обобщённый материал о человеке, но создана для всех и проверена временем. Мысль стяжателя, вора, грабителя, мелка и нет в ней широты и глубины обобщений. И она перечёркивает вековую базу человеческих наработок, которые собраны и вашем в Коране и в нашей Библии. В обеих книгах есть порицание стяжательству, постулаты о том, что с умножением богатств, умножатся и скорби, понимаете? И вы, кстати, об этом своими словами высказались, мол, живу неплохо, мог бы больше зарабатывать, но тогда спать стану плохо, то есть вы на опасном скользком вираже благоразумно «притормаживаете». Но можно ли поверить, что нынешние властные грабители скорбят, хапая миллион за миллионом? Соблазн растёт, блеск золота ослепляет, парализует волю, не даёт остановиться. Но ведь правдой является и то, что у человека может быть всё для счастья, но он вовсе не становится от этого счастливым. Человек должен знать, что его жизнь имеет смысл, а не жить ради химеры под названием деньги, впрочем, не стоит жить и ради любых других химер. А времена… у народа на самом деле, не бывает лёгких времён и вы это тоже говорили. Пробегают века, приходят и уходят цари, президенты, властители, меняются внешние виды жизни, одежда, нравы, средства общения и передвижения, законы, обычаи, общественные строи, а вечная Книга, говорит: «Бывало, скажут о чём-то: смотри, – это новость! А уж было оно в веках, что прошли до нас». И ещё там сказано, что человек властвует над человеком во вред ему. Мы немного пожили в счастливом застое, но застой воды непременно приводит к образованию болота, в котором под корягами таится и плодится зло и оно ждёт своего часа. И оно дождалось, выползло из застойного болота, показало когти и зубы. Я думаю, мы сейчас живём в переходном возрасте нашей страны, культуры, мировоззрения, может быть даже цивилизации или, возможно, её смерти. А в переходном возрасте, понимаете, всегда сплошные метания и страдания, вспомните хотя бы себя мальчишкой четырнадцатилетним…

– Да, что же вы делаете! – вскрикнул он, резко бросая машину влево: справа, с улицы Бассейной, чего он никак не ожидал, ведь он ехал по главной дороге, визжа шинами, резво выскакивали на проспект две иномарки с включенными фарами дальнего света.

– Уф-ф-ф! – выдохнул Денисов, вытирая выступивший пот со лба.

– Ишаки безбашенные! – сказал пассажир, добавив что-то цветастое на родном языке, экспрессивно взмахнув рукой. – Гонки устроили! Сами убьются – ладно. Они же могут ещё с собой других взять.

Он закрыл глаза и расслаблено откинулся головой на подголовник.

– Э-э-э, брат, правильно ты говоришь. Хорошее тоже есть, только, знаешь, хорошее время долго не бывает, оно всегда маленькое, в детстве только. Как сказать, не знаю… знаешь, у каждого человека есть своё личное счастливое время, понимаешь? Личное! Человек его никогда не забудет. Помнит и улыбается. Всегда помнит. У меня сейчас хорошее время, да? Только, когда каждый день шашлык и плов кушаешь, вспоминаешь после, какие сосиски в столовой вкусные были. Знаешь, когда моё время счастливое было? Когда я в Ленинграде учился в «Техноложке». Девушка была Лена. Леночка! Ай, Лена-Леночка-Лейла-джан, где ты, теперь принцесса моя, пери моя?! Мы пожениться хотели – это 74 год был, только от родителей я скрывал всё. Боялся! Родители мои по-старому жили, обычаи наши соблюдали; мама по-русски вообще не говорила, отец из своего города за всю жизнь никуда не выезжал. Честное слово, они не националисты. Нет! Но они это не понимают, что можно в семью жену не «нашу», не азербайджанку привести, у нас в роду такого никогда не было. Но сказать мне пришлось. Когда сказал, мать волосы стала на голове рвать, кричала на всю улицу, что убьёт себя, если я на русской женюсь. Отец молчал, но он тоже против был. Я решил их обмануть, чтобы не переживали, вид сделал, что согласен с ними. Мне их жалко было. Думал с Леной в Питере тихо поженимся, а дальше, как будет – так будет. А потом испугался. Испугался, что родителей обижу, стал тянуть время, вилять, откладывать свадьбу. Женщины знаете, как чувствуют обман? Они, как говорится, спинным мозгом чувствуют, о чём мужчина молчит. Пришлось ей рассказать про родителей. И всё! Она, знаешь, какая была? В лицо всё прямо говорила! Сказала, что я трус и не люблю её, что у нас счастливой жизни не будет. Русские правильно говорят – «отрезала». Она меня отрезала от себя. Лена стихи любила, она мне тогда сказала: «Ведь храбрость, пожалуй, в любви нужна не меньше, чем в космосе или в бою!» У неё принцип был только «да», или «нет», она никогда не меняла своих решений, а я струсил. Э-эх, стал, дурак, ей говорить, давай подождём, окончим институт. Ещё хуже сделал – всё совсем испортил! Когда в Питер теперь приезжаю, сердце всегда болит! По улице иду, вспоминаю: здесь в кафе с Леной ходили, здесь у моста с ней целовались, здесь гуляли… не вернёшь это…

