Читать книгу Добрый. Злой - Игорь Петров - Страница 7

Добежав до узкой улочки, одной из многих в Старой Риге, Арон перешел на шаг. Он с интересом заметил, что тут его чутье как бы «ослепло». Он больше не чувствовал погони. Это насторожило, но вместе с тем и успокоило его.

«Раз я их не чувствую, то можно надеяться, что и они меня тоже, – предположил он. – Однако время позднее, и куда сейчас?»

На гостиницу ему бы не хватило денег, так что об этом он даже и подумать не смел. Оставалось два варианта: либо идти на центральный вокзал и спать там, либо пойти в подъезд какого-нибудь дома и тут уже, на подоконнике, попытаться «покемарить» до утра. Оба варианта были паршивыми. В первом случае зал ожидания был очень открытым местом. Если слежка всё же есть, просто он её не чувствует, то его там сцапают быстро. И, мало ли, муниципальная полиция тоже заодно с этими «звезданутыми», мало ли, уже получили задание и ищут его. В общем, плохой вариант! Во втором случае предполагалось, что Рон сможет найти какую-нибудь дверь, не запертую домофоном, или прошмыгнет следом, когда один из жильцов будет заходить домой. Но время, когда жильцы возвращались с работы, уже прошло, а значит, придется следить за кем-то, надеясь, что он тут – в «старушке» живет, или, может быть, всю ночь безрезультатно караулить одну дверь. Да и заходить за кем-то следом, буквально дыша в спину, значило бы вызвать ненужное подозрение. Рон решил попробовать наугад подергать несколько дверей, и тут, прямо перед его взором, открылась яркая вывеска «Интернет-кафе». Да! Как же он сразу об этом не подумал!? Это был идеальный вариант в сложившейся ситуации. Он не требовал много денег, это было относительно безопасно, так как там была охрана и всегда крутилось много людей. От других студентов он знал, что, если оплатить место, охранники не будут его беспокоить, пока не кончится время, чем бы он там ни занимался.

Заплатив, он сел на самое дальнее место в одной из комнат заведения и тут же уснул под мерное жужжание десятков системных блоков. К счастью для себя, он не увидел ни одного сна.

Переночевав таким образом и поспав часов пять, Рон вышел из интернет-кафе еще до наступления рассвета и уверенно зашагал в сторону железнодорожного вокзала. Тут всё еще ощущался фон, мешавший ему чувствовать, но если в Старом городе он имел непонятную природу, то на вокзале всё было ясно. Слишком много судеб смешивалось и переплеталось в этом месте в клубок. Люди встречались, люди расставались. Их эмоции были искренними, и из каждого уголка они, как копья, устремлялись в сторону Рона, пронзая его, сплетаясь с его собственной судьбой и так же безболезненно уходя опять куда-то в космическое пространство. Поначалу это пугало, но он быстро научился плавно плыть в этом море, соприкасаясь с ним и не поднимая никаких волн, растворяться в нем. Взяв билет до Даугавпилса, Рон хотел было пойти на перрон, где еще практически не было людей, однако чутье опять подсказало ему, что безопасней будет как раз оставаться среди людской массы. Не отдаляться от этого моря людских мыслей и чувств. Быть в самой его гуще, как рыбе в центре косяка – всегда безопасней.

Ждать было недолго, всего полчаса. А дальше – дорога домой. Рону очень хотелось увидеть своих родителей. Теперь, когда весь мир, казалось, ополчился против него, жаждал его смерти или еще чего-то более ужасного, ему хотелось быть рядом с людьми, которым, он точно это знал, не был безразличен. Он также знал, что не сможет пробыть там долго – это бы подвергло папу с мамой слишком большой опасности. Однако это было ему сейчас необходимо, просто чтобы не сойти с ума. Арон чувствовал, что реальность вокруг начинает распадаться на молекулы и атомы – столько всего свалилось на него в эти последние дни. Ему нужен был человек, с которым можно было бы пообщаться и удостовериться, что он – Арон – еще реален, что он не сумасшедший, что он живой.

