Читать книгу Охотники на попаданцев - Игорь Осипов - Страница 7

Прошло четыре спокойных дня, ничем не выделяющихся на фоне той бойни и последующей беготни.

Сейчас же в моём кресле сидел, закинув ногу на ногу, откинувшись на спинку и разглядывая желтоватые листы с приклеенными к ним полосками текста телеграмм, барон Бодриков. На столе стояли две чашки кофе, обе полные и давно остывшие. К ним так и не прикоснулись, хотя принесли их ещё час назад.

Его превосходительство по своей привычке нечленораздельно бубнил, переворачивая листы, а я стоял у окна, сжимая клинок, доставшийся мне от погибшего дикаря. Странный был трофей, и сама ситуация странная. Я размышлял и глядел на небольшой задний двор усадьбы, сочетающий в себе и крохотный сад, и техническую территорию. Попавший при отливке плоской стекляшки пузырёк, навсегда застывший в прозрачной преграде, слегка искажал вид двора, словно низкокачественная линза. Конечно, стоило немного сдвинуться, и эта мелочь не будет помехой обзору, но я специально смотрел на мир через него, в то время как в памяти всплывал момент боя с тем чернокожим попаданцем. Дикарь сперва боялся, но стоило ему увидеть меня, как он бросился в бой, а воздух вокруг него исказился точь-в-точь как от этого пузырька.

– Идемони, – чуть шевеля губами, прошептал я услышанные слова.

Что бы это значило? И ведь провидица тоже произнесла их. Но тут не исключено, что она выхватила их случайно из каши мирозданья. Помнится, Илья Семёнович, провидец из группы захвата, где я имел честь служить раньше, когда изрядно напивался, тоже бубнил всякое. Порой такое, что все его стороной обходили. Но чаще было так, что с ним отказывались играть в карты, ведь он тыкал пальцем и все их называл не видя. А вот на скачках ни разу не угадал, что неизменно приводило его в бешенство.

– Идемони, – повторил я, улыбнувшись вспомнившейся оказии.

– М? – не оборачиваясь, промычал барон.

– Да так, ничего, – скривился я, а потом задал вопрос в ответ. – А Светлана надолго уехала?

Барон оторвался от бумаг и поглядел на меня с нескрываемым неодобрением.

– Я отослал её в Москву, – хмуро произнёс Бодриков, – и не вздумай больше за ней ухаживать. Даже письма не смей. Ты женат, и этой связью порочил барышню. Ей нашли хорошую партию, и прошлое для неё теперь закрыто.

– Хорошую партию, – процедил я, стиснув в руке рукоять кинжала, – словно собаке. А я думал, наши свидания дольше продлятся.

– Не в этот раз, – произнёс барон, со вздохом встав с кресла и подойдя ко мне. – И ты должен знать, что она была специально приставлена к тебе. Следить. Уж прости за такую подлость, не думал, что у вас так далеко зайдёт. Она же просто телеграфистка.

– Знаю, что следить приставлена, – буркнул я после небольшой заминки, – но всё равно мне было хорошо с ней.

Я не кривил душой. Нет, я не любил девушку, с которой встречался, но даже зная, что она засланная, мне было удобно и комфортно. И конечно, я знал, что рано или поздно она уедет. Но то, что уехала, даже не заскочив напоследок, оказалось неприятно. Последний раз я с ней встретился за день до той смертницы, что взорвала отряд.

– Раз знаешь, должен всё понять, – произнёс Бодриков, глянув мне через плечо, стараясь узнать, что так сильно привлекло моё внимание. – И то, что я должен был убедиться в тебе. И то, что ей с тобой не по пути. Не лишай девушку будущего.

Барон поднял со стола остывший кофе, одним глотком выпил из маленькой чашки и продолжил.

– Да, по целительнице и провидице я запрос отправил в полицию и жандармерию. Но думаю, там всё чисто. Разве что крестьянка могла яблоки с соседского огорода утащить, но это мелочи. И ещё, на должность приветливой дамы я сам собеседование провёл. Забавно, что у тебя одни девки подобрались.