Он открыл глаза, улыбнулся печально, поглядел в окно, помолчал и продолжил:

– Я русских люблю. Спокойный, сильный, не злой народ. Если бы на Лене тогда женился, думаю, хорошая у меня жена была бы и мать наших детей. Мужчина должен сам решать, что ему делать. Причём здесь обычаи?! Что с матерью всю жизнь жить? Мать мне в Ленкорани невесту нашла из хорошей богатой семьи, обручение сделали. А я закипел, разозлился на неё, на отца, на себя, за то, что Лену обманул, и сказал всем – нет! В Питер улетел, хотел с Леной помириться, но она меня предателем назвала и выгнала. Служил в Белоруссии, там остался, женился на белоруске. Матери ничего не сказал. Она плакала, ругала меня, с невесткой долго не разговаривала, а теперь, извините, внуков своих, – их трое, в попу целует. Да, что сделал, не исправить… правильно вы говорили, что решения трудно принимать. Не туда повернёшь, долго будешь потом дорогу искать. И всё равно, то время для меня останется самым лучшим, хотя в кармане не всегда рубль был.

Он неожиданно рассмеялся, повернулся к Денисову.

– Я сейчас подумал: может, коммунисты тоже вашу Библию читали? Знали, что от больших денег у людей крышу сносит, поэтому зарплаты маленькие платили? А?

Денисов кивнул, улыбаясь.

– Кое-кто читал. У нас народ был любознательный и грамотный, самая читающая страна… Только Библию в магазинах не продавали, она сказкой вредной считалась. Между тем, учение о светлом коммунистическом рае, тоже своего рода религией было, с богом Лениным, а его адепты входили в единую церковь или в секту, скорей. Со службами, то бишь, съездами, обрядами и посвящениями на манер крещения, например приёмом в пионеры, исповедь требовалась у проштрафившихся и даже мощи свои были на Красной Площади. И моральный аспект хитро решили. Помните, «Моральный кодекс строителя коммунизма»? Приспособили под себя библейские заповеди, постулаты проверенные веками. Да, что я вам рассказываю, вы же жили в те времена. А вот и он, кстати, идол коммунизма, стоит у бывшего коммунистического храма, – кивнул Денисов в сторону монументального памятника Ленину, – стоит себе, Аникушиным сотворённый. Народ у нас весёлый, иронией спасается. Знаете, как этот памятник ленинградцы окрестили?

Пассажир качнул отрицательно головой.

– Пенальти! – рассмеялся Денисов.

– Пенальти? Почему пенальти?

– Обратите внимание на позу футбольного арбитра, назначающего пенальти. Ильич указывает на асфальт рукой, как судья на одиннадцатиметровую отметку.

Пассажир расхохотался.

– Вай! Точно! Слушай, очень похоже! А у нас в Азербайджане свалили все его памятники, Кирова, Шаумяна и других тоже.

Он периодически говорил то на «ты», то на «вы».

Сорвался шальной снег. Денисов включил дворники и перестроился в левый ряд, остановился, дожидаясь разрешительной стрелки на светофоре.

Его пассажир наклонился к стеклу и радостно воскликнул, тыча пальцем в окно:

– Ну, заяц, погоди! Попались! Посмотри.

Денисов посмотрел туда, куда показывал его пассажир. На правой стороне проспекта стояли те самые лихие иномарки нагло подрезавшие его на перекрёстке. Спереди и сзади они были поджаты машинами ДПС с включёнными мигалками. Трёх гаишников окружила весёлая компания парней и девушек, одетых очень легко для зимы. Парни были в рубашках, девушки в мини юбках и коротких топиках, они приплясывали около гаишников, липли к ним, жестикулируя и пританцовывая от холода.