Он запрыгнул на ступеньку поезда перед самым его отправлением. Нашел место подальше от людей, к счастью, в четверг утром их было немного, и плюхнулся на скамейку. Через несколько мгновений поезд тронулся с места, и его колеса начали отстукивать свой мерный, успокаивающий ритм. Пестров, посмотрев в окно на медленно поплывший перрон и устраиваясь поудобнее, засунул руку в карман. Только тут он вспомнил про лежавший там медальон. Вытащив предмет, Арон внимательно осмотрел его. Зеленоватый камень сначала показался ему грубой работой какого-то аборигена, однако это было обманчивым первым впечатлением. Рисунок на камне был выполнен с изяществом и скрупулезностью мастера. Каждая линия была прочерчена с соблюдением законов симметрии и точностью хирурга. Солнце, с расходящимися от него лучами. У этого солнца было также и лицо – холодное и даже немного пугающее. Оно как бы говорило: «Я выше вас всех. Служите мне! Но если вы умрете, я этого не замечу». От медальона исходило приятное тепло. Он уютно лежал в ладони, отполированный сотнями рук, державших его до Арона. Увесистый, но не тяжелый – идеальный камень для броска. Конечно же, Рон уже почувствовал, что это не просто камень, а картинка на нем – не просто картинка, но для чего мог служить этот амулет, он не знал. «Может, ответы придут позже, а пока пускай полежит в кармане, – задумался Пестров. – Девушка как-то использовала его против меня, значит, это должно быть оружием. Так… она посмотрела на меня, засунула в карман руку, и мне стало трудно двигаться. Получается, медальон может вызывать замедление того, против кого он применен. Может быть такое? Может. А может и не быть», – скептически завершил свои размышления Рон.

Стук-стук, стук-стук – набирал скорость поезд. Арон чувствовал, что сон, как бульдозер, безжалостно и неумолимо наваливается на него всей своей массой. Отдыха в интернет-кафе явно было недостаточно его организму после таких встрясок, которые он пережил накануне. Глаза слипались, будто смазанные медом. Арон из последних сил убрал камень в карман и тут же уснул.

Ему приснился странный сон, будто он ходит по вагону, смотрит на людей, но никто его не замечает. Люди как будто смотрят сквозь него. Чтобы проверить это, он попытался заговорить с девушкой, но она даже не оторвалась от книги. Тогда Арон встал в центре вагона и громко закричал, но никто и ухом не повел в его сторону. В этот раз Рона это совсем не испугало – только развеселило. Можно было дурачиться как угодно: корчить рожи, скакать – никто ничего не увидит, а он, между тем, тут, рядом. Арон понимал, конечно, что это дикое ребячество, так ведь это же сон. Кто тут его может увидеть? Кто обвинит или пристыдит? Пятнадцати минут, однако, ему хватило, чтобы потерять к дурачествам и кривляниям всякий интерес. В процессе он заметил и еще одну особенную деталь этого сна. Рон мог свободно проходить через предметы, не задевая их. Однажды даже мужчина, спешащий выйти из поезда на остановке, прошел сквозь Арона, и с Ароном совершено ничего не случилось. Немного странно и даже жутко, но в то же время и невероятно весело. Вдоволь набаловавшись, он присел на скамейку рядом с пожилой женщиной, читавшей книгу. Интересно было и то, что когда он думал о предмете, как о стуле, то на него удавалось присесть, правда, это было не совсем похоже на то, как можно было бы присесть на стул, будь Арон сейчас не во сне, однако, как только он начинал думать о предмете, как о преграде, через него тут же можно было пройти. Другой особенностью предметов было и то, что Арон не мог ничего поделать с вещами, которыми пользовались люди, и особенно с их личными вещами. На таких вещах как бы стоял отпечаток их владельцев, их незримый оттиск. Пестров понял это, попытавшись открыть сумочку пожилой женщины, чтобы заглянуть внутрь, но собачка молнии, казалось, весила не меньше тонны. Она лишь слегка шевельнулась, но и это, скорее всего, было вызвано вибрацией, создаваемой поездом, а не манипуляциями Рона. Конечно,такое положение дел слегка расстроило его. Но что поделать? Не все пряники в этом сне были готовы падать прямо ему в рот. Арону пришла в голову еще одна «дикая дичь», которую он просто должен был попробовать. Встав, он подошел к стене вагона и, сосредоточившись, на секунду высунул голову из него. Вот это было по-настоящему круто. Поезд, набрав полную скорость, несся через поле, наполняя Арона свежестью ноябрьского утра. Воздуха было так много, что Рон не успевал почувствовать никаких запахов. Интересно, что холодно ему становилось намного медленнее, чем это было бы в реальности, например, открой он окно и высунись сейчас из поезда почти по пояс.

