Читать книгу Свидание на Аламуте - Игорь Резун - Страница 5

…Лунь Ву вела автомобиль осторожно, даже медленно. Майбах переместился на заднее сиденье, сбросил пиджак и теперь смаковал бутылку виски, купленную Лунь Ву в какой-то контрабандной лавчонке. Отпив из бутылочки примерно треть, Майбах провозгласил по-французски:

– Вам, милейшая, это трудно понять. Похмелье – это чудесное состояние Безвременья, между Вчера и Завтра. В России примерно половина людей живет именно в этом состоянии. Поэтому мы охотно думаем о том, что будет завтра, сожалеем о том, что было вчера, но в состоянии «сегодня» предпочитаем созерцать. Как и ваши далекие соотечественники, мадам… Вы ведь родились в Китае?

– Нет, – Лунь Ву, нацепившая на крохотный нос тонкие черные очки, перерезавшие ее лицо пополам, говорила суховато, отрывисто. – Я родилась на пароме, следовавшем из Манчестера в Кале, на верхней его палубе. Мою мать выслали за нарушение иммиграционного законодательства, но она отдалась портовому чиновнику, и мы получили возможность уплыть во Францию.

– О! А вы давно, э… обрили голову?

Череп правильной формы с крошечной татуировочкой под левым ухом – змейка, пожирающая свой хвост, – маячил перед глазами Майбаха, как авангардный светильник.

– Мне никогда не нравились волосы, – снова коротко бросила китаянка и властно сменила тему. – Давайте будем говорить о деле, мсье. Вы уже сделали финиш своему pochmelie?

– Я его уничтожил! Ладно, идет. Куда вы меня везете?

– Приглашаю посмотреть на один дом. Вы им заинтересуетесь…

Автомобиль проследовал до начала авеню Рузвельта, крест-накрест наложенного на зеленый трепещущий нерв Елисейский полей, потом миновали Сену по мосту и по такой же, прямой, как стрела, трассе пронеслись по бульвару Тур-Мобур. Громады Дворца Инвалидов, пурпурные в восходящем солнце, выросли слева, а справа – сахарный обломок Дворца ЮНЕСКО. Майбах удивился, когда они выехали на площадь Турвиль.

– Вы хотите выпить чашечку кофе в моем издательстве, мадам Лунь Ву? Боюсь, там сейчас мучается от похмелья только наш старый пьяница Лев Николаевич…

Женщина не ответила. С площади Турвиль, нарушая правило кругового движения, машина с визгом тормозов вынеслась на авеню де Турвиль.

Только на площади Генриха Завоевателя Майбах понял: они направляются в район Малакоф – самый аристократический и до сих пор огражденный от социальных потрясений многочисленными заборами, усиленными патрулями и бешеной ценой за каждый клочок земли. После того как машина, нырнув под Окружным бульваром, несколько замедлила бег, это стало окончательно ясно.

…Здесь узенькие улицы Поля Берта, Эмиля Доре и авеню Мориса Тореза образовывали треугольник, огражденный высоким забором «под старину», но его прутья блестели легированной сталью, на железобетонных свечках столбов чернели комочки миниатюрных телекамер. Внутри треугольника, за густой зеленью располагалось старое здание с полукруглыми фасадами и колоннами, выстроенное наверняка во времена Второй Империи. Метрах в ста по высокому откосу проходила линия метро и блистала на солнце коробка станции «Малакофф – Этьен Доре». Но «рено» проскочил под железнодорожной линией RER, и только на той стороне, за насыпью, китаянка остановила машину. Обернулась к Майбаху. Критически обозрев издателя, она указала на пакет, лежащий на заднем сидении.

– Переодевайтесь, ваш друг Зарро меня предупредил.

– Теперь он уже Зарро? – хмыкнул Майбах, поняв, о ком идет речь.

В пакете оказалась черно-серая пятнистая форма, кожаные армейские ботинки спецназа и маска на голову – с прорезями для глаз. Точно такую же она натянула на свой бритый череп и вышла из машины.

– Вот только банков я не грабил, – пыхтел издатель, натягивая на себя эту амуницию взамен мятого и облитого кальвадосом костюма. – Эх, чем только не приходится заниматься!

Спустя минуту женщина вернулась, обвешанная какой-то аппаратурой. Указав на густой кустарник, окружающий насыпь, она проговорила:

– Сразу туда, в кусты. За мной.

Над ними грохотал очередной поезд парижского метро, выныривавшего тут на поверхность. Кустарник больно хлестал по лицу, ноги скользили на сыром дерне. Не дойдя метров пяти до оранжевого забора с рекламой эвианской минеральной воды, Лунь Ву остановилась и, натянув перчатки на худые гибкие руки, начала осторожно снимать дерн, орудуя коротким, но безумно острым десантным ножом. Через полминуты обнаружился люк, из открывшегося отверстия пахнуло сырой землей и дождевыми червями.

