Читать книгу Перестройка 2.0 - Игорь Журавлев - Страница 4

Гуляю по Москве. Если точнее, – иду вдоль Чистых прудов. Самое начало июля, но это уже почти середина лета. И у меня есть план на ближайшее время жизни. Но обо всём по порядку.

Родители встретили так, как и полагается родителям: слёзы матери, крепкие объятия отца, суматоха, стремление мамы срочно меня накормить. В общем, всё, как я и ожидал, как это случалось до нас в миллионах семей, как будет продолжаться и после нас. Стандартный, но близкий сердцу сюжет, пусть уже и разыгранный второй раз на моей памяти. От этого он не стал менее радостным и волнительным.

Я бы даже сказал, что он был еще волнительнее, нежели в прошлый раз. Ведь мои родители, которых я уже похоронил в прошлой жизни, вновь предстали передо мной, еще совсем не старые и вполне крепкие. Маме 48 лет, отцу – 47. Странное ощущение, я вам скажу: 56-летнему сыну встретить своих родителей, которые младше его по возрасту. Да, выглядел и ощущал я себя на двадцать, но вот мозги… мозги оставались мозгами мужика на шестом десятке. Не знаю, как мне дальше с этим жить. Посмотрим, может, как раз и нормально будет.

Я смотрел на моих родителей и улыбался счастливой улыбкой. Вы не можете даже представить себе, какое это счастье. Помню, после их смерти я часто жалел, что так мало с ними общался, став взрослым. Мало говорил, что люблю их, что благодарен им за всё. Постараюсь в этой жизни исправить ошибки жизни прошлой.

Проговорив с родителями до утра, сытый и чистый после ванной, я, наконец, завалился спать и проспал до обеда. А проснувшись, прошел в трусах на лоджию, выход на которую был как раз из моей комнаты, и с высоты девятого этажа девятиэтажного дома долго смотрел на мой родной город, в котором я, с учетом прошлой жизни, не был уже очень много лет. Вид открывался отличный, весь городок, как это обычно и бывает здесь летом, утопал в зелени.

Конечно, взгляд привычно подмечал и старый, потрескавшийся, с колдобинами асфальт и облупившуюся штукатурку домов, и множество частных деревянных домишек на нашей улице, которые потом почти все снесут. И глядя на это, я всё больше проникался осознанием того, что я действительно вернулся назад, в СССР образца 1984 года.

* * *

Пообедав, я решил прогуляться и заодно зайти в военкомат, встать на учет. Достал «афганку», мама её тут же погладила, я бережно прицепил к ней медали, знак воина-интернационалиста и золотую нашивку за ранение. От парадки отпарывать не стал, у меня в военторге была запасная на этот случай куплена. Сунул военный билет с остальными документами в нагрудный карман, натянул кепи с зеленой, защитного цвета, звездочкой и отправился на людей посмотреть и себя показать.

Я шел, а люди на меня оборачивались. Всё же форма моя сильно отличалась от той, к которой у нас, в Союзе, привыкли. Прошедший по дороге взвод солдат во главе с младшим сержантом, из расположенной поблизости саперной части, вообще пялился на меня с откровенной завистью: дембель, явно из Афгана, в классной форме, да еще с боевыми медалями на груди и нашивкой за ранение!

Откровенно говоря, первый же патруль мог до меня докопаться. Форма на мне была не по уставу, в Союзе дембель должен ходить исключительно в уставной парадной форме. Но я надеялся, что к раненому герою не станут сильно придираться. В любом случае, сделать они мне ничего не могут, ибо я уже уволен из рядов вооруженных сил. Хотя, конечно, нервы потрепать еще в состоянии.

Военкомат располагался на соседней улице Коммунаров и шёл я до него ровно пять минут, если судить по трофейным часам «Сейко». Дешевая печатка, конечно, но на Родине сейчас и это предмет зависти. Хотя имеются уже отличные отечественные электронные часы «Электроника» с несколькими режимами. Но это же фирма́! А всё заграничное в России при всех режимах всегда в моде. Пожалуй, кроме ядерных ракет и автомата Калашникова.

В военкомате я представился дежурному и тот направил меня на второй этаж, в кабинет, где ставили на учёт дембелей. Я глядел вокруг со странным чувством. Последний раз я был в этом здании два года и тридцать шесть лет назад, а лет через десять вперед я видел его разрушенным и почти разобранным. Но сейчас здесь был военный порядок и уютная прохлада после уличной жары.

Я постучал в нужный кабинет и приоткрыл дверь:

– Разрешите войти?

– Входите. – На меня смотрел майор в годах, явно приближающихся к военной пенсии, даче и рыбалке.

– Младший сержант Соколов прибыл для постановки на воинский учёт после прохождения срочной службы.

– Проходи, сержант, присаживайся. – Майор кивнул на стул с другой стороны его стола. Его взгляд ухватил сразу всё: и мою неуставную форму, и медали на груди, но он не сказал ни слова.

