Читать книгу Нотки кориандра - Игорь Лебедев - Страница 5

К парадному подъезду уже набежали зеваки – слух об убийстве офицером любовника супруги быстро разлетелся по околотку. Городовой Пампушко лениво отгонял праздную публику, монотонно повторяя: «Разойдись… Не положено…»

Дворники в холщовых передниках уже грузили труп Чептокральского на забранную клеенкой подводу. Старший дворник Мошков руководил погрузкой.

– И часто этот господин к вам захаживал? – подойдя, поинтересовался Ардов, указав взглядом на покойника.

– Дык что уж… – Бросив давать советы работникам, Мошков с готовностью обернулся. – Захаживал…

Старший дворник как-то похабно хмыкнул и нервно подергал плечом.

– И всегда в отсутствие хозяина? – уточнил Илья Алексеевич.

Собеседник невольно бросил взгляд на окна во втором этаже.

– Известное дело. Как же тут при хозяине-то…

Ардов вздохнул и посмотрел на труп Чептокральского, который как раз накрывали замызганной дерюгой.

– Так-то плохого сказать не могу… – поторопился продолжить показания старший дворник. – Обходительный был… Шутил много…

Управившись с первым трупом, дворники отправились за вторым.

– Как вы узнали об убийстве?

– Дык, а как?.. – старший дворник занервничал, вспоминая происшествие. – Я как раз вот тут вот Егорке велел песочком присыпать, чтобы, стало быть, двор в исправности содержать… И тут, стало быть, слышу – бац! Бац! И крик такой, что поджилки затряслись. Матерь божия, думаю.

– Сколько выстрелов было?

– Два. И потом еще один.

– Всего, получается, три?

– Вестимо, три.

– Как вы поняли, где стреляли?

Вопрос ввел дворника в ступор. Он несколько мгновений хлопал глазами.

– Дык, а как… Сам-то Александр Петрович едва не бегом изволили к себе подняться… А там-то его, известное дело, какой гость ждал.

– А приход Чептокральского вы тоже видели?

– Дык, а как же? Для того и службу несем…

– Он был один?

– Репортер-то? Один, – с преувеличенной убежденностью заверил Мошков.

– А Лундышев?

– Лундышев-то? Вестимо, тоже один. Никого не было. Промчался вот так вот, – старший дворник взмахнул рукой перед лицом, – бурей! Я ему: «Здравия желаем, Александр Петрович», стало быть… Куда там!

Илья Алексеевич достал из стеклянной колбочки маленькую пилюльку – он все никак не мог избавиться от вкуса карболки во рту, а белые горошинки в таких случаях помогали успокоить рецепторы.

– Сам-то Александр Петрович, конечно, строгих нравов был… – продолжил дворник, с любопытством глядя на колбочку, которую сыщик привычным движением вправил в гнездо на кожаной наручи, стягивавшей левое запястье. – Горячий человек, да… Тут уж понятно…

– Что увидели наверху?

– Дык, а что?.. Один, стало быть, лежит бездыханно, второй – то же самое в креслах, а Серафима Сергеевна кричит смертным криком, болезная… Ну, я сразу к Ивану Данилычу – доложить, стало быть…

– В котором часу Лундышев обыкновенно возвращался со службы?

– Обыкновенно к ночи уж. Так-то не раньше девяти, но бывало и того больше. Много работал, да. Что уж говорить, военный.

– А сегодня раньше обычного пришел, верно?

Дворник на мгновение задумался и как-то испуганно взглянул на сыщика.

– Раньше, – с удивлением согласился он. – Да, раньше. Сегодня раньше обычного.

Мошков с восхищением уставился на сыщика, пораженный примером столь глубокого проникновения человеческой мысли в самую суть вещей, – ему показалось, будто господин расследователь только что на его глазах раскрыл преступление. Или уж как минимум существенно продвинулся в разгадке причин, приведших к трагедии.

К сожалению, это было не так. Илья Алексеевич пребывал в растерянности. Происшествие никак не складывалось у него в лишенную противоречий картину. По всем внешним приметам версия господина пристава выглядела единственно возможной, но в голове подобно мухам летали какие-то отдельные мысли, не позволявшие принять столь простое объяснение случившемуся.

Чиновника сыскной полиции тронул за плечо Свинцов.

– Илья Алексеевич, тут вот водопроводчик Ермолаев доложить желает, – сообщил он и властной рукой вытряхнул из-за спины щуплого мужичишку в грязном переднике с пуком серых волос на голове. Тот был явно под хмельком, но держался молодцом, не заваливался, только мутный взгляд никак не мог поймать лица собеседника и все норовил занырнуть в облака, откуда ему, возможно, подмигивали ангелы.

– Я, ваше благородие, у Колывановых как раз шаровой кран починял… поломка у них вышла, екстиль…

– Не тяни! – тряхнул подопечного Свинцов.

– Выхожу – и вижу, – продолжил Ермолаев, словно встряска перебросила в нем патефонную иглу на новое место, – стоит тут вот, у сарая… Не наш жилец, екстиль! Это я вам как паче всех человек окаянен есмь… – зачем-то перешел на покаянный канон водопроводчик и принялся горячо креститься.

Свинцов опять встряхнул Ермолаева.

– Вот так вот на меня зыркнул и пошел, убо[1], – завершил он доклад.

