Читать книгу Свет истины - Игорь Недозор - Страница 5

Год 3339 т Возведения Первого Храма. 28 число месяца Дайро.

За три года до основного действия.

С высоты башни колокольни монастыря святого Урхо (колокол валяся визу, сброшенный и разбитый) Рагир в раздумье созерцал город.

Множество узких улочек, небольших площадей, аркад и портиков по умбрийскому образцу, чтобы можно было укрыться от жарких лучей солнца... И даже рухнувшие здания и пожарища в глаза не так бросались.

Взятый и разграбленный, лежал перед ним Эльмано – город, считавшийся почти неприступным, сейчас лежал у него в буквальном смысле под ногами. Город, куда свозилось половина добытого в горных шахтах Эль д-Оро серебра, сплавляемого по горным рекам и Акаяле, и куда приходили суда из Архатены с разнообразными товарами.

Своим местопребыванием Рагир избрал резиденцию местной Супремы. Ее серый дворец возвышался на площади Цветов, где по торжественным дням совершались аутодафе, и был построен на деньги, выделенные лично королем Фердинандом Безумным. К нему оказался пристроен монастырь святогоУрхо, который воздвигла на все накопленные деньги какая-то видная куртизанка (видно хотела, чтобы местные монахи отмолили ее грехи). Теперь тут утвердился, по выражению попов, вертеп злобы и нечестия, то есть, пиратская резиденция.

И судя по тому, что случилось, можно было подумать, что Элл в своих небесных чертогах, наконец, проснулся, разбуженный молитвами и проклятиями, и обратил внимание на жалкого смертного корсара.

* * *

Месяц назад Морриганх вышел на его завоевание от Оливковых островов, что на востоке Архипелага. Вышел во главе собранной им флотилии в семнадцать кораблей, и тысячу двести бойцов. Тут были самые разные вольные добытчики – от пикаронов на двойных каноэ, до арбоннского капера Жервье на фрегате «Ракос», о котором всякая портовая собака знала, что он капитан-лейтенант флота короля.

Запасшись пресной водой и наловив черепах, они двинулись к гавани Эльмано, куда свозили добро со всего вице-королевства Альмадено. Пролив, соединявший огромную лагуну, охранялся неприступным каменным фортом Эль-Эспада. Когда корабли входят в гавань через узкий и извилистый проход, слева их поджидают отмели и рифы, а справа – массивные бастионы с нацеленными в борт орудиями.

Форт и в самом деле был неприступен, даже не имел ворот, и попасть туда можно было лишь с помощью подъемников или по сколоченной из дуба лестнице, которая при малейшей опасности поднималась на стены.

Но как только пираты приблизились к форту, его гарнизон в панике бежал, не приняв боя и, что совсем гнусно, не предупредив горожан.

Морриганх без проблем вошел в бухту под эгерийскими флагами, и спокойно высадился на набережную, по которой гуляли ничего не подозревавшие горожане, совершая утренний променад.

Правда, наскоро сбитое войско не подчинилось дисциплине…

Тридцать пять дней продолжался грабеж и кровавая оргия. Пираты пытали пойманных купцов, лавочников, дворян, стараясь выведать, где спрятано золото, ограбили все монастыри и церкви, опустошили дома и лавки.

Они распинали свои жертвы на крестах, подвешивали за ноги, отрезали им носы и уши…

В городе на провиантских складах хранился запас рома для патрульной эскадры и гарнизона. Пираты прикончили пойло за неделю, отчего видимо проистекло всеобщее помутнение мозгов.

Они осквернили церкви, используя их, как отхожие места, пойманных на улице девиц раздевали и заставляли плясать голыми под аккомпанемент оркестров из подневольных горожан.