Я сел и протянул свои документы. Он принял их, внимательно просмотрел, останавливая профессиональный взгляд на нужных отметках. После чего поднял голову и внимательно посмотрел на меня, еще раз задержав взгляд на медалях и нашивке за тяжелое ранение.

– Ну, как там? – наконец, спросил он.

Я пожал плечами:

– На войне, как на войне.

– Понятно. – Он помолчал. – Как получил ранение?

– Духи устроили засаду на колонну, которую мы сопровождали. Первая пуля, похоже, была моя. Хирург сказал, еще бы пару миллиметров и прямо в сердце. Обидно, несколько дней до дембеля оставалось. Но сейчас всё хорошо, даже не комиссовали.

– Да, я вижу. Спасибо тебе сержант, что вернулся. Знаешь, сколько я уже ваших схоронил? Так что, спасибо, что не пришлось нести черную весть и твоим родителям.

Я замялся, не зная, что ответить. Хороший мужик, этот майор, не очерствел сердцем на бумажной работе.

– Ладно, за военным билетом зайдешь послезавтра. А сейчас загляни в соседний кабинет.

– Разрешите идти?

– Иди, Соколов, иди.

В соседнем кабинете я обнаружил милицейского капитана, как выяснилось, замполита нашего РОВД. Тот сразу предложил мне поступить в милицию, пообещал хорошие перспективы, льготы, третью – сержантскую – лычку на погоны. Я ответил, что мне надо подумать и на том мы с ним распрощались.

Но из военкомата я вышел крепко задумавшись. А что, не устроиться ли мне и правда, в милицию? Для достижения моей цели может очень пригодиться. Во-первых – удостоверение, а это определенная власть и пропуск в разные места, куда не всякого пустят. Во-вторых, доступ к оружию, с чем в СССР очень проблематично. Ну и, возможно, доступ к каким-то сведениям, о которых простые граждане СССР не знают. Зачем мне это надо? Интересный вопрос. Я пока не знаю, зачем. Но есть предчувствие, что зачем-то надо.

Впрочем, если уж и поступать в милицию, то, конечно, не здесь. Надо ехать в Москву, туда, где находится центр управления всей советской империей. И это вариант, который стоит серьезно обдумать.

А сейчас, вне всяких сомнений, стоит заглянуть к Татьяне, она должна быть на работе, здесь неподалеку, в двух шагах от военкомата.

Подходя к ее конторе, я, конечно, волновался. Ребята, мне же двадцать, и я ощущаю это каждой клеточкой своего тела! Мои гормоны устроили какой-то возмутительный и одновременно удивительный шабаш в преддверие ожидаемой встречи. Такое забытое и такое приятное ощущение! Что еще более приятно, в этой истории, имея опыт и знания пятидесятишестилетнего человека, я спокойно могу эти свои гормоны контролировать. А это далеко не всегда удавалось мне в прошлой молодости, что приводило порой к пикантным ситуациям.

А вообще это совершенно непередаваемое соседство – молодое тело с опытом и знаниями взрослого человека. Кажется, это как раз тот случай, когда можно удачно осуществить народную мечту: если бы молодость знала, если бы старость могла! Я теперь многое знаю, чего не знал в молодости, имею большой жизненный опыт и пока еще в физическом плане на многое способен. Ну, посмотрим, что мне это даст практически.

Сама встреча прошла хорошо. Мягко говоря. Лучше сказать – бурно, превыше всяких ожиданий, если бы, конечно, я не помнил прошлое, ставшее будущим, а потому именно этого и ожидал. Что немного смазало эффект, все же в незнании и неопытности молодости есть свои плюсы. Например, прекрасное ощущение новизны. Сейчас такого уже не было. Впрочем, полученного удовольствия это мне не испортило.

Домой я вернулся лишь под утро, но родители были предупреждены, поэтому особо не волновались. Это был 1984-й год, и причин для серьезных волнений тогда было слишком мало. Все волнения моего народа у него еще впереди. Но он этого пока не знает, наивно считая серьезными свои сегодняшние проблемы – такие несерьезные, в сравнении с предстоящими.

Мне было очень жалко этих людей, ничего еще не подозревающих, живущих обычной мирной жизнью. Они как дети, будут радоваться Перестройке, пока её последствия не придут в их дома. Как и я в своем прошлом радовался.

Кто-то из них станет хищником, но большинство – жертвой. Кто-то станет богатым, хозяином жизни. Кого-то выгонят из их домов, изнасилуют, изобьют, продадут в рабство, убьют. Десятки, и сотни тысяч людей погибнут на полях межнациональных конфликтов и террористических войн. Тысячи закончат свои жизни в бандитских разборках. Миллионы лишатся средств к нормальному существованию. Вновь появятся бездомные и беспризорники. Утренняя картинка роющихся на помойках людей станет привычной.