– Опять надрался? – счел нужным встрять старший дворник, чтобы господа чины полиции не подумали, будто во вверенном ему домовом хозяйстве отсутствует должный надзор за работниками и обслугой.

– Вот так вот! – повторил водопроводчик и снова выпучил глаза, опасаясь, что в первый раз недостаточно точно передал этот дикий взгляд опасного чужака.

– Как выглядел? – вместо сыщика задал очевидный вопрос околоточный и вновь мотнул свидетеля.

– Ухо! – тут же отозвался Ермолаев. – Повернулся он ко мне вот так вот, убо… Гляжу – мать честная! Уха-то и нет совсем, екстиль! Словно корова языком! Даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько… – опять принялся молиться пьянчужка.

– Одноухий? – встрепенулся старший дворник, уловив, что наблюдение вызвало интерес сыщика. – Как же, бывал! Пару раз захаживал к Александру Петровичу. В дом не поднимался, здесь ждал.

– Справа или слева? – спросил Илья Алексеевич.

– Виноват? – растерялся Мошков.

– С какой стороны шрам?

– Справа или слева? – словно желая перевести слова сыщика на низкий язык водопроводчиков, громко повторил вопрос Свинцов и в который уже раз тряхнул измученного допросом Ермолаева.

Тот повертел головой, припоминая, в каком ракурсе застал незнакомца, и попытался примерить увечье на себя.

– Слева, стало быть, – наконец сообщил он.

– Точно, слева! – опять влез Мошков, желая и со своей стороны оказать пользу следствию. – Справа, кабы смотреть, есть, а слева – начисто то есть отсутствует.

– Вот так вот! – водопроводчик сделал движение, словно желал пятерней сорвать с собственной головы ухо, после чего опять принялся креститься. – Яко же бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу.

Илья Алексеевич кивнул Свинцову, и тот потащил Ермолаева прочь.

У дровяного сарая, который также решил осмотреть Ардов, был обнаружен полусгнивший сельдевой бочонок, кем-то заботливо приставленный к стенке. Именно над ним находился тот край крыши, где сыщик обнаружил свежий клочок сукна.

Все-таки исключать загадочного третьего участника преступления было пока рановато.

Вернувшись к подводе, Илья Алексеевич увидел Жаркова, который стоял на ступенях и прикуривал папироску.

– Петр Палыч, я в редакцию «Санкт-Петербургских ведомостей», – сообщил Ардов.

– Что вы хотите там узнать? – справился криминалист, возясь с зажигалкой.

– Пока не знаю, – простодушно ответил Илья Алексеевич. – Чептокральский вечно влезал в различные неблаговидные делишки, не удивлюсь, если какое-то из них и привело к столь печальной развязке.

– Какие уж тут делишки, – возразил криминалист и затянулся. – Госпоже Лундышевой пора вон вместе с водопроводчиком покаянный канончик разучивать, – он кивнул в сторону белобрысого пьянчужки, крестившегося у подводы.

– Не могу я поверить в ее распутство, – с ноткой отчаяния в голосе признался Илья Алексеевич.

– Да вам-то что за дело? – грубовато удивился криминалист. – Вы вашу достоевщину, Илья Алексеевич, бросьте: преступники – народ коварный, такую комедию перед вами сыграют – не заметите, как ноги им мыть броситесь. Сострадание хорошо в церкви. А в нашем деле следует держать ухо востро, нам великодушие противопоказано!

– Не составите мне компанию? – справился Ардов, не желая сейчас ввязываться в спор о сострадании. – Редакция в двух кварталах.

– Пожалуй… – согласился криминалист, выпуская очередную струйку сизого дыма.

Вдруг он изменился в лице, как будто заметил нечто, вынудившее его исправить планы.

– Вернее, нет. – Петр Павлович тряхнул головой и как-то суетливо засобирался. – Не могу… В участок нужно…

Илья Алексеевич обратил к товарищу немой вопрос.

– Пулю надо посмотреть, – Жарков постучал по саквояжу, куда поместил найденные на месте преступления предметы, – вы что же, забыли? От этой экспертизы вся картина зависит. Был ли третий, и прочее…

Всплеск служебного рвения показался Илье Алексеевичу странным. Он бросил невольный взгляд себе за спину, где за курдонером[2] открывалась вечерняя суета на Садовой, но ничего, что могло бы так взбудоражить Петра Павловича, не приметил: почтенная публика фланировала под крытой галерейкой вдоль магазинных фасадов – «Конфеты и шоколадъ М. Конради», «Магазинъ фруктовъ Георга Ландрини», «Колоніальные товары т-ва “В. И. Соловьевъ”»; среди пешеходов никто не подавал признаков курьеза или диковинности; экипажи мерно грохотали по мостовой, некоторые кареты стояли в ожидании пассажиров, отправившихся за покупками.

Илья Алексеевич не стал выказывать удивления – он уже успел привыкнуть к причудам криминалиста.

– Ну куда, куда! – вдруг закричал Жарков и бросился к дворникам, выносившим из дома второй труп. – Ногами сюда, тетери!

Петр Павлович с каким-то преувеличенным рвением устремился к телеге руководить погрузкой тела капитан-лейтенанта.

Ардов задумчиво посмотрел вслед товарищу и отправился в редакцию.

Дождавшись, когда сыщик завернет за угол, Жарков перешел на другую сторону Садовой и, воровато оглянувшись, скрылся в черной карете, которая уже некоторое время стояла здесь без всякого движения.