Сын Смерти разрешил уцелевшим монахам собрать больных и раненых обывателей в монастыре святой Катарины, но перепившиеся флибустьеры подожгли его, при этом выкрикивая, что хотят избавить несчастных от лишних страданий. Сгорело еще два квартала, так что угли пепелищ тлели с неделю, а пираты занимались мародерством на развалинах, с бранью выковыривая из обугленных человечьих костей слиточки расплавленного золота. К тому же в городе оказалось тысяча с лишним черных рабов, да не обычных, а только что привезенных из-за моря, привезенных сюда для продажи на знаменитой ярмарке «Эль Негро» и даже не заклейменных. Черт дернул молодчиков аббата Антиса выпустить их на волю. Наверное, регулярные проповеди их капитана о добротолюбии и святых истинах все-таки застряли в их мозгах.

Часть невольников сразу сбежала из города, в знакомые им джунгли, кое-кто присоединился к пиратам. Но вот оставшиеся во главе с каким-то вождем и жрицей Оонга Вайбу Сар создали настоящую банду в несколько сотен душ. (Хамиран, ведь во всех наставлениях по работорговле сказано, что всяких хунганов и маммбо лучше не покупать, да эти торгаши ведь за лишний семерик удавятся!).

Они терроризировали и грабили горожан, насиловали женщин, ни в чем не уступая пиратам… Когда за воротами Льянеро нашли алтарь, измазанный кровью и отрубленную человеческую голову, депутация горожан явиласьк Рагиру у и попросила за дополнительный выкуп избавить их от дикарей.

Но капитаны воспротивились. По их словам, проклятые негры сплошь воины и положат многих парней.

От всего этого Рагиру мало-помалу приходил в тихое бешенство. Он заслуженно имел репутацию человека жестокого (а каким еще, скажите на милость, может еще быть пират и черный маг?). Но при этом не понимал и не признавал бессмысленного зла.

Мало того, что бессмысленная кровь была бессмысленной, она подрывало его (ЕГО!) репутацию, и к тому же мешала работе. Вон, не далее, как третьего дня, Маноло запытал насмерть пятерых с великим трудом пойманных клириков из местной епархии – несчастные испустили дух прежде, чем рассказали, куда запрятали утварь и казну епископа.

Нет, понятное дело, что этот мисрийский еретик попов ненавидит. Рагир их тоже не любит. Но кто теперь отыщет золото?! К тому же, несмотря на все происшедшее, добыча была на удивление невелика – не на такое надеялся Рагир, начиная поход. Тогда он написал письмо губернатору Эльмано, потребовав сто тысяч реэлей, или город будет сожжен, а причалы со складами – взорваны.

Но губернатор ответил, что денег у него нет, да и взрывать нечем, ибо, как знает даже он, погреба городских редутов были почти пусты.

Венцом этого стало то, что пикароны, оставленные им в форте, бросили пост и присоединились к грабителям.

И вот результат…

* * *

Рагир с тоской посмотрел туда, где в горловине залива покачивались точки, напоминавшие мелких жуков на синем стекле. Три больших и пять поменьше.

Три эгерийских галеона надежно запирали дорогу в море, а с берега их подстраховывал взятый без боя форт. Сверх того пять бригов и пинас должны были довершить дело, если кто-то все же умудрится проскочить через заслон.

О, Илбис и его сто семь хвостов! С какой охотой он бы повесил треклятых пикаронов. Семь хвостов Илбиса! Он бы их посадил на кол или сжег живьем!

Да только это уже ничего не изменит.

Тем более что то ли эгерийские лазутчики, то ли сами перепившиеся корсары подожгли склады с зерном. А рыбаки из пригородных деревень давно погрузились на лодки и спрятались среди мангровых отмелей и коралловых рифов восточного берега.

Уже не первый день в пиратские котлы идет мясо зарезанных лошадей и ослов.

А горожане, как доносят приближенные, уже ловят чаек и крыс.

И совсем скоро на грызунов и вонючих птиц-рыбоедок придется перейти уже пиратам.

Нужно уходить. Но уйти нельзя.

Сейчас пиратские вожаки собираются в трапезной разгромленного монастыря святого Ши выслушать ультиматум эгерийцев.