Нет, конечно, будут и те, кто сумеет устроиться, а потом будет вспоминать грядущее десятилетие как самое лучшее время своей жизни. Что и говорить, свободы там будет и правда через край: свободы говорить, свободы прессы, телевидения, инакомыслия, религиозной терпимости – всё это будет. И это будет по-настоящему прекрасно! Честно, я помню, как упивался этой свободой, такой недоступной еще вчера. В этом смысле я и тогда, в 2020-м и сейчас, в 1984-ом вспоминаю это время с ностальгией.

Плохо лишь то, что эта свобода пойдет рука об руку со свободой бандитам грабить и убивать, свободой богатым обирать свою страну и свой народ. Свободой не платить пенсии и зарплаты по несколько месяцев. Свободой сдохнуть от голода посреди шумного города. К сожалению, у любой медали всегда есть две стороны, но при этом каждый видит только свою и ничего не хочет знать о другой. Ведь она его не касается. Или пока не касается.

И вновь, не дающая мне покоя мысль: как я могу помочь? Что я могу с этим сделать? И могу ли я вообще хоть что-то сделать? Хоть что-то изменить к лучшему? Может, телепортироваться прямо в Кремль и расстрелять Горбачева с Лигачевым, да и Ельциным уж заодно? Вот только, как знать, не станет ли от этого лишь хуже? К тому же, я солдат, а не убийца.

Я ведь даже не представлял себе, какой груз ответственности свалится на меня, когда давал свое согласие в той кафешке тогда, тридцать шесть лет вперёд. Да и не особо верил я тогда этому мужику, если честно. Меня большая волновала тогда дармовая выпивка и жрачка.

* * *

Три недели я пробыл дома, вдоволь наговорился с родителями. Я смотрел на них и не мог насмотреться, не мог нарадоваться тому, что они здесь, что они живы, что мы снова вместе, что они еще относительно молоды и полны сил. Сходили с ними на могилки к бабушке и к тете, старшей маминой сестре. А потом, сказав родителям, что хочу навестить столицу, поехал в Москву.

Электричкой до Александрова, потом так же электричкой от Александрова до Москвы. Можно, конечно, было бы и на автобусе или на прямом поезде, но так выходило дешевле, хоть и чуть дольше – ведь электрички у «каждого столба» останавливаются. А с деньгами пока было не очень. Конечно, у меня было что-то около 400 чеков, которыми нам, вместо денег, платили «за речкой»9, 300 из которых я получил за тяжелое ранение. Но их еще надумаешься обменять или отоварить. Отоварить можно было только в сети магазинов «Березка», по предъявлении военного билета. А можно было продать спекулянтам или, как их называли – фарцовщикам, в среднем по три с половиной рубля за чек. Что я и собирался сделать в первую очередь.

Поэтому, выйдя на Ярославском вокзале, я сразу свернул в метро. Вы не поверите, какой это кайф – вновь проехать в метро за пять копеек! В общем, доехал я до станции Академическая и направился по Профсоюзной улице к дому №16, где располагался магазин «Березка», торгующий промтоварами. Вообще, в Москве таких магазинов было множество, но они все были специализированными: где торговали обувью, где продуктами, где мебелью или электроникой и т.д. Мне, по сути, было всё равно, но в этом магазине я просто уже бывал, когда приезжал в отпуск – прикупил себе кое-что из одежды на будущее.

Как обычно, возле магазина крутились симпатичные молодые люди, та самая фарца или – фарцовщики. Кстати, я потом как-то поинтересовался, откуда пошло такое название, погуглил в сети. Оказывается, что, скорее всего, корни выводятся от старого одесского слова «форец». Так называли человека, который забалтывает покупателя и сбивает цену, скупая у него товар по дешевке и тут же рядом продавая втридорога.

Но для советского закона того времени это были спекулянты, то есть, ребята в своем роде отчаянные, поскольку постоянно ходили под статьей, которая, насколько я помню, как максимальное наказание предусматривала смертную казнь10. Так что бизнес у них был веселый, рисковый, очень прибыльный, но для многих – не очень долгий.

Подойдя к магазину, я стал демонстративно осматриваться вокруг. Через минуту ко мне подкатил молодой человек в кроссовках «Адидас», такой же футболке, джинсах, солнечных очках – капельках и с сумкой через плечо. На сумке, понятно, тоже красовался логотип «Адидас» В общем, как тогда говорили: весь упакованный в фирму́. И сразу же между нами произошел разговор следующего содержания:

– Добрый день! – вежливо поздоровался он. – Желаете что-то купить, продать, обменять?

– Желаю продать чеки. – Так же вежливо ответил я.

– Моряк? – оглядел он меня.

– Нет, из-за «речки».

– Понятно. Сколько всего продаешь? – быстро перешел он на «ты».

– Триста девяносто шесть чеков.