– Даму? Без меня? – спросил я, пропустив мимо ушей про девок, почувствовав ещё один укол в спину. – С ними мне работать, а не вам.

– Время дорого, а так я сразу трёх зайцев убью. И дама что надо, – барон легонько улыбнулся чему-то, отмахнувшись от моих слов. – И бюджет сэкономлю.

– Это чем?

– Чтоб фотографа не вводить в штат.

Я вздохнул. Раз борон снял наблюдение, значит, можно уже не думать, достоин высочайшего доверия или нет.

За окном механик из компании «Пар и жар» ковырялся гаечным ключом во внутренностях громоздкого котла с теплородом. Устройство было величиной с паровоз и пряталось под шиферным навесом. Разогретая жаром концентрата теплорода вода вскипала, и пар крутил каскад турбин, давая электричество для освещения, заряда машины и работы приборов. К тому же пар грел воду для домашних нужд, отапливая всю усадьбу вместе с конюшней и гаражом. Из кранов текла горячая вода, отчего можно без оглядки на дрова и уголь принять ванную. Домашняя прислуга тоже этому несказанно радовалась, ибо мыть посуду и стирать в кипятке лучше, чем в ледяной кадке.

Котёл был уже не новый и требовал регулярного осмотра. За спиной мастера стоял часовой с винтовкой на плече, взявшись за антабку ремня. Он вытягивал шею и заглядывал в открытую дверцу, порой указывая рукой и о чём-то спрашивая. Тогда мастер тыкал пальцем и пускался в долгие объяснения, заботливо хлопая по корпусу котла ладонью. Мастер чинил, часовой смотрел. Они не были врагами, но таков порядок вещей, нарушить который недозволительно.

Совсем как я с бароном.

Размышления прервал стук в дверь, и без разрешения в кабинет вошёл Сашка Никитин.

– Это, вашество, там две девчонки какие-то пришли. Одна вроде как пиар-акция блошиного рынка, вторая – школьница с выпускного.

– Александр! – резко повысил я голос, – Это не игра! Это реальность! И посему потрудись быть хоть немного серьёзным. Нас начальство посетило, будь любезен, сначала к господину барону за разрешением обратись.

Сашка оглядел с головы до ног застывшего с ехидной улыбкой Бодрикова, а потом сделал лёгкий кивок головой.

– Здрасьте. Ваше благородие, можно я пару слов с шефом перетру?

– Ваше превосходительство, – крякнув с усмешкой, поправил его барон.

– Я уже запутался, – тряхнул головой Никитин. – Мне бы гайд по рейтингам и титулам, или хотя бы шпору небольшую. Проще в какой-нибудь новой ролевухе с её квестами, классами и билдами разобраться, чем с этими благородиями.

– Я тебе её с утра дал. На листке.

– А-а-а, понятно. А можно ещё одну. Я ту в комнате на гвоздь прибил к стене.

– Евгений Тимофеевич, – произнёс барон, подхватив свою трость, – пойдёмте. Сгораю от нетерпения узреть ваших барышень.

Я поглядел на свой остывший кофе и пошёл вслед за невысоким бароном, дивясь, откуда в нём в его пятьдесят столько задору, как у молодого. Кабинет не закрыл, лишь на мгновение остановился, дабы подвинуть язычок устройства для опечатывания. Это значило, что меня нет.

Взгляд скользнул по ещё нескольким дверям, находившимся на этаже. Жилая комната, умывальник с санузлом и кладовая. Всё это было моим, так как жил я и работал практически тут же.

По лестнице я пробежал, весьма скоро оказавшись в зале, где барону уже поставили стул, и он восседал на нём, ожидая гостий.

Вскоре дверь открылась, и в помещение вошли две девушки. Они старались не глядеть друг на друга, словно всем видом показывая, что не вместе. И обе прятали красные словно от слёз глаза…

* * *

Настя сидела за столом.

– Вот куды ты вырядилась? – ворчала мать, доставая ухватом из печи горшок со щами. Она поставила его на стол, накрывая тот скатертью только по праздникам или иным важным случаям. – Нет, ну куды вырядилась? Вот так тебя и ждут там. Этот господин только поматросит тебя да бросит, наигравшись. Знаю я этих господ. Вон, Люська Мышкина тоже в дом одним устроилась горничной. Сильничали! Насилу сбёгла.

