Читать книгу В тенях империи - Игорь Прососов - Страница 2

Отель «Люксембург» не был тем заведением, куда вы поведете дочь-гимназистку выпить кофею с крем-брюле. Право слово, вы и сами предпочли бы туда не соваться – даже в случае крайней нужды.

В конце концов, в Столице полно кафе и странноприимных домов, где бедненько, но чистенько. Сказать нечто подобное о «Люксембурге» – погрешить против истины.

Были у богоспасаемого клоповника и преимущества, признаем честно: здесь не задавали вопросов и не отвечали на них. Кроме того, самогонный аппарат в подвале исправно снабжал постояльцев дешевым пойлом. Живого персонала тут почти не держали, зато служебные лифты круглосуточно доставляли в номера отраву с той помойки, которую местный владелец добросовестно принимал за кухню.

Полиция не прикрыла это место только по той причине, что лучше один известный свинарник с сетью осведомителей и ассортиментом жучков (которые регулярно крали), чем сотня неизвестных.

Короче, местечко было в самый раз для меня. Обойди Столицу – лучше не найдешь. Я пробовал.

В общем, сижу я в стандартном «пенале» три на полтора, пьянствую и всячески ровняю с землей моральный облик. Настроение хуже некуда, то ли спеть хочется, то ли на службу в церковь сходить, то ли морду кому набить. Желательно – себе.

Ночка за окном – не дай боже. Темно, пурга заметает, ветер воет… Подозреваю, что воет, – не слышно ничего, звукоизоляция.

Есть, знаете ли, такие ночи… Всякое в них творится: кто петельку мылит, кто на перекрестке семи дорог гостей странных встречает, а кто за стаканом бормотухи сидит, чуть не плача.

За что пьем?

Хороним.

Кого?

Меня. Жизнь несбывшуюся, близкую, как тот локоть, что не укусишь…

Память накатывает, застревает в глазу осколком зеркала тролля. Не вернуться назад, а вернешься – не исправишь. Некого винить. Разве что себя.

…В фехтовальном зале пахло кровью, потом и сталью. Вроде и не пахнет металл, а запах лезет в ноздри, отвлекает, мешает.

Комиссия в большинстве своем дремлет. Скучно. Переэкзаменовка. Нет бы юному кретину с первого раза тренировочного болвана сделать? Чай не бином Ньютона. Вот сейчас будущий офицер помножит железку на нуль – чистейшая формальность, – можно будет поставить подписи под представлением на патент и, наконец, уползти на квартиры, чтобы досыпать уже в горизонтальном положении. А пока сиди да сопи, брат.

Разве что вице-адмирал фон Руэ, командующий Высшим Военно-Космическим, не спит. Улыбается сквозь седую бородку, кивает ободряюще. Вице-адмирал в недоумении: у курсанта отличные оценки по пустотной навигации и штурманскому делу, великолепные по тактике и стратегии – явный кандидат на лейтенантский чин, но почему-то срезался на мелочи, фехтовании.

Не иначе перезанимался. Ничего, сейчас отдохнул, справится, а звездочки мы ему зубами выгрызем, мичманом не уйдет.

Еще не спит маэстро Зимин, грузный толстяк с бесчисленными подбородками, он тоже кивает, но иначе. Ему известно не хуже моего, что случайности тут ни при чем. Разве что если курсант Еремин таки сдаст – вот это будет случайность.

Плевать. Назло всем, жизни, судьбе, собственной неуклюжести сжимаю пальцы на моментально налившейся свинцовой тяжестью рукояти шпаги. У нас не ценят спортивные зубочистки – только «исторические», тяжелые шпаги, почти что мечи, затупленные из соображений гуманизма.

Дурацкая традиция. Кто выдумал, что в век космолетов и боевых лазеров офицер обязан владеть клинком, чтобы подняться на мостик? Да на большей части судов дрын даже в кабину не влезет!

«Благороднейший из умственных видов спорта, превыше шахмат, ибо первейшие в оном добродетели – сообразительность и скорость принятия решения, а цена ошибки – боль». Кто сказал? Не знаю, Зимин цитировать обожает. Поймать бы… И Зимина, и автора цитаты.

Бой начинается. Расслабляюсь. Передо мной болван. Бот. Разве я не могу с ним справиться? Хотя бы чтобы стереть сочувственную улыбочку с лица маэстро?

Терция и кварта, звон и яркие высверки стали. Отбить удар. Клинок ведет по инерции налево, а в грудь уже летит яркой рыбкой шпага бота.

Больно. Падаю.

Запах антисептика. Сижу на скамейке, отпыхиваюсь. Ждал, что Зимин подойдет. Ошибся. Смылся куда-то. Может, к лучшему. Маэстро-не маэстро, а придушил бы, как Бог свят.

Зимин не подошел. Зато фон Руэ пожаловал. Сутулый, сухонький, он переминался с ноги на ногу, будто стыдился, словно не я только что опозорился – он.

– Молодой человек, – покхекал тихо. – Сергей Афанасьевич? Это еще не конец. У вас есть еще одна переэкзаменовка. Только… Послушайте старика. Возьмите копье. Возьмете?

