Читать книгу Взгляд из детства. Этюды - Игорь Окунев - Страница 4

Иногда вдруг, и как же беспощадны и одухотворены эти мгновения, сердце забьется ритмом прошлой любви: окутает тебя той аурой, воскресит ту муку счастьем, опьянит соприкосновенностью с блаженством и также неожиданно оборвет чудное воспоминание. Но растаявший сон оживет тут же, оживет дымчатыми полутонами и едва уловимыми прикосновениями, которые, родившись в погрезившихся ласках, застынут на тебе. И бейся тогда душа в клетке тела, рвись неровным дыханием, колоти по венам кровью – ничто уж не поможет. Вся пустота мира обнаружится перед тобой, вся бессмысленность каждого твоего вздоха закричит истошно. Стрелки на часах собьются и вонзятся стрелой в то время, единственное время, когда оно имело смысл, единственное время, которое существовало. Лед запылает пламенем, благодать обернется страданием, и противочувствие этого мира разорвет тебя.

Беги тогда, беги не оглядываясь, беги, как бежит больной амоком, до потери пульса, истязая ноги, задыхаясь и умирая, беги что есть мочи. Так, чтобы душа вновь зачерствела и покрылась наростом суетности и пустомыслия. Беги, потому что еще один глоток прошлого – дуновение забытого поцелуя или обрывок последней оброненной тогда фразы – ты уже не стерпишь.

Прошлого нет, настоящее гибнет тут же, гибнет безвозвратно и непременно. Там, в прошлом, нет ничего – ни твоей утраченной духовной полноты, ни осмысленности твоего естества. Попробовать вернуть прошлое – значит умереть в настоящем. Здесь и сейчас у тебя есть любовь, любовь, которая единственная может вернуть тебе жизнь, потому что в мертвой пустоте твоего бытия есть одна надежда: если твое сердце разорвано на части, стучит в такт ее шагам, когда она уходила, а ты оставался ее вечно ждать, если оно еще способно в агонии безумства оживить для тебя мгновение счастья, значит, оно еще способно полюбить и у тебя еще есть повод жить.

Я существую потому, что меня кто-то ждет. Потому что где-то далеко я отражаюсь в чьем-то сердце. Наши сердца еще боятся любить, они просто ждут друг друга. Просыпаясь, гуляя, размышляя о чем-то, я неотступно ищу в своем сердце твое отражение. И поймав, боюсь потерять, как ребенок боится потерять солнечного зайчика. И каждый раз, когда мой поезд набирает ход или самолет взмывает в воздух, мне кажется, что в этот момент я мчусь к тебе. Мое сердце, укутавшись в теплые воспоминания, сжимается калачиком и боится стучать. Единственное, что дает тогда мне силы идти дальше и дальше, это надежда на то, что где бы я ни был – на другом континенте или лишь в миллиметре от твоих губ, – ты будешь ждать меня. Будешь ждать меня так же, как жду тебя я, отмеряя секунды, весь превращаясь в одно бесконечное ожидание. Ожидание, обращающее суету в смысл, порок в добродетель, бренность в вечность.

Я брожу по далекому краю, но знаю, твоя тень всегда рядом со мной, я люблю рассказывать ей о том, что вижу, делиться мыслями, спорить с ней. Ты знаешь, твоя тень бывает довольно вздорной, она позволяет себе не во всем со мной соглашаться! Тогда я ищу новые аргументы, начинаю объяснять сначала, приводить новые примеры. Пока не было раза, чтобы я ее не переубедил, все же твоя тень ведет себя разумнее, чем ты. Я люблю смотреть на новые вещи так, как, мне кажется, на них смотрела бы ты. С каждым мгновением я все больше растворяюсь в твоем отражении в моем сердце, и ты знаешь, наверное, именно это люди и называют счастьем.

Но как часто, когда я закрываю глаза, мрак сознания, заржавевшего в вековечном бесчувствии, безжалостно напоминает мне, сколь беспомощна моя игра в миражи. Невосполнимая пустота заполняет мне душу тогда, и мое безволие – вместо того чтобы наперекор всему, все бросив, тут же полететь к тебе, – уничтожает меня. В эти страшные минуты меня останавливает лишь то, – поверь, лишь это, иначе я бы таки все бросил, – насколько бесконечно мы все еще далеки друг от друга. И тогда я понимаю, что твое ожидание меня, пожалуй, мой единственный маяк в жизни, и я готов двигаться в его сторону сколь угодно долго, даже если путь будет длиннее моих дней.