– Бр-р-р! – передёрнуло Денисова. – На улице не меньше семи-восьми градусов. А ребятам кажется, что они на пляже во Флориде. Хорошо же безумцы приняли на грудь, «градус свободы», по-всему, зашкаливает.

Гаишники повели водителей в свою машину, а компания осталась рядом со своими машинами. Вели они себя развязно: гоготали, обнимались, пили из бутылок и банок.

Загорелась стрелка светофора и Денисов повернул налево. Пассажир, вывернув голову, наблюдал за компанией, до тех пор, пока это было возможно и отрезюмировал:

– Отмажуться. Они, что не знали, что так гонять по городу нельзя, что гаишников пока не отменили, да? Гуляли, потом решили покататься по городу, деньги есть, значит, калькуляторы работают. Сколько на ресторан, сколько на девушек, сколько на гаишников знают. А у гаишников тоже калькуляторы щёлкают – хорошие «клиенты» попались. Сейчас направо поверните, уже совсем немного осталась.

Откинувшись на сиденье, он закрыл глаза и замолчал.

Дорога была разбитой. Приходилось лавировать, выезжая на трамвайные пути, но коварной колдобины всё же избежать не удалось. Машину подбросило, пассажир открыл глаза, сонно осмотрелся, вздохнул устало.

– Направо поверните, хрущёвку видите? Здесь, здесь, – добавил он раздражённо, указывая на разрытую траншею и заснеженные насыпи земли:

– Как будто специально, когда я приезжаю, здесь перекапывают. Два раза приезжал в этом году и получал такой подарок.

– Может просто забыли сразу закопать? – рассмеялся Денисов. – Должен быть другой заезд, я вашему брату обещал до подъезда довезти. Давайте попробуем как-нибудь другим путём заехать.

– Нет, с той стороны долго идти. Не волнуйтесь, что я маленький? Тут все люди за гаражами ходят. Обойду. Хорошего человека встретил, у которого калькулятор в голове не щёлкает, приятно было говорить с вами, знаете.

– Щёлкает, щёлкает, и у меня щёлкает. Если бы не щёлкал, ездил бы я по ночам? – улыбнулся Денисов.

– Это другой калькулятор – не вредный. Вы хороший человек, честно говорю, хорошо с вами поговорили. Сейчас редко так бывает, что бы с людьми так поговорить. Меня Тельман зовут. Желаю вам всего самого хорошего, а вашей семье всех благ. Если будете в Минске, мало ли, вот вам моя визитка – я там не последний человек.

Он положил «визитку» рядом с магнитофоном, улыбаясь, протянул руку. Денисов крепко и с удовольствием её пожал.

Он не уехал сразу. Включил дальний свет, чтобы осветить путь Тельману, наблюдая в запотевшее окно, как тот попытался перелезть через бугор земли, поскользнулся, не осилив препятствие, и что-то шепча, двинулся к гаражам. У первого гаража он остановился, повернулся, махнул рукой на прощанье.

Когда он скрылся за гаражами, Денисов, пробуксовав в снегу, тронулся. Проехав квартал, он прижался к обочине, достал все деньги, заработанные сегодня, пересчитал, и приятно удивился – «улов» сегодня был приличный. Две пятидесятирублёвки он положил в нагрудный карман куртки – на гаишников: техосмотра не было, а за его отсутствие обычно приходилось платить, остальные деньги уложил в бумажник. У него ещё были деньги: тысяча рублей лежала в заднем кармане брюк – это была «заначка» на непредвиденные расходы.

Шея опять заныла. Он прибрал звук магнитофона, откинул спинку кресла, закрыл глаза. Шепча: «Пять, десять минут», расслабленно вытянулся, заложив руки за голову. В голове стоял неясный шум, сумбурно замелькали какие-то лица, несущиеся с немыслимой скоростью машины, дома, мосты, каналы, мигающие светофоры. Через пару минут «картинка» медленно настроилась: проявились родные лица жены и сына. «Мария… Егорушка… любимые», – дрогнуло в улыбке лицо. Дремотное состояние охватило его, сработало утомление дня, но не уходило непонятное, стойкое чувство тревоги. Отключаясь, он подумал о том, что не выполнил просьбу брата Тельмана, что нужно было всё же поискать объезд и довезти Тельмана до противоположного торца дома. Он задремал. Тревога не исчезла.