Я посмотрел на него – немолодого. Усталого. Забавно: труба мне. А кажется – ему.

Копьем легко работать. Копье никто не упомянет в бумагах. Помнить будут, но что память людская? Зола. Подует ветер – и нет ее.

Экзамен сдам с третьей попытки – значит, о лейтенантских звездочках придется забыть. На какое-то время. Выпущусь мичманом, вместе с раздолбаями и хулиганами. Дослужусь, что там. На какой-нибудь заштатной базе. Скажем, посадят на Чукотку, модифицированных страусов гонять. Пока сам с тоски страусом не стану.

Что делать?

Пойду на принцип, возьму шпагу, проиграю, естественно, – и прощай, патент. Предложат, конечно, остаться унтером. С возможностью снова попробовать себя на экзаменах через пару лет. Не соглашусь, уж очень больно выйдет.

Отец вздохнет, почернев лицом: учеба далась дорогой ценой. Чай, не боярский сын, привилегий нет, все зубами и когтями – с репетиторами, с зубрежкой и выкладкой до седьмого пота.

Мать обрадуется, хоть и попытается скрыть: сын не будет рисковать собой в холодной пустоте.

Работа? Найдется. Неквалифицированная. Даже на купеческую ладью без выслуги в ВКС не наймешься. А делать что иное не обучен. Кто сказал: «пока молод – времени полно»? Ушло время, растратил. Пока чему научусь – вот и жизнь кончится.

Понятно, помолвке с Энн конец. Дочь купца первой гильдии за голь перекатную не пойдет, а голь и не возьмет. У голи честь есть, девушку за собой на дно тащить не будет.

Значит, выбора нет – копье. Единственный разумный выход, такая уж эта игра.

Вот только я не разумный человек. Игр с детства терпеть не мог.

Через полчаса я уже сдал заявление в администрацию. Не буду просить милостыни. И биться головой о стену не буду. Счастливо оставаться.

…Так я считал тогда. Был доволен собственными принципами. Потом зазвонил телефон.

Энн, Анюта моя, сказала:

– Ты же понимаешь, что это значит?

– Конечно, – ответил самодовольный болван, который был я.

– Идиот, – заключила Анна Святославовна. – Прощай. Мне жаль, – и повесила трубку.

– Мне тоже, – ответил.

Отчего-то казалось очень важным ответить, пусть даже меня и не услышат.

Дальше был кабак. Какие-то девки с голыми ляжками. С кем-то подрался. Убежал от городовых, если те мне не чудились. Снова выпил – на сей раз в странной компании, по виду чистых колодников: беспутных, безумных.

И вот, оказался в «Люксембурге». Голова раскалывалась, а душа трещала по швам, казалось: вот-вот, и разорвется в лоскутки, снегом понесется по ветру в ночной пурге.

…Тихо застонала, открываясь, дверь. Тяжелые шаги отдались в хребте.

Стыдно признаться, мне было глубоко и откровенно наплевать, кто заявился по мою душу – грабители, полицейские, или местный сервис сомнительного свойства оказался неожиданно навязчив. В любом случае, добрый человек едва ли бы молча зашел в чужой запертый номер.

Как я уже заметил, в тот момент мне хотелось то ли подраться, то ли помолиться, то ли спеть. И вот, решение трилеммы преподносят на блюдечке. Может ли человек истинно благородный отринуть чужие усилия, оттолкнуть их?

Нет и нет!

Рука сама ухватила тяжелую бутылку за горлышко. Метать на звук я умел недурно – так что сначала через плечо полетел стеклянный снаряд, а потом уж я спрыгнул со стула, разворачиваясь к гостю.

Помянутый гость, редкостный толстяк, вовсе не собирался предпринимать противоракетных маневров. Разумно с его стороны – в такой-то тесноте.

Тем не менее на мгновение показалось, что силуэт его расплылся. Бутылка пролетела будто бы сквозь него и благополучно разбилась о косяк.

Впору было оплакать утрату меткости.

Я не стал этого делать.

В маэстро Зимина, фехтмейстера Вышки, часто бросали предметы – иногда по десятку за раз. Тщетно.

Сам он утверждал, что лучшей разминки для фехтовальщика нет, вызывая тем лютую зависть и самые нелепые слухи.

Люди со стороны вообще зачастую не верили, что этот неуклюжий, вечно спотыкающийся господин превращается в чокнутого хорька, стоит ему взять полуторник в левую руку и кинжал в правую.

Шепотом поговаривали, для некоторых бретеров эта ошибка стала последней.

– Василий Евгеньевич, – кивнул я. – Выпить хотите? Впрочем, теперь нечего. Могу заказать.

Вместо ответа Зимин кинул на койку какую-то бумагу. Я с легким удивлением узнал собственное заявление об уходе.

– И?.. – спросил я. – Кстати, стучаться надо. Нас, штафирок, вообще уважать требуется.

– Хрр, – Маэстро издал звук, которого постеснялась бы и беременная носорожиха. – Брось глупости, Еремин. Завтра – пересдача.