Он возвел глаза к небу, видимо, производя в уме быстрый подсчёт, и выдал результат:

– Могу дать тысячу сто рублей.

Теперь уже я возвел очи к небесам, включая свой внутренний калькулятор. Хм, получается, где-то по 2 рубля 70 копеек за чек.

– Не пойдет, – ответил я.

– Даже так? – наигранно удивился он, – сколько же ты хочешь?

– Я слышал, что твердая цена по три с полтиной за чек. Итого – одна тысяча триста восемьдесят шесть рублей. Шесть рублей могу оставить на чай, – нагло ответил я. А чего теряться, это же мои деньги, я за них воевал и чуть, кстати, не погиб. Нет, конечно, воевал я вовсе не за деньги, я же не наемник какой-нибудь, я советский солдат! Но всё же, всё же…

Я ждал, что он начнет сбивать цену и готов был уступить немного, но он неожиданно согласился:

– Как скажешь, служивый, – улыбнулся мой покупатель, – но здесь шумно, давай отойдем за угол.

К этому я был готов. Действительно, кто же производит уголовно наказуемые финансовые операции у всех на глазах? Но вот его быстрое согласие меня насторожило. Я слышал, как они «кидают лохов», подсовывая вместо денег «куклу»11 или ловко «ломая» пачку купюр, то есть – незаметно оставляя часть денег в своей руке. А залетного солдатика, с их точки зрения, грех не кинуть. Значит, нужно быть настороже.

Я кивнул, и мы прошли в ближайшую подворотню, где уже другой его коллега вел свой гешефт с испуганной и поминутно оглядывающейся по сторонам женщиной.

– Показывай, – потребовал мой «купец».

Я достал из своего дипломата тоненькую стопку чеков и подал ему. Он быстро осмотрел, убедился в подлинности, и вернул.

После этого уже он, в свою очередь достал из сумки пачку красных десяток, и быстро отсчитав нужную сумму, протянул ее мне, предложив пересчитать.

Я пересчитал, десятки не хватало.

– Не хватает десяти рублей.

– Неужели ошибся? – удивился он. Но я видел, что удивление его деланное, эти люди в подсчете денег никогда не ошибаются. – Ну-ка, дай мне.

Я вернул ему пачку десяток, и он стал демонстративно их пересчитывать. И тут с моим зрением случилась странная метаморфоза. Я смотрел на его руки и как на рентгеновском снимке, видел их насквозь. И время словно замедлилось. Я с удивлением наблюдал за тем, как он очень и очень медленно пересчитывает деньги, после чего его рот открывается, и из него медленно выплывают слова:

– Нн-аа-дд-оо жжее, ии пп-рр-аа-вв-дд-аа оо-шш-ии-бб-сс-яя!

Так же медленно, будто с трудом преодолевая толстый слой воды, он достаёт из кармана десятку, добавляет её к остальным, переворачивает руку с купюрами ладонью вниз, и я вижу эту руку насквозь. Вижу, как он большим пальцем сгибает часть купюр снизу пополам, чуть сжимает кулак, и другой рукой вытягивает оставшиеся купюры, зажимая в кулаке те, что «сломил», и, протягивая оставшиеся мне.

«Надо же», – удивился я, – «как ловко у него это выходит»! Что, однако, не помешало мне схватить медленно удаляющуюся в направлении кармана руку с моими кровными денежками («А ведь и правда – кровными» – мелькнуло в голове, – «деньги-то за ранение») развернуть её вверх и раскрыть сжатую ладонь со «сломленными» деньгами.

– А-а-а! – вскрикнул от боли парень, и стало ясно, что время вернулось к своему нормальному течению.

Я забрал свои деньги и внимательно посмотрел на мошенника, проделывая все эти действия как на автомате и понимая, что обдумывать случившееся я буду позже. Сейчас надо действовать:

– Что будем делать?

– А чего ты хочешь? – Зашипел он, тряся в воздухе вывернутой рукой и злобно сверкая глазами. – Забирай своё бабло и проваливай, пока цел. И не забудь чеки отдать.

И здесь опять что-то накатило на меня и я, глядя ему прямо в глаза, четко и раздельно сказал:

– Доставай все деньги, что у тебя есть.

Парень как-то быстро моргнул, и глаза его застыли. Так, с застывшим взглядом, он стал доставать деньги из сумки и карманов. Я глянул, там были наши рубли и зеленые доллары и чеки. Я взял деньги, кинул их в «дипломат», а все чеки, включая свои, протянул обратно – зачем они мне?

– Держи.

Он также молча взял чеки и, сунув их в сумку, застыл, глядя на меня неподвижным взглядом.

– После того, как я произнесу «три», ты выйдешь из подворотни, вернешься к магазину, а обо мне забудешь. Ты меня никогда в жизни не видел. Понятно? – слушал я себя как бы со стороны, удивляясь произносимым мною словам. Откуда это во мне?