Вон, торчит на крыльце посланник командующего эгерийским флотом – лейтенант с наглой физиономией.

Рагир хорошо видел, что наглость – маска, под которой прячется хорошо скрываемый страх. Парламентеров обычно не убивают, но жизнь есть жизнь, а Изумрудное море есть Изумрудное море.

Да пора спускаться, народ уже собрался.

Под сапогами гулко отозвались истертые ступеньки.

– Я, лейтенант флота эгерийского монарха... – офицер хрипло закашлялся, обводя глазами собрание. – Мое имя – дон Лоар де Карлос-Мария-Лерментаро…

– Короче, хомбре, – прогудел из первых рядов Антис. – Твое длинное, как Хамиранов х…й имечко, ты мне скажешь потом, чтобы я знал, по ком мне заупокойную мессу править. Говори, с чем пришел, и убирайся: скоро обед.

– Хорошо! – не стал спорить лейтенант. – Я парламентер от генерала флота, виконта Хозе де Эспиносы, и мне приказано передать вам его послание.

Он развернул свиток, извлеченный из-за пазухи, и начал читать:

– «От имени его благоверного величества, помазанника всевысочайшего и всемогущего Элла, всегда побеждающего и никем не побежденного, короля обеих Эгерий, государя Валиссы, а также короля южных и северных морей и владыки всех островов и земель Океана, Карлоса Тринадцатого, я, его верный слуга, генерал-майор флота его благоверного величества, виконт Хозе де Эспиноса, имею сказать рекомому Рагиру, адмиралу морских разбойников...».

Пираты невольно умолкли, и сгустилось то, что сочинители дешевых пьесок и романов именуют «зловещей тишиной».

Конечно, те пираты, что постарше, и те, кто был когда-то подданным этого самого помянутого всуе короля, знали, что такова обычная старинная формула ультиматумов.

Только вот на таком языке, как будто, эгерийцев давно отучили говорить даже с пиратами. Наоборот, даже особым шиком стало общаться тут, в водах Дальних Земель, без ритуалов и излишнего церемониала.

А Рагир про себя отметил, что в противники ему достался дурак, что само по себе хорошо.

– «По долгу службы, – продолжил офицер, – я явился, чтобы нанести творимым бесчинствам и беззакониям праведный удар, пресечь злодейские действия и бесчинства против подданных его величества короля, моего господина, вами, гнуснопрославленными злодеями творимые…».

Зловещее молчание еще более сгустилось, заставив лейтенанта на миг запнуться.

– «За свои злодейства, – зачастил он, – вы, мерзкие пираты, подлежите наказанию – смерти. Однако если вы смиренно вернете все, что вами награблено, освободите рабов и пленников, и смиренно сложите оружие, я из-за мягкосердечия и жалости к вам не подвергну вас смертной казни…».

Речитатив оборвался сдавленным хрипом – лейтенант тщетно пытался выплюнуть изо рта гнилую грушу, которую метко запустил в него кто-то.

А с первых рядов уже поднимался глыбообразный здоровяк Маноло.

Молча он принялся развязывать узел на крепкой веревке, которую носил вместе пояса. Была у него привычка лично душить провинившихся этой самой веревкой.

– Оставь, брат, – бросил с задних рядов кто-то. – Веревка – слишком легкая смерть для щенка. Давайте сделаем из него «эгерийскую свечку» – как из моего отца...

Побледневший лейтенант, видимо, хорошо знал, что такое «эгерийская свечка», потому что уставился на Рагира а с безумной смесью надежды и ужаса во взоре.

– Отставить, ребята, – поднялся Рагир из-за кафедры. – Мы не какие-нибудь бандиты, мы пираты. Этот офицерик ничем перед нами не провинился, он только передал нам слова своего хозяина. Вот с хозяином его мы в свое время, может, и потолкуем...

Собрание вразнобой загоготало, и тот, кто услышал бы этот злобный смех и увидел налитые кровью глаза, не позавидовал бы дону Хозе.