Мы разобьем друг другу сердца нежно… Чтобы не потерять ни одного осколка, ни одной частицы нашего несчастья и не оцарапать ими руки, мы просто возьмем сердца в пуховые рукавицы и нежно расколем пополам. Мы расстанемся легко… Еще до того, как зардеет последнее утро, раньше, чем губы в последний раз растворятся друг в друге, прежде, чем последние объятия освободят нас.

Мы простимся нежно… Просто, льстиво пообещав друг другу следующее свидание, направимся в противоположные стороны, в разные миры, где свидание будет невозможно, так и не поняв, что, даже двигаясь в разные стороны, любящие сердца, в силу шарообразности планеты, обязательно должны встретиться. Встретиться во взаимном воспоминании друг о друге.

Мы позабудем друг друга легко… Наша любовь переживет себя лишь в призрачных отражениях: изгибах решетки парка, напоминавших наши улыбки, когда мы смотрели на них, в бьющейся в беспечном порыве о набережную волне, отважности которой мы посвятили нашу первую ласку, в одной ноте, застывшей в тишине ресторана над нашим столиком, когда мы так и не сказали друг другу то, ради чего пришли в этот мир.

Мы больше не взглянем в глаза друг другу нежно… Мы больше не пророним друг для друга ни фразы, ни слова, ни звука. Мы бесповоротно потеряем себя в другом, но не сможем вновь найти самих себя даже в себе.

Мы проживем наши жизни легко… И не найдем в жизни и одного из миллиардов мгновений, отведенных нам, чтобы подумать друг о друге, но будем хранить теплоту наших сердец столетиями.

Мы уйдем из этой жизни легко… Потому что проживем ее напрасно.

Сегодня в метро шел дождь. Накрапывал задумчиво, тоскливо, беспросветно. Люди суетливо протискивались в вагоны, спасаясь от сырости перронов, а капли стучали по окнам и затем лениво и вальяжно тянулись вниз по стеклу. Лишь изредка из-за проемов тоннеля выглядывало солнце, да и то, похоже, только для того, чтобы, потешив жителей надеждой на улучшение погоды, тут же их беспардонно обмануть.

Да, но, впрочем, сегодня в метро было безлюдно. Пустые скамейки стройно покачивались в такт движению поезда, освещение мелко дрожало, двери на каждой остановке с воодушевлением открывались, ища того, кто нарушит их одиночество, и вскоре сходились вновь, скрипя от разочарования. С силой хлопали они одна по другой, будто вымещая злобу за приевшуюся осиротелость, будто кляня судьбу за свое извечное соседство.

Порой тебя неожиданно захватывает в плен ощущение, что вокруг все застыло в ожидании кого-то. Ступени эскалатора, встречая каждого нового посетителя, будто начинают быстрее двигаться, надеясь, что ты и есть тот, кого они давно ждут. Начищенные до блеска лампы слишком строги для приветливости, но все же благодушно провожают тебя взглядом, мимоходом задавая себе вопрос, а не тот ли ты, кого они давно ждут. Поезда, врываясь в тоннель, протяжно гудят, словно просят отозваться, нет ли среди пассажиров того, кого они долго ждут. Но кто этот некто, кого вечно не хватает в метро?

Правда, иногда, когда ход времени затеряется в гуле метро, когда легкий озноб состава, пытающегося совладать с рельсами, сольется с твоим, ты вдруг выскочишь из тоннеля прямо в некий чудный край. Сколько не всматривайся в него, ты не поймешь, чем он тебе знаком. В том краю люди добывают надежду. Они бурят ее на горных рудниках и на морском дне, вымывают ее в реках, рубят в лесах, выискивают среди песчинок пустынь. И если случаем в том краю ты найдешь и свою крошку надежды, то твое пробуждение в поезде не будет болезненным. Ты поймешь, и откуда в вагоне вновь очутились все эти люди, и кого метро с таким упорством давно ждет. А главное, на перронах вновь будет сиять солнце.

Солнце, которое ты принесешь в метро из твоего сердца.

Санкт-Петербург – Фрибур – Женева – Москва

август 2007 – сентябрь 2008