Читать книгу История, которую мы никогда не знали - Игорь Кузнецов - Страница 8

Для многих поляков и белорусов слово «Сибирь» долгие годы ассоциировалось со словами «каторга», «ссылка», «депортация»… И не без основания: в течение нескольких столетий при всех правительствах и режимах для каторжников, ссыльных и депортированных дорога в Сибирь была самой проторенной. Но были и те, кто ехал в те суровые края добровольно – в поисках счастью и лучшей доли.

В конце XIX века сибирский регион России развивался стремительно и колонизировался усиленно: на строительство Великой транссибирской железнодорожной магистрали устремились потоки добровольных переселенцев, в том числе белорусов и поляков. Среди них было много крестьян из малоземельных западных губерний российского государства: Гродненской, Виленской, Витебской, Седлецкой, Курляндской. В Томском уезде ими были основаны такие белорусские поселки, как Андреевка и Ломовицкий, Петропавловка и Полозово. В 1899 году во вновь образованной Ново-Александровской волости появился поселок Белосток.

Не от хорошей жизни решились наши земляки на переселение в далекую Сибирь. Безземелье, низкое плодородие местных почв не позволяли прокормить большие крестьянские семьи. Царское правительство, заинтересованное в переселении крестьянства в Сибирь, обещало поддержку, льготы и содействие в обустройстве на новом месте. И в 1896 году в Томской губернии в качестве ходока-разведчика появился Александр Иоч. В Переселенческом управлении ему предложили осмотреть отведенные под заселение участки тайги в Николаевской волости Томского уезда.

Что это были за места, сообщал томскому губернатору чиновник по крестьянским делам Райский: «…что касается участков в Николаевской волости, на которые определяется приблизительно 800 семей, то они стоят в худших условиях по сравнению с другими переселенческими участками как в отношении путей сообщения, так и в отношении приобретения на них хлеба и земледельческих орудий…»

Речка Шегарка довольно многоводная, отделяла эти участки от ближайших деревень во время разлива месяца на полтора-два. Однако земли эти чем-то прельстили Осипа Ханевича, его односельчан Геронима Мазюка и Осипа Маркиша, братьев Александра и Ивана Иочей. Они выбрали этот кусок тайги – Рыбаловский переселенческий участок, где, кроме вековой тайги, имелось несколько еланей – выгоревших мест (меньше труда потребуется для раскорчевки под пашню) да еще стояли две избушки пасечников соседней Молчановской волости. Очевидно, понравилась и глубокая полноводная речка, протекающая рядом…

Записав за собой и своими родственниками эти наделы, вернулись ходоки за семьями. По весне, получив переселенческие свидетельства и подъемные, тронулись в путь. До Томска ехали железной дорогой в товарных вагонах вместе со скотом и провиантом, утварью и крестьянскими орудиями труда (на семью выделяли по одному вагону-товарняку). Дальше до села Молчаново плыли на пароходе по великой «сибирской Миссисипи» – Оби, а там – своим ходом через таежные урманы и болота, к месту обоснования. На карте Томской губернии в 1899 году появился еще один новый переселенческий поселок – Ново-Рыбаловский из 13 дворов.

Трудно обживались на новом месте: сурова сибирская земля с немилосердным таежным гнусом летом и невиданными морозами зимой. Падал скот от бескормицы. От дизентерии, простуд, голода умирали дети. Адский труд по раскорчевке тайги под пашню выматывал взрослых. Однако труд был не в тягость: каждый работал на своей земле, знал, что благополучие семьи теперь зависит только от него самого, а не от пана или чиновников.

Поток переселенцев и ходоков был огромен. С 1884 по 1889 годы в Томскую губернию приехало из Белоруссии 43 тысячи человек, а в следующее пятилетие – более 48 тысяч. В 1907 году, в период наибольшего размаха земельной реформы Петра Столыпина, за год в губернию прибыло 30 тысяч переселенцев.

Однако многим испытание Сибирью оказалось не по плечу. Поток возвращавшихся обратно в Белоруссию год от года возрастал: в 1901 году из Сибири вернулось на родину более 5 тысяч семей, в 1907 году из Томской губернии – 800 семей. Власти на это смотрели спокойно и трезво, предупреждали желающих переселиться в Сибирь в журнале «Сибирское переселение», что «плохого хозяина Сибирь в хорошего не переделает».

Те, кого не испугали трудности, потом обустроились, прижились, поставили крепкие пятистенки, амбары и овины, вырыли колодцы с высокими «журавлями». Все как в родной Белоруссии. Огородили поселок.