Освежившись таким образом, он решил прогуляться по поезду. Однако, дойдя до конца своего вагона, он почувствовал странную усталость и уже было хотел присесть на одно из пустовавших мест, но тут вдруг заметил нечто интересное. Молодой паренек, довольно приличного вида, одетый как примерный студент, потихоньку вытаскивал кошелек у мужчины, сидевшего спина к спине с ним и задремавшего в этот ранний час ноябрьского утра. Арон приблизился практически вплотную к карману, чтобы не пропустить ни одной детали этой кражи, в конце концов, не часто удается понаблюдать вот с такого расстояния за работой карманника. Неожиданно Арон почувствовал негодование. Несмотря на то, что сначала ему показалось забавным наблюдать за кражей, удовольствия он не получил.

– Пойду-ка лучше прогуляюсь отсюда, – сказал себе Рон. Вид несправедливости причинял ему почти физическую боль, нужно было срочно сменить картинку. Арон встал и пошел обратно, в тот конец вагона, откуда пришел с самого начала.

Почти дойдя до дверей тамбура, он мельком взглянул на парня, сидевшего справа, и тут буквально остолбенел от увиденного. На обшарпанной деревянной скамье, прижавшись щекой к холодному стеклу, спокойно спал он сам, собственной персоной. Мурашки пробежали волной от ступней и до самой макушки, отчего волосы на голове встали дыбом. Пестров догадался сразу, хотя и не сразу поверил своей догадке. Это был не сон! Всё происходящее с ним и с другими людьми в этом поезде было реальностью. Когда шок немного отступил, Рон приблизил лицо к лицу себя спящего и будто посмотрел в очень странное зеркало, которое не повторяло в точности его движения, а делало то, что ему вздумается. На секунду Рону показалось, что спящий сейчас откроет глаза и вцепится в него со страшным лицом, и еще он почувствовал, как какая-то сила начинает затягивать его внутрь. Арон дернулся и отпрянул.

– Глупости! – выругал он сам себя и сел рядом. Ему было уже намного спокойней. Всё, что тут сейчас творилось, было, конечно, чем-то невероятным. Но чему он удивляется? Пора бы уже перестать смотреть на каждое странное событие с выпучеными глазами.

«Это теперь новая реальность. Кто знает, сколько еще сюрпризов будет впереди, так что лучше воспринимать происходящее спокойно. Но это легко сказать! Скоро окажется, что мои родители – пришельцы из космоса, а весь мир находится в капле росы или что-то в этом духе. Ну как тут не удивляться?» – думал Рон.

Однако оставался главный вопрос: как теперь вернуться в свое тело? Это было лучше сделать поскорей, потому что вне тела теперь, когда он всё осознал, стало как-то неуютно. Будто его выгнали в одной майке и шортах из дома зимой посреди ночи на улицу. Самое очевидное – это попробовать сблизиться со своим телом и дать неведомой силе, как пылесосу, затянуть себя внутрь. Этот процесс вроде уже начинался, когда он смотрел в лицо своего тела. Может, просто дать ему завершиться? «Пустить всё на самотек, и будь что будет. Других вариантов всё равно нет», – подумал Арон.

Он встал и снова повторил свой недавний поступок, только на этот раз он сделал так, что между лицами не осталось и десяти сантиметров. То, что случилось дальше, трудно было описать словами. Сначала кончик носа, а затем и весь его организм будто бы стал жидким. Всё более ускоряясь с каждой секундой, частички его духовного тела неразрывно начали перетекать в тело физическое. Испугавшись, Арон закрыл глаза. Когда же он опять их открыл, то снова оказался в своем теле. Первое, что он почувствовал, это то, как замерзла его щека, прижатая к стеклу окна поезда. Он будто вернулся в свой родной уютный дом, и это вселило в душу спокойствие. Потер холодную щеку. Из тамбура воняло сигаретами и чем-то жженым. За окном проплывали голые черные деревья, поля, хутора. Осень в деревне намного живописнее, чем в городе. Городская осень – это лужи, холод, промозглость, неудобство, грязный пол в общественном транспорте и матерщина про себя на всё это, а деревенская осень…