– Правда? – хмыкнул я. – На фиг пляски. Сами-то вы верите, что есть хоть шанс?

– Не зарывайся, – посоветовал Зимин. – И с копьем – не обольщайся. Вице-адмирал – идеалист.

– Чего же вы от меня хотите?

Маэстро вздохнул и тяжело бухнулся на край койки. Пожаловался нарочито:

– Я немолод. Мне было совершенно неинтересно тебя выслеживать. Зачем коммуникатор выключил?

– Переходите к делу. А то безвременно погибну, пытаясь вас вышвырнуть.

– Дурак, но с характером, – резюмировал Зимин. – Экзамен сдать хочешь?

– У вас есть способ научить меня фехтовать за ночь? – усмехнулся я.

– Нет, – неожиданно серьезно ответил фехтмейстер. – У тебя прекрасная реакция. Достаточно силы и скорости. Голова тоже недурная. Но все вместе… полный швах.

– Тогда что вы мне предлагаете? – Я искренне не понимал, о чем речь.

Не взятку же он хочет? Такое только в исторических романах бывает… или за бугром. Ну, не только, но уж точно не в главном учебном заведении космофлота.

– У меня нет такого способа. Мои, выразимся так, товарищи дело иное.

Блеснула золотом эмблема на карточке – имперский орел сжимает в когтях звездную систему. Дальняя Разведка. Ведомство боярина Кронина, человека непростого. Сам службу возглавляет, сам в Думе ее представляет – где такое видано?

Известное дело: ежели боярина до думного повышают, сдавай дела, а Кронин…

Я нахмурился, а Зимин продолжил:

– Конечно, будет цена. Технология новая, риск немалый. Служить будешь под присмотром. В обмен – гарантии: обер-лейтенантский чин сразу по выпуске; назначение на наш корабль. В случае последствий… полный пенсион вне зависимости от выслуги.

– Не тяжеловаты ли вы для Мефистофеля? Хватит искушать. Что именно вы предлагаете?

– Наложение чужого поведенческого профиля. Донор – один из лучших офицеров Империи. Воздействие слабое, на уровне подсознания. Ты не станешь кем-то другим, не беспокойся. Просто будешь чувствовать, как он поступил бы на твоем месте. «Шептун», так это называют.

Я молчал. Протиснулся к окну. Посмотрел на снежинки. И впрямь, недобрые гости приходят к таким, как я, в полночный час. Душу просят. И даже расписаться кровью не придется. Так заберут. Уже забрали.

Спросить, каким по счету буду? Так мне и ответит. Честно-честно. Отчего курсанту-расстриге предложение делают в паршивом отеле? Тем более ясно: эксперименты на людях запрещены. Боярская Дума узнает – взвоет. Да и Дальняя Разведка от ретивых сотрудников открестится. И не проговорюсь, потому душа и пропала – сам ведаю, нужны державе солдаты. Лучшие.

Не спят соседи, зарятся коршунами. Числом не отстоим, умение нужно. Будет умение – и войнам не бывать. Побоятся лезть.

Если из меня за ночь фехтовальщика сделают, то сколько асов сотворить из обычных пилотов можно? А спецназовцев из обычной контрактной шушеры?

Куда ни кинь – всюду клин выходит. Соглашусь – вроде как поощрю. Гнусно. Не соглашусь – кому-то еще собой рисковать. Подло выйдет.

Мягко стелет Василий свет Евгеньевич. Ох, мягко! Обещает много, и к долгу взывает, и на толстые обстоятельства намекнуть сумел.

Да Анюта все перед глазами стоит.

– Куда едем? – спрашиваю.

Прости, Господи, если можешь. Говорят, кто ради Тебя свою душу погубит – тот спасется. Не оставь!

– Оборудование в фургоне внизу. Там и подписку заполнишь, – кивает Зимин. – Смертник ты, брат. Уважаю.

Боюсь, чувство было не взаимным.

…На следующее утро я зачем-то схватил кроме шпаги еще и дагу. В жизни двумя клинками не махал. Но надо – и все тут.

Позвенеть со мной клинками на пробу маэстро отказался наотрез, как и впустить в зал пораньше. Так и вышел против болвана без тренировки.

Понял сразу – не сдюжу. Улыбнулся сам себе: вот номер выйдет… с гарантиями, и вообще.

Схватка продлилась меньше пяти секунд. Принял шпагу на дагу, провалился, бездарно открывая голову, вниз и вправо, почти на шпагат…

Правая рука – молодчина – сама рубанула болвана под коленки, а левая, неестественно вытянувшись, сунула острие даги под пластиковый подбородок.

Комиссия аплодировала. Только фон Руэ отчего-то хмурился. После боя он коротко бросил:

– Так на шпагах не дерутся. Это удар для меча или сабли. Скорее для двух сабель. Понятия не имею, как вам удалось удержать равновесие на ударе… Далеко пойдете. Впрочем, вы и сами знаете.

Отчего-то стало холодно. Но чувство быстро прошло.

…Анне понравились обер-лейтенантские погоны, как и орлы Дальней Разведки в петлицах. Мне понравилось воссоединение – и будет о том.