По знаку предводителя двое матросов с «Сына Смерти» подхватили лейтенанта под руки и вытащили за двери, напутствовав дружеским пинком.

– Я скажу так, – произнес Рагир, когда страсти улеглись. – Генерал дает нам слово идальго. Но что значит слово идальго, данное таким, как мы? Чего греха таить, мы – разбойники…

Толпа ответила смехом.

– Это только про нас говорят, что слово, данное пиратом, надежнее слова, данного сенатом. А вот слово, которое дает идальго разбойнику…

– Да они, эти дворянские рыла, даже по счету норовят не заплатить!! – заорал со своего места Матьи Три, разорившийся кабатчик из Леонара, вызвав новый взрыв хохота.

– Мы бы, наверное, могли поторговаться, – как бы размышлял Морриганх вслух. – Могли бы предложить вернуть добычу за право свободного прохода…

Возмущенный гул был ему ответом.

– А я вам вот что скажу, братья, мы уйдем из Эльмано и без дозволения его превосходительства. В конце концов, разве нас не называют хозяевами морей?

– Так ведь энто... корабли у кабальеро, того... нешутейные... – с сомнением произнес в наступившем молчании Матьи.

– Верно, нешутейные. А мы все-таки уйдем – со всей добычей и без боя!

– Но... как??

– Очень просто, – Рагир вытащил головешку из очага, и принялся набрасывать на белой штукатурке план бухты.

– Вот с этой стороны имеется форт Меча... который так славно защищали наши доблестные союзники, – непринужденно добавил он.

Злобные взгляды на миг скрестились на вожаке пикаронов.

– Вот, это один берег, – продолжил он. – Но есть другой берег, вот вдоль него мы и пройдем.

– Рагир, – уставился на него как на сумасшедшего Антис. – Так ведь там нельзя плавать – все знают!

– Так мы и не поплывем, – рассмеялся Морриганх. – Мы просто разгрузим корабли, облегчив их до последней возможности, навьючим все добро на скотину, ну, и на пленников, а корабли протащим волоком вдоль берега по мелкой воде. Нас не достанут ни пушки галионов, ни тем более орудия с форта. Точно так же не сможет подойти на надежный выстрел и ни одна из бригантин, чтобы не сесть на рифы. Потом мы просто вновь загрузим корабли и уйдем.

– Атаман, погоди! – поднялся тот самый пикарон. – А ты знаешь ли, что там почти три десятка миль болот и мангров?

– Знаю? – пожал маг плечами. – Ты полагаешь, дружище, что они опаснее абордажных сабель и бомбард эгерийцев?

– Не выйдет, Рагир, – заявил Матьи. – План, конечно, красивый, но вот кабальеро тоже не дураки. Нас просто зажмут с моря всеми силами, когда мы выберемся из гавани.

– Не зажмут, – пожал танисец плечами.

– Это еще почему? Кто ж им помешает? – послышались голоса.

– Элл Вседержитель, – коротко ответил Рагир, при этом издевательски улыбнувшись в бороду.

* * *

– Элл Вседержитель, да помоги же верным слугам своим!!! – возопил виконт Хозе де Эспиноса, в отчаянии воздевая руки.

Вся команда галеона «Сантиссима Сангре», все четыреста тринадцать человек – от мальчишек-прислужников, до самого командира, стояла коленопреклоненная на верхней палубе и молилась о ниспослании ветра.

То же самое происходило на остальных кораблях эскадры. Молились канониры и солдаты у орудий Эль-Эспады, молился каждый из полутора тысяч с лишним человек на борту кораблей, почти поймавших мерзкого пирата Рагир в ловушку.

Да вот это проклятое «почти»... Потому что где-где, а на войне нельзя победить «почти».

Над бухтой Эльмано стоял мертвый штиль, превращавший море в ртутное зеркало, а воздух – в душный влажный кисель. Невозможный, невероятный в этих водах в это время штиль, который можно было объяснить лишь двумя причинами – либо кознями демонскими, либо гневом божьим.