– Это поэзия, – задумчиво произнес Рон. Несмотря на все неудобства, осень была его любимым временем года. В наших широтах люди в основном любят лето и позднюю весну, а осенняя пора вызывает у них депрессию. Осенью больше всего самоубийств, больше ссор, меньше улыбок. Но Арон осень обожал и всегда ждал её с радостью. Нет, конечно, он любил и другие времена года, хотя в других временах года для него всегда была скрыта какая-то нечестность. Вот взять хотя бы лето. Наше балтийское лето. Ну когда оно у нас было нормальным? Весь год его ждешь, ждешь, а потом семнадцать градусов и дождь каждый день. Как невеста в парандже. И выкуп готов, и от ожидания уже зубы не разжать, а когда паранджа эта падает на пол, то жениться как-то резко перестает хотеться. Обманывает нас лето. Но мы всегда покорно ждем его весь год, ради этих двух недель тепла, которые выпадают нам, как будто из жалости. С зимой у нас примерно такие же отношения. Это для тех, кто вообще её любит. До середины января стоит вообще непонятно что. Ни снега нормального, ни холода. Хотя холод, конечно, есть, но это не тот холод, которого хочется. Хочется, чтобы как на картинке: чтобы сугробы, чтобы лица красные с мороза, чтобы санки да лыжи, да детвора в снежки во дворах. Нет. Это не наша зима. Те же две недели снега, ну в лучшем случае месяц, а дальше весна. Весна – это вообще отдельный разговор. Весна обещает нам больше всех. «Сейчас дружище, сейчас! – говорит весна. – Тепло начнется, а потом отпуск, а потом фрукты и овощи на огороде, а потом…, а потом…, а потом…» И ты радостный срываешь с себя шапку, расстегиваешь куртку, опьяневший от этого весеннего тепла, а на второй день просыпаешься с болью в горле.

Осень совсем другая. Осень милая и честная, как девушка, с которой можно прожить жизнь и ни разу не разочароваться в выборе. Осень ни в чем тебе не врет. Она не заманивает тебя теплом или отпуском. Осень – это значит станет холодно, и ты надеваешь куртку, это значит будет дождь, и ты берешь с собой зонт. И вот, когда ты уже приготовился страдать, осень и начинает дарить тебе свои подарки: бабье лето, золотая осень, урожай. Даже поздняя осень прекрасна. Это пора писателей и поэтов. Время, когда люди сидят по домам и есть время поразмышлять над собой, своей жизнью и всем сущим во Вселенной. Это пора людей, которые любят вдумываться в суть вещей. Осень не просто честная и скромная. Она еще и красивая. Не хочется говорить о ранней осени. О ней поэты, спасибо им, сказали уже очень много, и их слова ушли в века. Именно поздняя осень, когда все листья уже опали и валяются бурым ковром у корней деревьев, вызывает самые теплые чувства. Неспешные прогулки по туманным аллеям. Стоит тишина, и кажется, что духи предков выходят в это время и наблюдают за нами. Осень, с точки зрения спиритизма – самая сильная пора. Недаром у многих народов именно в осеннее время отмечаются праздники, связанные с потусторонним миром. По древним латвийским поверьям, время духов начинается в сентябре, длится весь октябрь и заканчивается в середине ноября. Потом начинается время льда.