– Понятно, – безжизненным деревянным голосом ответил он.

– Ну, тогда – раз, два, три!

Парень молча развернулся через плечо и направился к выходу на улицу. Я пошел следом за ним, но если он свернул к «Березке», то я зашагал в противоположную сторону, по направлению к метро.

Я шел, и в голове у меня билась одна единственная мысль: «Ничего себе! Ну, ничего себе, а?!». Сказать, что я был удивлен, значит, не сказать ничего. Я был полностью ошеломлен, в некотором смысле даже подавлен произошедшими чудесами. Радости не было, была тревога. Всё это мне как-то не очень нравилось и требовало немедленного осмысления.

* * *

Доехав до метро «Кировская»12 и, немного не дойдя до Чистых прудов, я сел на первую свободную лавочку и крепко задумался.

Итак, что мы имеем? На сегодняшний день я выявил у себя следующие способности. Первое – быстрая регенерация поврежденных тканей тела. Надо бы выяснить, насколько быстрая? Это очень важно. Я достал из заднего кармана джинсов перочинный ножик, который лежал там на всякий случай, и быстро провёл лезвием по большому пальцу. Полилась кровь, я сунул палец в рот и задумался о том, чем его перевязать, если он откажется заживать немедленно. Однако уже через минуту я с удивлением и удовлетворением смотрел на тоненький белый рубец на месте ранки. Что ж, пожалуй, собак из поговорки по части заживления ран я переплюнул. С этим более-менее ясно. Хотя, конечно, ничего не ясно. Но – работает.

Что у нас дальше? А дальше у нас телепортация. Здесь нужна практика, а я как-то побаиваюсь, если честно. Вынырнешь так перед носом несущейся машины, и поможет ли тогда свойство быстрой регенерации – бабка надвое сказала. Ладно, потом разберемся, ибо это очень важное умение. Сейчас следует обдумать остальные выявленные способности. Как бы их назвать?

Ну, допустим, способность ускоряться (а то, что это именно для меня время ускорилось, а не для фарцовщика затормозилось, я уже сообразил) можно так и назвать: «ускорение». Хотя, на самом деле, конечно, это вовсе не я сам ускорился. Такого ускорения моя бренная плоть просто не выдержала бы и развалилась под действием биомеханики. Уж это-то я понимал. Тут что-то со временем, поскольку я не чувствовал никакого физического ускорения. Значит – ускорилось время. И только для меня. Как это работает, и могу ли я включать «ускорение» времени по собственному желанию или оно включается автоматически, по мере необходимости? Я посмотрел по сторонам и попытался мысленно приказать времени ускориться, посмеиваясь над самим собой: гляди, какой повелитель времени выискался! Однако люди, шедшие мимо, послушно зависли как мухи, попавшие в сироп. Я приказал про себя: «Еще быстрее!». И люди на аллее почти зависли. Пока молодая пара с ребенком в коляске делала один шаг, я успел сделать вокруг них несколько кругов и усесться обратно на лавку, а они еще так до конца и не шагнули.

Я мысленно скомандовал отбой, и молодая семья пошла вперед нормальным прогулочным шагом. Впрочем, сами они ничего, похоже, не заметили, даже то, что я вообще вставал с лавки и ходил вокруг них. Возможно, что-то и мелькнуло у них перед глазами, но не похоже, чтобы они обратили на это внимание.

Так, с этим тоже ясно, в смысле – не ясно, а понятно. В смысле – не понятно, но знаем, как работает. Ничего особенного, я ведь не знаю, как работает телевизор, но умею его включать и выключать. То же самое и здесь.

Что там следующее? Ага, внушение. Еще одна очень важная способность. Я постарался припомнить точно, как я тогда все делал. Похоже, необходимо, чтобы человек глядел тебе в глаза. Ну-ка, попробуем. Я встал и шагнул навстречу спешащей куда-то женщине среднего возраста в желтом платье и с такого же цвета сумочкой через плечо.

– Извините, пожалуйста!

– Да? – Женщина остановилась и подняла на меня глаза.

Я поймал взглядом ее зрачки и почувствовал, что она попалась и полностью в моей власти.

– Вы очень хотите мороженое. Вы сейчас вернетесь и купите себе мороженое у мороженицы, мимо которой вы только что прошли.

Женщина очень характерно, прямо как тот фарцовщик, очень быстро моргнула, и взгляд ее застыл, не в силах оторваться от моих глаз.

– Какое мороженое? – спросила она каким-то бесцветным голосом.

– Ну, скажем, эскимо. Вам понятно?

Женщина кивнула.

– И еще, – добавил я, – как только отвернетесь, тут же забудете обо мне. Идите.

Женщина спокойно, но несколько механически развернулась, но потом пошла по направлению к лотку мороженицы уже вполне нормальным шагом. А я сел на лавочку и наблюдал за ней издали. Купив эскимо, она опять направилась в мою сторону и прошла мимо, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Она лизала мороженое с задумчивым видом, очевидно, удивленная своим неожиданным поступком.

