Читать книгу «Вторник» №12 (31), сентябрь 2021 - Игорь Михайлов - Страница 7
DE PROFUNDIS
ОглавлениеАлександр БАЛТИН
Контрастные, но и близкие…
1
Глобальная внимательность Тютчева, его способность говорить за океаны энергий, и чуть ли не от имени других миров интересно преломляется в творчестве Заболоцкого.
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Тут сказывается игра в обратную логику: загадка есть, и она очевидна поэту, настроенному на слишком тонкую волну восприятия: такую тонкую, что движение её приходится камуфлировать возможным отсутствие оной загадки.
А вот живущие плазмой тайны «Метаморфозы» Заболоцкого:
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной, —
Не я один. Нас много. Я – живой
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мёртвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел…
И снова вспоминается тютчевское:
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
Словно каналы зрения – другие: словно оба поэта видели нечто, недоступное физическому оку, запретное ему.
…есть нечто параллельное и в звуковом ряде поэтов: то, как работают – в недрах звука – взаимодействуя – слова у Заболоцкого, словно воспринято им у Тютчева: переосмыслено, исполнено на новом уровне: но… с лёгкой оглядкой на старшего собрата:
Слыхал ли в сумраке глубоком
Воздушной арфы лёгкий звон,
Когда полуночь, ненароком,
Дремавших струн встревожит сон?..
Мир однолик, но двойственна природа,
И, подражать прообразам спеша,
В противоречьях зреет год от года
Свободная и жадная душа.
Схожие скрипичные мотивы, и бурно звучащий рояль…
Разумеется, каждый – поэт своего века, разумеется, каждый велик по-своему: и чрезвычайно индивидуален; но и некоторая тайна общности объединяет их – Фёдора Тютчева и Николая Заболоцкого.
2
Далёкая щедрость слова – и более близкая: попытка сопоставить Языкова и, скажем, Павла Васильева, обернётся недоумением – что между ними общего?
Тем не менее языковский хмельной напор, как будто совершив сложные, турбулентные повороты во времени, отливает новостью в яркой и ярой поэзии П. Васильева.
Мой брат по вольности и хмелю!
С тобой согласен я: годна
В усладу пламенному Лелю
Твоя Мария Дирина.
Порой горят её ланиты,
Порой цветут её уста,
И грудь роскошна и чиста,
И томен взор полузакрытый!
Избыточность жизни поётся, у Васильева она даётся уже на новом витке реальности: много лет прошло, жизнь изменилась, строй другой, всё иное:
Ещё ты вспоминаешь жаркий день,
Зарёй малины крытый, шубой лисьей,
И на песке дорожном видишь тень
От дуг, от вил, от птичьих коромысел.
Ещё остался лёгкий холодок,
Ещё дымок витает над поляной,
Дубы и грозы валит август с ног,
И каждый куст в бараний крутит рог,
И под гармонь тоскует бабой пьяной.
Об ином – совсем об ином: и тем не менее ощущается именно это избыточное родство: всё раскалено, неистово сияют краски, и щедрость жизни к человеку…
Впрочем, в случае с П. Васильевым она оказалась избыточной, Языков не представил бы такого…
Но язык сохраняет многое, помимо воли судьбы, круто распоряжающейся человеческой жизнью.
Широк и красен галочий закат.
Вчера был дождь. В окоченевших кадках,
Томясь, ночует чёрная вода,