Настя сидела на краю лавки, теребя край передника в пальцах. Ей было страшно уходить из дома, но и оставаться здесь тоже не хотелось. Всё решают без неё. И дразнят без конца, сколько ни огрызайся. Настька – рыжая-замухрыжая. Настька дурочка-дочурочка. Надоело это. А тот господин так непривычно, мол, сударыня, вам не пристало в грязи сидеть. Не то, что пацаны деревенские, которые только и могут, что за косу дернуть.

– Хватит, – негромко буркнул отец, потянувшись за куском свежего хлеба, – ты эту Люську уже пять лет вспоминаешь.

– А и чё? – снова загоношилась мать, доставая с полки глиняные глубокие чеплашки для похлёбки. – Даже если не сильничать, то всё одно. Куда ей в государеву службу? Она ж дура дурой. Ничего не умеет. Все насмехаться над ней будут. А на неё вон, Андрюшка Колодков поглядывает. Ещё годик, и замуж. Чем не пара. Умный, работящий.

– Андрюха тот ещё обормот, – ответил ей отец, – его розгами почаще надо.

Настя слушала это, вяло потянувшись за корочкой хлеба. Есть ей совершенно не хотелось, но и сидеть просто так не могла. В обычное время она бы ершилась и огрызалась, привычная к издёвкам, но не унывающая, знающая, что может прийти в стайку, сесть под боком у Гнедыша и долго ему рассказывать о том, что думает. И пусть конь не понимал ни слова, но и не осуждал, лишь требовал сладкую морковку.

И всё же ей было страшно. Вдруг этот господин из тайной канцелярии её для чего непотребного использует. Нет, не снасильничает, как мать твердила, а посадит на цепь и будет, как карликов в цирке, всем показывать, мол, настоящая живая ведьма, за копейку можете пощупать.

– Что не ешь? – спросила мать, утерев передником раскрасневшиеся руки, и сев за стол.

– Не хочу, – буркнула Настя.

Глаза её против воли пробежались по побеленному потолку и таким же побеленным стенам из круглого бруса, по многочисленным полкам с поцарапанной утварью, по крашенному голубым подоконнику с больши́м горошком на нём, по кирпичной печи в полкухни с её копчёным заслоном, и отгороженным занавеской уголком с корытами, по потёртым сундукам с барахлом, по большому медному самовару. Самовар немного помутнел от времени, и мать всё время ворчала на девушку, что та никак его не начистит до блеска.

– Это что, вашему благородию уже и с простым народом есть зазорно? Вот угораздило же. Из пяти дочерей самая дурная и выжила.

– Мама! – подскочила на месте Настя.

– Что мама?! – съехидничала мать, зло сверля дочку взглядом. – Это не я из отчего дома сбегаю.

– Надоело! Нету сестёр! Нету! И я не хочу, как ты, всю жизь торговать на базаре! И замуж не хочу за того, на кого пальцем вы с отцом укажете! Не хочу!

Настя бросилась к двери, чувствуя, как на глазах наворачиваются слёзы. Ей было страшно, но ещё страшнее сейчас вернуться. Они потом всю жизнь будут тыкать пальцем и говорить, что дочка никчёмная и дурная. Что мать всегда права. Лучше в омут с головой. Лучше на посмешище к господину из тайной канцелярии.

– Стой, дура! – закричал вслед отец, но пальцы девушки схватили рваное серое пальто, висевшее в сенях.

Она уцепила за шнурки новые мамкины сапожки и, не помня себя, помчалась на скотный двор.

– Стой, окаянная! – орала мать.

Настя не разбирала дороги из-за катящихся градом слёз, растирая их рукавом по лицу, ноги сами несли её. А там стоял Гнедыш, которого отец снарядил по-верховому, когда за реку ездил, и не успел с оного снять седло, опять ссылаясь на головную боль, хотя вернулся нетрезвым. Девушка бросила перед седлом поперёк холки коня пальто и связанные шнурками сапоги, а сама быстро открыла ворота и ловко вскочила в седло на мужской лад, продев босые ноги в стремена.