Чего добились наши земляки за полтора десятка лет хозяйствования в Сибири, рассказывается во Всероссийской сельскохозяйственной переписи конца 1916 года. К примеру, по данным переписи, в поселке Белосток числилось 95 крестьянских самостоятельных хозяйства, проживало 516 человек, под пашней было 285 десятин возделанной земли. Во всех хозяйствах насчитывалось 267 лошадей и 374 головы крупного рогатого скота. Невелико богатство – 3 – 4 десятины пашни на семью из 7 – 10 человек, по две лошади в конюшне да три коровенки в стайке!.. По сравнению со старожильческими селами и крестьянами наши уроженцы были небогатыми. Но именно они и такие, как они, крестьяне накормили перед войной Россию, а масло сибирских коровушек стало популярным в Европе.

Интересна судьба белоруса ксендза Николая Михасенка – одного из немногих священников, живших в Сибири в годы начала «большого эксперимента» в России. родился он в семье белорусского крестьянина на Витебщине, сам хлеборобствовал. Однако не земля тянула его к себе – хотелось учиться, служить людям и Богу. В 1911 году Николай в возрасте 23 лет принял сан священника, окончил Санкт-Петербургскую духовную семинарию и в начале 1913 г. стал настоятелем Белостокско-Маличевской католической общины.

Крестил детей, провожал в мир иной усопших, венчал новобрачных, причащал и исповедовал… Представители новой, Советской власти сразу же люто возненавидели его, человека «старого» мира, служителя культа. В 1923 году, не выдержав провокаций со стороны волисполкомовских работников, лишившись костельского дома, реквизированного под школу, ксендз Михасенок покинул Белосток. Его дальнейшую судьбу раскрывает архивно-следственное «дело», заведенное на него в 1927 году органами ОГПУ Новосибирска.

В Новосибирск ксендз Михасенок приехал в 1925 году из Томска по приглашению местной римско-католической общины для проведения религиозных служб в пустующем городском костеле. Однако недолгой была радость прихожан – 4 апреля 1927 года ксендза арестовали. За что? Якобы во время совершения религиозных обрядов в костелах Томска и Новосибирска он произносил проповеди антисоветского характера.

В этих «направлениях» и стали «раскручивать» ксендза Михасенка следователи Новосибирского ОГПУ Белецкий, Богородицкий и другие. Однако ксендз «раскалываться» не желал, все предъявленные обвинения отвергал. «Обрабатывали» свидетелей, но и те не давали против него желаемых показаний.

Тем не менее 27 мая 1927 года помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ по Сибирскому краю Бебрекарло предъявил ксендзу обвинение по двум «контрреволюционным» статьям Уголовного кодекса РСФСР – по знаменитой 58-й статье: 58—14 (антисоветская агитация с использованием религиозных предрассудков масс) и 58—18 (дискредитация Советской власти путем распространения о ней ложных слухов).

Николай Иванович Михасенок для отбытия наказания был направлен в печально знаменитый концлагерь «СЛОН» (Соловецкие лагеря особого назначения) на три года. После этого – в ссылку в Северный край еще на три года. Что потом стало с ксендзом, догадаться нетрудно…

Вернемся к нашему повествованию.

В Сибири помещиков не было: каждый трудился на себя. Достаток зависел от трудолюбия и количества рабочих рук в семье. Но гражданская война, колчаковщина, продразверстка сказалась на жизни сельчан. Многих кормильцев лишились тогда семьи. Тем не менее все шло своим чередом -как-то надо было жить…

Кончилось такое крестьянствование в начале тридцатых годов – в ходе коллективизации по-сталински: крестьянина-хлебопашца сменили колхозник и совхозник с совершенно иной психологией и иным отношением к земле и работе. Если и сохранялось что по первости от прежнего крестьянина в виде неистовства в работе, бережливости, готовности прийти на помощь всем обществом, то со временем, постепенно, все это улетучивалось…

Массовая коллективизация в стране началась, как известно, с конца 20-х – начала 30-х годов. В Белостоке же колхоз впервые был создан только в апреле 1935 года. О том, чего стоили сельчанам эти пять лет сопротивления коллективизации, можно только догадываться. Лишение избирательных прав, бремя налогового пресса, распродажа имущества и раскулачивание, осуждение – натерпелись всего. Пожалуй, не было только высылки семей раскулаченных из села дальше, в Васюганские болота. Зато не один год наблюдали сельчане за тем, как высылали других: начиная с тридцатого года по Нарымскому тракту, через село довольно часто шли зимой на север Нарымского округа обозы раскулаченных. Да и в самом селе находили временный приют административные ссыльные, те же раскулаченные.

Колхоз в Белостоке назвали на польский манер «Червоный штандарт» -по-своему, вопреки воле начальства. Стремясь быстрее отрапортовать о завершении сплошной коллективизации, деревенские власти стали раскулачивать строптивых, шантажировать сомневающихся: отбирали наделы земли, приусадебные участки и огороды обрезали до самого крыльца, увеличивали планы сдачи зерна. А если были недовольные, «помогала» милиция. Прошли первые аресты: кого за «длинный язык» упекли, кого за нежелание вступать в колхоз.