– Сами вырыли?

– Нет. Технический проход под линией. Он давно не используется.

С этими словами она, легко удерживаясь руками за мокрые от росы края металлического короба, нырнула вниз. Майбах с ойканьем последовал за ней и ощутил, как непривычно сильные женские руки подхватили его под мышки и помогли без приключений опуститься на земляной пол. Темный коридор с кирпичными стенами, узкий – на одного человека, осветил луч фонарика. Коридор был короток, всего метров шесть, и фонарик высвечивал глухой тупик. Но женщина спокойно прошла к тупику, зажужжала электрическая отвертка, и после этого узкая полоска света прорвалась в помещение.

Видимо, в люке были вырезаны узкие, как танковые щели, отверстия, да заботливо очищены от покрывающего их снаружи дерна. Женщина передала издателю устройство, похожее на непривычной формы бинокль.

– А это…

– Периферический бинокль. Подходите к щели и смотрите.

Теперь издатель сообразил: четырехметровая насыпь, на которой они находились, позволяла наблюдать за всем, что происходило в треугольнике улиц, почти с высоты птичьего полета. Несомненно, и время наблюдения было выбрано грамотно – солнце, находившееся пока за ними, не могло выдать наблюдательный пункт случайным бликом от линзы бинокля.

Майбах молча смотрел вниз.

– Это вилла Кометто. До тысяча девятьсот семьдесят восьмого года она принадлежала семейству Ротшильдов, потом долгое время ею владели банкиры Кальви… Видите там, за авеню Мориса Тореза?

– Минареты?

– Шиитская мечеть Аль-бу-Даккир. В этой мечети захоронены останки Вазиля ас-Салах Бартуха, умершего в тысяча восемьсот тридцать пятом, потомка последнего главы сирийских низаритов Рашида ад-Дин ас-Синана.

– Ага! А кто на вилле?

Лунь Ву не ответила. Она настраивала свой бинокль. Майбах рассматривал треугольную виллу. В центре стоит полукруглое здание с двумя флигелями, центральной клумбой и фонтаном. В сторону улицы Поля Берта выходит массивный неф почти без окон – суровый, как крепостной бастион. Впрочем, эти постройки и напоминали собой грамотно спланированную крепость: за решетчатым забором тянулась густая полоса платанов, потом – примерно двухметровой ширины канал, и следующий ряд деревьев скрывал нижние окна виллы от посторонних глаз. А на крыше, в выступах козырьков, издатель заметил людей в черной одежде. Потрогав кнопку увеличения, он прямо перед собой увидел молодого араба: черный костюм спецназовца, микрофон рации у губ, гладкая шапочка и угловатый «узи» на поясе.

– Эту виллу недавно сняли люди Робера Вуаве. Три дня назад сюда под охраной прибыл некто Шараф аль-Сяйни Салех. Его называют в кругах шиитов Хранителем Чаши. А еще полмесяца назад, как раз когда, по словам вашего друга Зарро, у вас пропала эта девушка, туда привезли…

Она не договорила. На пустынной вилле обозначилось шевеление – это одновременно пришли в движение руки охранников. Они обшаривали местность в бинокли, наверняка не менее мощные, чем у Лунь Ву. Но все обошлось. Губы охранников зашевелились беззвучно – докладывали. Тогда двери задней части здания, за полукруглым фасадом, отворились, и на мокрые плиты сначала вышли трое людей в черном, причем двое из них были вооружены; потом появился грузный старый араб в чалме и белом одеянии, а затем – худое существо в одежде бедуинки и хиджабе, скрывающем лицо до самых глаз. Это существо и повели вокруг здания к фонтану. Ступала она робко, нетвердо. Пару раз край бедуинского одеяния приподнялся, и Майбах увидел, что она боса.

Благодаря плотному одеялу зелени, укрывшему виллу, все это было бы совершенно незаметно для любого наблюдателя, притаившегося на соседних улицах. Заметить передвижения во дворе можно было лишь с высотного здания, ни одного из которых не было поблизости, либо с вертолета. Но, вероятно, люди на крыше имели на сей счет четкие инструкции.

Женщину вели к фонтану, чьи струи, казавшиеся хрустальной паутиной, мерно падали на гранит. Вот она уже подошла к краю шумящей воды… Араб в белом расстелил коврик на плитах и опустился на колени, вышагнув из туфель без задников.

– Намаз, – прохрипела рядом Лунь Ву, – но по часовому поясу Мекки. Это как-то связано…

А черные охранники отвернулись, став к фонтану спинами. Майбах понял отчего. Женщина одним движением сбросила одежду и хиджаб. И тут издатель тихонько вскрикнул, за что получил тычок от китаянки: тихо!