– Стой, дура!

Девушка не слышала, лишь покрепче перехватила поводья и ударила в бок скакуну.

– Но, Гнедыш, но!

* * *

Выпускной банкет прошёл каким-то мало запоминающимся для Анны. Сначала строгая напутственная речь графини, потом пошёл черёд преподавателей. Учитель словесности долго и чувственно излагал свои чаяния о предстоящей жизни, окосевши от выпивки и бросая влюблённые взгляды на кураторшу группы. Та растеклась на стуле, как утка в гнезде, часто махая веером и глупо хихикая. Батюшка прочитал молитву. Дали слово одной из «перфеток» – отличниц.

На стол подали печёную курицу, которая была вкуснее того куска варёного мяса или рыбы, прозванной мертвечиной за отвратительный вкус, что ежедневно давали на обед. Картошин лежало в тарелке вдвое больше обыденного. Было по одному пирожному с суфле, а ещё бокал вина, пусть разбавленного до неприличия, зато настоящего. Конечно, у девушек из знатных семей и вино не разбавили и еды положили больше. Но это у богатых.

Анна сидела, пропуская мимо ушей речи, медленно разрезая курицу ножом и отправляя вилкой в рот. А перед глазами стоял тот господин из тайной канцелярии. Он точно знал, что Аннушка не сумасшедшая. А ещё он видел. Видел то, что другим недоступно. Он мог дать ей знание, мог указать путь, как разобраться в себе.

Выпускной прошёл незаметно, и вот уже девушка сидела на краю кровати, теребя пальцами шёлковую ленту светло-зелёного цвета у себя на шее. Такой цвет выбрал её покровитель, как полагалось по традиции, когда влиятельные лица подбирали себе подопечных, как котят в питомнике, мол, меценат. Вот только своего покровителя она ни разу в жизни не видела, а лишь знала, что есть такой граф Марковский. И что каждый год на Рождество все его подшефные барышни получали одинаковые недорогие подарки.

– Аннушка! – весело прозвучал в комнате голос Лизы. – На! Матушка передала!

Подруга, раскрасневшаяся от выпитого вина, поставила на стул перед Анной блюдечко с несколькими бутербродами, на которых была настоящая красная икра. После спартанского бытия прежних дней они казались истинным сокровищем.

– А у меня вот ещё что есть, – сделав кокетливый вид, произнесла Елизавета, держа в руках зелёную бутыль. – Шампанское!

Анна улыбнулась, встала и достала из буфета две чайные кружки.

– Не напьёмся?

– Что ты такая правильная? – картинно надулась Лиза, а потом ухватилась зубами за пробку и начала крутить бутыль.

– Ругать же будут, – потянувшись за салфетками, произнесла Анна.

– Кто? Мы уже сами себе хозяйки. Уже целый час.

Лиза хлопнула пробкой и стала аккуратно разливать пузырящийся напиток в кружки. Анна придержала посуду, а когда пальцы нечаянно соприкоснулись, перед глазами промелькнула небольшая комната, освещённая огнём свечи, смятая постель и мужское лицо. Эхом разлился затухающий вдали голос Лизы: «Ещё, ещё!». Казалось, что это Анна сама касалась того парня, даже пальцы запомнили прикосновение, равно как и плечи, грудь и бёдра ощущали на себе чужие мужские руки.

Анна с силой зажмурилась и тряхнула головой, отгоняя видение. И всё же отголосок чужого мира заставил её нервно сглотнуть. Что это? Прошлое? Будущее? Наверное, всё же будущее.

– Что с тобой? – спросила подруга, сделав глоток шампанского. – Оно же некрепкое.

– Ничего, – быстро ответила девушка, бросив на Лизу завистливый взгляд, а потом опрокинула бокал разом и потянулась за бутербродом.

Красная икра сияла в свете торшера. Ярко-красная икра и тёмно-красные, почти чёрные в свете уличного фонаря, испачканные в крови пальцы, порванная картонная коробка, размазанный по мостовой тортик, смешанный с человеческой кровью, дёргающиеся в агонии тела и звонкий смех.