Я весело засмеялся, не удержавшись. Она оглянулась, неодобрительно посмотрела на меня, одновременно проводя рукой сзади по подолу, Видимо, пытаясь определить, не вызвано ли мое веселье чем-то в её туалете. Но я уже отвернулся и задумался. Итак, вероятно, это какой-то очень сильный гипноз. Тоже требует исследования границ применения.

И последняя оставшаяся способность, это – «рентген». Так я назвал умение видеть насквозь. Я ведь насквозь видел руку мошенника, «сломавшего» пачку денег. Как бы это проверить? Я стал глядеть на прохожих, пытаясь внутренне настроиться, но ничего не получалось. Хм, а если попробовать, как и с предыдущими способностями, – просто мысленный приказ? Я произнес про себя «Рентген!» и мимо меня пошли скелеты. То есть, конечно, обычные люди. Но я и правда, видел их насквозь. Не только нижнее белье и то, что под ним, но и то, что под кожей, что внутри желудка, кишечника и всего остального. Ох, блин, ничего себе!

– Стоп! – мысленно крикнул я и всё прекратилось. А я покрылся липкой испариной, и тошнота подступила к горлу. Все же я не изучал медицину, в моргах не практиковался и изнутри людей никогда не рассматривал. Тем более, живых людей. Конечно, на войне пришлось видеть всякие ранения, в том числе и кишки, вывороченные наружу. Но всё же это совсем другое.

Я попробовал мысленно представить себе колесико, регулирующее глубину проникновения взгляда, и чуть прокрутил его назад. Фу, елки, это же другое дело! Мимо пошли нормальные люди, я видел их нижнее белье и то, что под бельем, но не глубже. Никаких скелетов и внутренностей, просто голые люди и всё. Я еще немного уменьшил мощность «рентгена» и нижнее белье надежно укрыло интимные части тел. Зато я прекрасно видел, что в карманах и сумочках.

Так, а если в обратную сторону? Я провернул регулировочное колесико в обратную сторону до конца. И вот уже мимо меня поплыли прозрачные, еле угадываемые силуэты, которые совершенно не заслоняли для меня окружающий пейзаж. Я вернул все обратно и откинулся на спинку лавочки.

И тут, наконец, накатило. Мне неожиданно стало так страшно, что буквально заколотило всё тело. Затряслись не только конечности, но, кажется, даже внутренности. Да кто же я такой вообще? В кого меня превратили? Человек ли я еще? Тот ли я, за кого себя принимаю? Что со мной сделал этот Александр Валерьевич? И для чего? Что ему от меня нужно? Какие цели он преследует? И какое место в его планах отводится мне? И вообще: кто он? Дьявол, ангел? И кто я для него: забавная игрушка или инструмент достижения целей, которые мне не известны? Весь опыт моей прежней жизни кричал о том, что добрых волшебников не бывает. И если тебе что-то дают, то потом за это сдерут с тебя три шкуры.

Просидев так с полчаса и немного успокоившись, я почувствовал голод. Последний раз я завтракал дома рано утром, а сейчас время уже послеобеденное. Решив, что переживания и страхи ничего не изменят, я решил перекусить. Деньги у меня теперь были. Кстати, сколько?

Я открыл «дипломат», стараясь держать его крышку так, чтобы прохожим не было видно находящееся внутри. Закончив подсчет и засунув тонкую пачку трешек13 в карман, я закрыл замки и задумчиво посмотрел вдоль аллеи. Итак, я стал обладателем четырех с половиной тысяч рублей и пятисот долларов США. Четыре с половиной тысячи рублей по нынешним меркам очень большие деньги, а вот за доллары, если их у тебя обнаружат, можно и в тюрьму загреметь. Но я уже мало беспокоился о том, что могут мне сделать люди, пусть даже люди в форме. Пожалуй, теперь это им следует беспокоиться за себя при встрече со мной.

Я встал и направился в сторону кафе «Джалтаранг», в просторечии именуемому «Джангом» или просто «стекляшкой», поскольку фасады здания были облицованы прозрачными и черными стеклянными панелями в алюминиевых рамах. Помнится, в 80-е годы меню этого кафе и ресторана на втором этаже носило некий индийский колорит. А также здесь варили неплохой кофе.

Вообще, заведение для Москвы того времени было культовым. Вечерами здесь собиралась модная тусовка, и попасть внутрь было проблемно (только не для меня нынешнего). Однако сейчас стоял день, поэтому я вошел внутрь без каких-то проблем. Сев за свободный столик, я взял меню. Да уж, цены такие, что глазам не верится! Но именно такими они тогда и были. К примеру, кофе черный без сахара – 6 копеек, кофе с лимоном – 12 копеек, с ликером – 25 копеек, с коньяком – 56 копеек.