А в подзорную трубу было отлично видно, как на другом берегу пираты деловито тащили волоком на длинных кантах пинассы и шлюпы, как бичами, подгоняли тяжело навьюченных ослов и мулов, и столь же тяжело нагруженных изможденных пленников.

Воистину сам Хамиран не мог бы устроить лучше! Полное безветрие не позволит ни атаковать, ни преследовать, а течения и рифы не позволят бригам пустить в ход весла.

Дон Хозе вскочил и завопил молитвы пополам с богохульствами, за которые каноник эскадры, преподобный Лоренцо, наложил бы на него суровую епитимью, если бы сам в душе не произносил почти такие же слова. Потом он опять рухнул на колени и принялся биться лбом в доски палубы.

А потом молитвы смолкли и сменились криками страха. Медленно и величаво шел к ним корабль. Корабль, силуэт которого был знаком многим в этих морях. Хищный, змееподобный силуэт дармуна.

И хотя многие офицеры и матросы эскадры знали, что гонит его к ним всего лишь течение, наличествовавшее в этой гавани, но все равно сердца многих объял суеверный страх.

Вразнобой ударили пушки. Кто-то решил, что пираты выпустили против них брандер, движимый черной магией. Но «Сын Смерти» вдруг окутался дымом, затем его весь и сразу охватило пламя – и никто в тот момент не подумал о рассыпанном по палубам и трюмам порохе.

А затем он так же медленно и величаво ушел на дно. В самом глубоком месте гавани, где лот не достает дна даже на сотне саженей...

* * *

К вчеру пираты выбрались из гавани, и, не тратя время на отдых, принялись забивать трюмы суденышек добром и ставить пушки...

Измученных горожан, уже ждавших лишь смерти, отогнали прочь бранью.

И через считанные часы пиратская флотилия отошла от берега, уйдя в ночь.

Йунус, стоявший на мостике ставшего флагманом «Стилета», прежде принадлежавшего упившемуся до смерти в Эльмано Жану Барту, был погружен в думы.

И размышления его вряд ли понравились бы Рагиру. Нет, пират не задумывал измены и предательства.

Он мозговал о том, с кем (или с ЧЕМ) столкнула его судьба в лице атамана.

Знал, конечно, что Ар-Рагир маг, да тот и не скрывал этого. Но вот только Йунус не первый год живет на свете, и магов он тоже повидал.

Чародеи, безусловно, кое-что умели. Могли лечить недуги, какие не поддавались ни ножу, ни травам, могли отыскивать воду, рудные жилы и клады. Могли предсказывать погоду. Могли вызвать дождь над полем, хотя это было трудно. Морские маги были статьей особой. Они не могли вызвать ветер, но могли определить, где дует подходящий воздушный поток и направить к нему корабль.

Однако никто из них не мог усмирить даже легкое волнение, но зато самый завалящий из них был в состоянии уловить надвигающийся шторм или ураган за три-четыре дня, и определить лучший курс, чтобы от него уйти.

Например, великий чародей Абу-Али Ада-Ада, придворный колдун халифа кордубского, сумел почуять надвигающийся шквал, и заманить под его удар флот неверных эгерийцев, который почти весь отправился ко дну (а халифат потерял всего три корабля).

Конечно, его атаман хоть и не морской маг, но мог почуять приближающийся штиль…

Но вот только за прошедшие четыре года Йунус изучил эти воды и знал достоверно, что перед сезоном дождей штиля не бывает никогда.

Выходит, что штиль не просто счастливая случайность.

Йунус невольно вспоминал глаза Рагира после его странных отлучек, когда он запирался в своих покоях и не велел себя беспокоить ни при каких обстоятельствах.

На дне его очей была самая настоящая тьма.

Тьма…

Тьма, что была древнее и танисских старых городов, и тех, на чьих фундаментах они воздвигнуты, и даже тех проклятых и запретных циклопических руин, которые иногда обнажает ветер великих южных пустынь.