«Время льда началось, – про себя подумал Арон, – а льда еще нет. Зато духов предостаточно. Получается, я тоже теперь дух. Ну или могу им стать на время, а иначе как еще это назвать? Как это произошло, интересно? Ведь чувства были очень похожи на те, что я испытал в ту злосчастную ночь, когда пошел Сергея искать. Получается, я действительно там был, только вот не мое тело, а как сейчас, в поезде. Душой, что ли? Тогда сразу всё становится на свои места. Так. Получается, печать я не отдирал, ведь она была на месте, когда я её проверял, но как тогда появились раны на руках, и эти доски… Я точно помню доски. Что-то я всё же отдирал. Однако вот сейчас в поезде мне же не удалось взаимодействовать с предметами. Короче, чушь какая-то. Непонятно. С тем, как оказался в своей кровати, яснее. Кровать была прямо под тем местом, где я стоял, и когда я падал, то провалился прямо сквозь пол и прямо в свою кровать. Получается, что труп этот… блин! Он всё время надо мной лежал. Над моей кроватью. Или не было там его? Сейчас не важно. Что вообще настоящее, что нет, не разобрать пока. Надо попробовать освоиться в этом мире. Только осторожно. Мало ли какие там сюрпризы бывают, вроде тёти Паши. А может, тётя Паша еще не самое страшное?» Думать об этом не хотелось. С одной стороны, этот новый дар, который он открыл, его манил. Очень хотелось его исследовать, узнать больше о своих способностях, а вот с другой стороны было немного жутко. Это как в детстве: купаешься в мутном озере и тут вдруг на что-то наступил под водой, и сразу, конечно, кажется, что это утопленник или монстр какой вроде огромного сома. Вот и Рон сейчас напоминал себе ребенка, стоящего по самые плечи в таком озере. Что там на дне? Что вокруг? Какие твари следят за ним сейчас из этой непроницаемой для взгляда мути?

В таких вот мыслях он и доехал до Даугавпилса. Рон этот город любил. Прекрасный город, хоть и провинциальный. Ему было жаль отсюда уезжать в Ригу, но в то же время не уехать он не мог. Ему хотелось свободы прежде всего от своих родителей. Учиться тут, хотя возможности для этого были, значило бы продолжать жить с папой и мамой, а этого ему очень не хотелось. Родители не были слишком строгими, но всё же постоянно приходилось бы отчитываться: где был, что пил, с кем целовался. Такая жизнь казалась ему невыносимой. Весь выпускной класс он мечтал о том, как переедет в Ригу и начнет жить самостоятельно.

Выйдя на перрон, Пестров решил прогуляться до родительского дома пешком. День еще только начинался, и времени было много, а потом, кто знает, когда в следующий раз ему удастся пройтись по родному городу. Он дошел до «дальней химии» – поселка химиков, в котором прожил всё свое детство, и стал осматриваться так, как будто хотел запомнить сейчас эти пятиэтажки, школу и этот сосновый лес, в глубине которого лежало озеро. Сколько же всего было на этом озере! Вспомнить хотя бы как строили плот с пацанами и чуть не утонули, когда тот неожиданно перевернулся. Район неспокойный, и часто приходилось драться, но все эти драки теперь вспоминались с улыбкой. Они казались какими-то несерьезными, что ли. В тех драках никто не хотел отнять у него жизнь. А вот в последней драке, произошедшей в подземном переходе, он не был так уверен. Проиграй он в ней, и может так быть, что забирала бы его тело сейчас мать из Рижского городского морга. Арон тряхнул головой, прогоняя липкий страх.

Мама была дома, к счастью. Пришлось много ей врать про то, что сумку украли, про то, что занятия перенесли на воскресенье, и поэтому он приехал раньше, но завтра придется опять уехать. Денег нужно было попросить больше, так как в общагу теперь возвращаться было нельзя, и хоть какое-то время придется снимать комнату, но он не смог. Не мог выдавить из себя эти слова. Чувствовал, что запнется, что мать поймет – он врет. Подумает еще, что он подсел на наркоту, и тогда спать ночами больше не будет. Нет. Надо быть предельно осторожным. Уж лучше на вокзале ночевать или в интернет-кафе, но только не расстраивать родителей, только не дать им что-то заподозрить. Ценные вещи, которые были у него в комнате и за которые можно было что-то получить у скупщика, брать тоже было нельзя – мать, конечно, зайдет в комнату потом и обнаружит пропажу.

Арон забрал только свою гитару под предлогом того, что скучно в общаге, и следующим днем уже садился в поезд на Ригу. Жаль было продавать «Fender», но ничего не поделать. Перед самой Ригой он достал его из чехла, в последний раз провел рукой по плавным изгибам и решительно спрятал обратно. За окном уже плыли фонари центрального вокзала. Смеркалось.