Я заказал кофе черный за 6 копеек и целую тарелку треугольных жареных индийских пирожков с курицей под названием «самоса» по 25 копеек за штуку. С ними подали какой-то очень жгучий красный соус, ингредиенты которого, кроме перца, я определить не смог. Я поглощал один пирожок за другим, макая в соус и запивая действительно неплохим, с такой интересной кислинкой кофе (индийский?), смотрел на водную гладь пруда, решая, что делать дальше.

* * *

Пожалуй, мой план по устройству в милицию придется пересмотреть. Просто, в свете вновь открывшихся обстоятельств, это было совершенно ни к чему. Удостоверение и доступ к оружию, конечно, неплохо, но для меня больше не актуально. Всё, что мне понадобится, я могу достать и сам. Как и попасть туда, куда мне надо. К тому же, служба в милиции – это постоянный контроль: ты всегда на виду, тебя окружают сослуживцы, над тобой куча начальства. Нет, пожалуй, это вовсе не то, что мне нужно. Мне нужна какая-то тихая и незаметная работа, дающая как можно больше свободы. А желательно, вообще лишь фиктивное устройство дворником, например. Деньги у меня есть, закончатся – добуду еще. Криминальных денег по Москве всегда много ходит, можно их реквизировать как нетрудовые накопления. А вот где-то жить я должен. То есть нужна московская прописка и формальное устройство на работу. Сейчас не 21-й век и даже не 90-е годы 20-го, без прописки и работы на свободе не проживешь, поскольку за тунеядство и отсутствие регистрации существуют соответствующие статьи уголовного кодекса. Хотя… с моими-то способностями, что мне эти законы?

Я подумал и решил, что проблем со всем этим у меня не будет, учитывая, что после демобилизации у меня есть законные два месяца, в которые я могу не работать. Значит, нужно решить вопрос с жильем, а потом уже решить вопрос с целью и смыслом моей новой жизни. С тем для чего я здесь и чего хочу сам.

И так вот продолжался мой внутренний диалог молодого меня со старым мной до тех пор, пока я окончательно не успокоился, доел пирожки, и решил, наконец, заняться делом.

Подозвав скучающего неподалеку официанта и посмотрев ему в глаза, я велел сесть. Тот, характерно моргнув, послушно сел и уставился на меня «деревянным» взглядом. Я же приступил к разговору:

– Я твой лучший друг, понял?

– Понял.

– Как тебя зовут, друг?

– Андрей.

– Андрюха, дружище, знаешь, где можно снять хорошую квартиру?

– Знаю.

– Сведешь меня с хозяевами?

– Хозяева на два года уехали в загранку, ключи оставили мне. Я могу сдать. Хозяева – мои родственники. Они не будут против этого. Такой вариант мы с ними обговаривали. Только при условии соблюдения полного порядка.

– Ты же мне веришь?

– Конечно, я тебе верю.

– Квартира далеко?

– На Мосфильмовской.

Я прикинул, это метро Киевская, потом несколько остановок наземным транспортом. Район неплохой, тихий, рядом несколько посольств.

– Большая квартира?

– Двушка со всеми удобствами, 45 кв. м, телефон, лоджия.

– Сколько стоит?

– 60 рублей в месяц.

Да уж, совсем не дешево, но я решил не мелочиться. Все же деньги мне не тяжким трудом достались.

– Годится. Когда можно вселиться?

– Я могу принести ключи, они у меня с собой. Поезжай и живи.

– Неси.

Официант Андрей сходил за ключами, принес, сел напротив, и придвинул ключи по столу ко мне.

Я открыл «дипломат» и отсчитал 360 рублей.

– Это за полгода вперед.

Андрей молча кивнул.

– Называй адрес.

Он назвал адрес, этаж, номер квартиры, всё так же, не отводя своего взгляда от моих глаз. Похоже, он был просто не в состоянии это сделать.

– Андрей, запомни, – заговорил я. – Как только я сейчас рассчитаюсь с тобой за заказ и выйду, ты забудешь обо мне, совсем забудешь о квартире на Мосфильмовской и о том, что ты ее кому-то сдал. Триста шестьдесят рублей ты подобрал под столом, какой-то лох посетитель, потерял их. Всё понятно?

– Да.

Я положил на стол трехрублевую купюру, и пафосно произнеся «Сдачи не надо!», встал и вышел из кафе. Через стеклянную стену я еще немного посмотрел за Андреем, но тот, как ни в чём не бывало, стал убирать со стола. Я улыбнулся и подумал, что мог бы вообще не отдавать ему деньги за квартиру. Но это было бы уже как-то совсем подло, что ли…. И еще я подумал, что слишком уж гладко у меня всё идет.

* * *

По пути зашел в «Гастроном» и купил хлеба, масла, сыра, колбасы и чая. На завтрак хватит, а обедать и ужинать можно в других местах. Все равно повар из меня никакой.