В январе 1935 года Кривошеинским райотделом НКВД с помощью сельсоветских работников был собран необходимый компромат на ряд жителей села. Месяцем позже начальник Нарымского окротдела НКВД И. Мартон утвердил постановление об аресте и привлечению к суду семнадцати жителей Белостока и соседних Ново-Андреевских хуторов за то, что все они, якобы проводя антисоветскую и антиколхозную агитацию, добились развала инициативной группы по организации колхоза, а также на почве классовой ненависти имели договоренность убить председателя сельсовета и некоторых других активистов села.

С 1937 года «стали забирать по линии НКВД». В первую очередь взяли директора школы П.Д.Червоного, учителя И.П.Борисовца и завхоза школы Н.М.Карелина. Вместе с ними была арестована группа колхозников. Тогда же арестовали еще несколько человек, в том числе и члена исполкома сельсовета И.С.Назарука. Но самой страшной была ночь с 11 по 12 февраля 1938 года, когда были арестованы почти все оставшиеся мужчины в возрасте от 17 до 70 лет.

Свидетельствует один из «счастливчиков», вернувшийся из окружного отдела НКВД Павел Шумский: «12 февраля 1938 года в Белостоке забрали 68 человек, а потом пешком погнали в Кривошеино. 16 февраля уже днем милиция ходила по домам и забирала последних оставшихся мужиков. Взяли и меня вместе с другими. В деревне осталось всего три взрослых мужика… В Кривошеине собрали этап – около 250 человек – и дальше, по замерзшей реке, до Колпашева пешком гнали, как скот. В Колпашеве загнали в большой деревянный дом и растолкали по камерам, вызывали на допросы, били… Предъявили обвинение в краже подшипников к трактору, так как я в то время учился на тракториста. А через семь суток ночью меня и двух односельчан освободили. Сказали: если будем болтать о том, что здесь видели и слышали, то нас заберут снова и уже так легко мы не отделаемся…»

Так были «побеждены враги народа» из села Белосток. Остались в нем только дети да женщины, ставшие вдовами задолго до войны. Никто из них так и не дождался своих мужей, отцов, братьев.

После ареста белостокцев оставшиеся жители полной чашей испили судьбу отверженных. Многое им пришлось пережить, как и десяткам сосланных в Белосток в годы войны латышей, немцев, молдаван.

Репрессии по так называемой линии НКВД женщин села, правда, не коснулись. Матерям и их детям предстояло долгие годы нести на себе тяжелое клеймо жен и детей «врагов народа».

Изучение архивно-следственных дел периода 30-х годов в отношении жителей села Белосток показало, что с 30 августа 1937 года по 12 февраля 1938 года было арестовано органами НКВД 88 человек. Цифра впечатляет, если знать, что в селе по итогам переписи 1937 года насчитывалось всего сто двадцать семь мужчин от восемнадцати лет до глубоких стариков.

Большинство арестованных обвинялись как участники националистической контрреволюционно-диверсионной повстанческой организации под названием «Польская организация войсковая». Все дела были липовые, сфабрикованные работниками НКВД. Подобные организации были «обезврежены» во многих районах как Западно-Сибирского края, так и Беларуси. Не найдя при обысках никакого оружия, в обвинении записывали, что эта организация должна была захватить оружие во время восстания. От каждого требовали признаться в совершении какого-нибудь вредительства или диверсии. Тем, кто пограмотнее, пришивалась «контрреволюционная пропаганда, подрыв авторитета Советской власти и колхозного строя, руководство террором».

Арестованные в августе 1937 года были расстреляны 5 ноября 1937 года. Те же, кто был арестован 11 – 12 февраля 1938 года, были уничтожены 9 – 10 апреля. «Судила» белостокцев не «тройка» НКВД Запсибкрая, а Особое совещание. Все бумаги о приговорах подписывало высокое начальство в Москве, очевидно, для большей убедительности и значимости сфабрикованных дел.

Все репрессированные жители Белостока были реабилитированы посмертно в годы хрущевской «оттепели».

Невозможно поименно назвать всех репрессированных жителей белостока, как не знаем мы фамилий и имен палачей, подписавших приговоры о расстреле в Москве, как неизвестны нам и те, кто приводил эти приговоры в исполнение на местах. Где-то на стеллажах Центрального архива бывшего КГБ СССР в Москве находится на вечном хранении уголовное дело N 830458 в трех томах по обвинению жителей села Белосток. Откроет ли оно свои тайны? Будем надеяться.

…Так вся ли правда сказана? И, главное, станут ли архивные разыскания ступенькой к прозрению?