Может быть, пришедшая из тех напрочь забытых веков, бывших еще до времен, когда в сгинувшей стране Ата-Аалан приносили жертвы духам, выпуская из пленников кровь на грубых алтарях обсидиановыми ножами.

И почему-то Йунус вспоминал то, чему был свидетелем в далекое время, когда он уже был изгоем, мятежником и беглым каторжником, но еще не стал пиратом.

Тогда он жил в глинобитном селении рыбаков на берегах закатного Шаргиба, наслаждался свободной жизнью под чистым небом, без свиста стрел и кнута надсмотрщика, и единственное, о чем мечтал, так это чтобы его жизнь так и текла до старости.

В то утро его разбудили испуганные вопли, и первое, что он увидел, пробудившись, были встревоженные глаза его любимой, Раги, только что мирно дремавшей на его плече.

Он выскочил наружу, схватив стоявшее в углу копье.

Но вскоре выяснилось, что в селение не пожаловали ни разбойники, ни сборщики налогов.

Просто, как сообщили двое сельчан с одинаково побледневшими лицами, ночной порой волны выбросили на берег уж очень жуткое чудище.

Поспешив с прочими на пляж, Йунус уже издали заметил лежащую рядом со шлюпками пурпурно-бурую массу, напоминающую груду спутанных веревок или корневищ.

А когда он подошел поближе, то понял – испугаться тут было от чего.

Создание это не было похоже ни на что.

Во-первых, размером оно превосходило самого большого быка, и самого здоровенного клыкача. Разве что кит или базилиск опережали его величиной.

Широкое сплюснутое тело с раскинутыми в разные стороны мясистыми крыльями-плавниками, уродливая голова, украшенная двумя хоботами, не уступающими слоновьим, и бородой из мелких извивающихся белесых щупалец, напоминавших пышный букет громадных червей.

Но самым жутким были глаза твари – огромные, размером почти с арбуз, и при этом неимоверно похожие на человеческие.

И вот сейчас Йунусу почему-то казалось, что именно так, как Рагир, могла бы смотреть, когда была живой, та жуткая тварь, подобной которой не помнили даже старики.

– О чем думаешь, дружище? – пират ощутил, как замерло сердце.

Морриганх появился, как он это любил: внезапно и бесшумно.

– Вижу, о чем-то невеселом?

– О «Сыне Смерти», – нашелся Йунус.

– Да, мне тоже жаль... Хоть и старый уже был корабль, но хорошо он нам послужил. Но мы все равно собрались его менять...

Йунус кивнул. Да, старый дармун уже и так заканчивал свою службу. Но на смену ему уже почти готов на давенхафенской верфи построенный по его образцу трехмачтовик – с килем из крепчайшего дуба и обшивкой из горного кедра, которому предстояло принять знакомое всем имя «Сын Смерти».

– Но у нас было бы два судна, хотя бы какое-то время...

– Да, – согласился капитан, и в тропической ночи его глаза чуть блеснули. – Я тоже думал об этом... И, кажется, нашел выход...

У Большого Рифа пираты поделили добычу – триста тысяч в звонкой монете, не считая прочего добра.

Купцы Изумрудного моря на известие о падении Эльмано отреагировали вполне по-купечески: подняв цены на шафран, кошениль, черное и красное дерево и рабов.

Да еще заемный процент в ссудных конторах Кадэны, Туделы и Сан-Тарона, вырос на одну десятую.

А в здании колониального управления Супремы, что на Плаза-дель-Коронадо в Геоанадакано появилось дело на «Разбойника и пирата Рагира Морриганха, в связях с преисподней подозреваемого».

Впрочем, никто бы не удивился, появись в этом ведомстве такое же дело на самого вице-короля. Ведь именно в застенках Супремы просидел тринадцать лет примас Эгерийский – епископ Толетта преподобный Иеронимо, обвиненный в еретическом переводе святых книг и с трудом выкупленный Святым Престолом.