Квартира оказалась и правда нормальной, чистенькой. В общем, то, что доктор прописал! Включив холодильник и загрузив туда продукты, я присел на диван, раздумывая, чем бы заняться. Несмотря на то, что дело шло к вечеру и у меня были открыты все окна, летняя жара заставила раздеться до трусов. Кондиционеров здесь, к сожалению, пока нет. Эх, искупаться бы сейчас! Где-нибудь на пляже Варадеро погрузиться в прохладные воды Атлантического океана! Стоп, а что мне мешает?

Я быстро взглянул на часы: шесть вечера. Отнимаем восемь, получается, на Кубе сейчас десять часов утра. Самое время для водных процедур! Я надел джинсы, футболку и кеды. Встал посреди комнаты и мысленно представил себя на побережье острова Куба в том месте, где я бывал 20 лет вперед. И даже не открывая глаз, понял, что все получилось. Стало еще жарче, но по-другому, это уже была не московская духота. И прямо в лицо веял лёгкий ветерок, неся запахи океана, тропической зелени и песка.

Я открыл глаза и прошептал: «Ну, здравствуй, Атлантика, давненько мы с тобой не виделись! Я вернулся». Замерший и абсолютно счастливый я стоял и не мог оторвать взгляда от завораживающей своей запредельной красотой мощи. Помню, когда мы с женой впервые увидели Атлантической океан, это было в Доминиканской республике, мы какое-то время не могли говорить, просто не было слов для выражения своего восторга. Мы без слов счастливо, как дети, смеялись, гладя вокруг. Кто был, тому не надо рассказывать. А кто не был, пусть вспомнит рекламу «Баунти – райское удовольствие». Вот эта самая картинка, будто ожившая, предстала тогда перед нашими глазами.

А потом мы открыли для себя Кубу. По природе и красоте всё то же самое, между островами всего восемьдесят километров. Тот же океан, тот же пляж с белым коралловым, почти не нагревающимся даже в самую жару, песком. Но народу на пляже в разы меньше, ведь на Кубу не пускают туристов из США, в Доминикане же они составляют большинство отдыхающих. Да, конечно, сервис на Кубе, может, и похуже, но красота пустынного пляжа для нас решила всё.

А сейчас я вообще стоял один, на расстоянии взгляда абсолютно никого. Только океан, дышащий легкими волнами и ласкающий взгляд глубиной ультрамарина, а с другой стороны – океан пальм, склоненных над пляжем. Никаких рукотворных строений не видно. Лишь величественно парящие над водой пеликаны. Если я как-то могу представить себе рай, то он должен выглядеть очень похоже на то, что предстало пред моими глазами.

Ну, точно, это же почти самое окончание острова, здесь до противоположного берега меньше километра. Возможно, в 80-е здесь еще и не было никаких отелей? Если не ошибаюсь, кубинцы только в 90-е стали сдавать землю в аренду мировым сетям, которые здесь и расположились. Но, может быть, отсутствие людей объясняется как-то иначе. Я не стал ломать себе этим голову.

Еще раз огляделся вокруг – никого. Плавки я в суматохе не захватил, а трусы мочить неохота. Если никто не видит, то можно искупаться и голышом. Что я и сделал: сбросил с себя одежду, и, загребая песок ногами, с улыбкой до ушей побежал навстречу сказочной синеве, где медленно погрузился в теплую июньскую воду, ощущая давно забытое блаженство.

Я лежал на воде, раскинув руки и ноги, глядя в небесную синеву и время от времени бросая взгляды на пустой берег. Лежал и думал о своем прошлом, которое было в будущем. Там бомж Гоша Куба просыпался в сыром подвале на куче грязных тряпок, и бомжиха Лёля угощала его остатками вчерашней отвратительной палёной водки. Две жизни, два мира, два совершенно разных человека. И всё это обо мне. А дальше…, дальше, похоже, всё будет еще веселее. Или не будет.

Наплававшись досыта и пожалев, что не прихватил с собой полотенце я, подобрав одежду, мгновенно перенесся в московскую квартиру, ставшую на какое-то время моим домом. Принял душ, вытерся и, глядя на себя в зеркало, ощутил такое чувство, что что-то не так, чего-то не хватает. И пришлось сильно напрячься, прежде чем я понял, что не вижу шрама от ранения. На его месте была лишь молодая и ровная кожа. Ничего себе! А ведь этот шрам был и в пятьдесят шесть лет – белый, расплывшийся, но был! Вот это регенерация! Как бы проверить ее пределы, а? Но с этим я решил подождать. Боязно все же.

А пока решил, что пора навестить родителей, переночевать дома, а с утра уже совсем переселяться в Москву. Надо обдумать, что сказать маме с отцом, поскольку использовать против них свое искусство гипноза я не собирался. Ну, если только совсем чуть-чуть, для их же спокойствия.