Анна взвизгнула, уронив бутерброд на пол, и выставила перед собой руки с растопыренными пальцами, словно они действительно были в крови. Но это были её пальцы, в видении! И её смех! Не чей-нибудь, а её!

– Аннушка!

Девушка не сразу поняла, что подруга испугано трясёт её за плечи. А внутри бешено колотилось сердце. Казалось, оно выскочит из груди и убежит подальше от этих видений. К горлу подкатил ком тошноты.

Нужно срочно к тому господину. Лишь бы до утра не сойти с ума…

* * *

Барон сидел на стуле, вытянув руки и уперев в паркет трость так, что та стояла вертикально. Он приподнял подбородок, важно разглядывая гостий. Не хватало пенсне, и получился бы знатный сноб. Впрочем, снобизма у него и так в достатке. Я же держал в руках папку с документами.

– Ну-с, позвольте полюбопытствовать, кто у нас здесь? – спросил Бодриков с видом кота, ожидающего сметану. – Давайте начнём с вас, моя дорогая.

Он указал ладонью на девушку в платье воспитанницы института благородных девиц и накидке с капюшоном без рукавов. Платье было небесно-голубым с белым воротничком и такими же манжетами, а накидка – серой. Голубой цвет платья полагался выпускницам и воспитанницам старших курсов.

Я смотрел на институтку с лёгким ожиданием, словно сам находился на экзамене. Только оценивали моё чутьё руководителя в наборе работников.

Барышня сделала лёгкий книксен в знак приветствия и представилась. При этом мне показалось, что за нарочитым хладнокровием скрывалась настороженность затравленного зверька.

– Анна Дмитриевна Кукушкина, выпускница Новообского института благородных девиц. Получила приглашение как кандидатка на работу.

Я раскрыл папку и продолжил за неё.

– Соискательница на должность специалиста по сверхчувственному бытию. Чин, согласно табеля о рангах, двенадцатый – губернский секретарь. Соответствует войсковому званию поручик. Испытательный срок три месяца.

– Класс псионик, – тихо пробормотал Сашка.

Правда, это он так думал, что тихо. На деле его услышали все.

– Теперь вы, сударыня, – перевёл своё внимание барон на следующую персону.

– Я? – опешивши, спросила крестьянка.

Она даже обернулась назад, ища, с кем Бодриков разговаривает.

– Вы. Вы.

На лице начальника возникла улыбка.

– Ну, Настя я. Настя Иголкина. Я эта, работать. Меня позвали. Вот он позвал.

Девушка вытянула руку и показала в мою сторону пальцем, а я вздохнул. Придётся помучиться с ней. Благо не старуха, которую ничему не научишь, но все же пользы от неё должно быть больше.

– Анастасия Павловна Иголкина. Шестнадцать лет. Соискательница на должность фельдшера. Чин по табелю четырнадцатый – коллежский регистратор, самый начальный. Испытательный срок три месяца, – зачитал я, поймав презрительный взгляд Кукушкиной, обращённый к Насте.

Ой, тяжело с ними придётся.

– Класс хилер, – снова пробормотал Никитин непонятную фразу.

– Это чё, я благородие теперь? – шмыгнув носом, спросила девчушка.

– Если стараться будете, – с улыбкой кивнул я.

– Ну я, эта, буду. Вы только, барин, скажите, чё делать.

– Ага, – снова прозвучал совершенно нетихий шёпот Никитина, – я танковать буду. А тут ещё неведомый персонаж должен быть, фейсом торговать.

– Фейсом торговать? – раздался мягкий мелодичный голос со стороны лестницы, – фейсом – это от английского «лицом»? Забавное словосочетание. Если надо, буду и фейсом торговать.

Я резко обернулся, сжав губы и уставившись в голубые глаза молодой женщины.

– Это ваше собеседование? – зло спросил я у барона, но тот хитро прищурился и не ответил.

– Вот это няшка, – восхищённо протянул Никитин.

– Что ты здесь делаешь? – сдержанно произнёс я.

– А что, я должна быть как вдова при живом муже? Да и врачи говорят, что я почти здорова, – ответила Ольга Ивановна Тернская.