На лесенке, спускавшейся в фонтан, стояла голая девушка, фотографии которой не раз показывал издателю Заратустров. Худая до выпирающих бедер, с белой кожей… Волосы на ее острой голове только недавно начали отрастать и сейчас покрывали череп ровным, плотным слоем. А в нижней части ее тела, наоборот, все было выбрито, и в окулярах четко виднелась багровеющая, словно рубец, татуировка – треугольник и…

Что-то попало в глаз: над ними как раз загрохотал поезд, осыпая с потолка кирпичную крошку и гниль. Майбах закашлялся в кулак. Когда он снова прильнул к окулярам, девушка уже совершила омовение в фонтане. Капли воды блестели на ее костлявых плечах и тощих ягодицах. Она уже стояла к издателю спиной и надевала свой хиджаб, скрывая тело бесформенной одеждой.

– Я только одного не понимаю, – прошептала в темноте Лунь Ву, – зачем они выбрили ей голову, как у меня? Сейчас волосы отрастают. И отрастают быстро.

Мисс Валисджанс встретила Лис и Шкипера в аэропорту Ле-Бурже, который втянул ребят в свою гофрированную трубу прямо из салона самолета. Не узнать мисс было невозможно – в редкой группке встречающих стояло такое же продолговатое, как и его фамилия, существо и держало ярко-желтый плакат, на котором маркером было написано: «ЛЫС & СКИПЕР». Шкипер от этого зрелища покатился со смеху, а Лис спокойно резюмировала:

– Скипер, ты лыс! Круто!

Мисс Валисджанс оказалась типичной американкой из тех, что проживают в Париже. Этот город был ей тесен, как слишком узкое коктейльное платье, и все ей в нем мешало, словно ненужный, длинный шлейф. Своим баскетбольным ростом она чем-то напоминала Лис, но при этом мисс была тощей до изнеможения, и это было заметно по рукам, державшим плакат, – с них на запястья сваливались толстые бутоны закатанных рукавов свитера, спускавшегося в свою очередь на элегантно продырявленные в разных местах джинсы. И когда Шкипер бросил взгляд на ее ноги, а точнее, ступни в простецких сланцах – темно-коричневые, загорелые, покрытые дорожной пылью, похожие на стальные болты, – то понял: наш человек.

Челюсть у мисс Валисджанс была лошадиной, длинной; зубы выпирали, как у кролика, и несли на себе брекет с голубоватыми искорками кристаллов от Swarovski; а большие, слегка выпуклые серые глаза прикрывали круглые очки а ля Джон Леннон. На голове же американки неведомые птицы свили прекрасное, небрежное рыжее гнездо, откуда к ушам спускалась пара кудрявых локонов.

Шкипер только ухмылялся, глядя на все это. Но, когда американка, увидев приближающихся к ней молодых людей, с треском сломала в длинных руках ненужный больше плакатик и заговорила, Шкипер едва не споткнулся на ходу. У этого гибрида железнодорожного семафора и грузинской арбы оказался волнующий, нежный, выдержанный в изящной тональности голос, по высоте – меццо-сопрано. Говорила мисс Валисджанс по-английски, но эти звуки плыли в зале ожидания аэропорта, как французское щебетанье, совершенно смешиваясь с такой же речью вокруг.

– Привет! Меня зовут Мари, будем без церемоний. У вас есть багаж?

Оторопевший от звуков ее голоса Шкипер молчал, а Лис энергично пожала руку мисс Валисджанс, представившись коротко «Лис», за что получила бодрый комплимент:

– Lisse?[5] Ты мне нравишься, сестричка… Ну, если при вас только эти дерьмовые сумки, поехали в гостиницу.

При выходе на автостоянку Шкипера ожидал еще один шок…

Париж встречал их сыроватой погодой. Было тепло, но небо затянуло серым; деревья в небольшом парке чахли то ли в дымке, то ли в тумане, и сквозь этот туман нетвердо проступали очертания осветительных башен, и приглушенно пробивался гул аэробусов, заходящих на посадку. Забавно шлепая сланцами – они не поспевали за шагом ее сильных, вытянутых ступней и со смешным звуком запоздало приклеивались к круглым коричневатым пяткам, – их новая знакомая шла вдоль припаркованных автомобилей и вдруг небрежным жестом бросила спортивную сумку Лис внутрь открытого красного «феррари». Такой роскошный автомобиль, распластавшийся на асфальте, как алый скат, Шкипер увидел впервые и задохнулся от восторга.

Садилась Валисджанс в машину тоже элегантно, просто перекинув длиннющую ногу через дверь. Лис, усмехнувшись, сделала то же самое. Шкиперу досталось место сзади, и, несмотря на то что часть узкого заднего сидения заняла сумка, там тоже оказалось комфортно. Под затылок лег изумительно мягкий подголовник спортивного сиденья Rekaro.

Мари что-то проворковала.

– Надо пристегнуться, – перевела Лис, одинаково хорошо знавшая как французский, так и английский.

Шкипер попытался было найти концы ремней безопасности, но в ту же минуту его просто вдавило в кресло: красная машина, за пару секунд отшлифовав колесами тротуар, рванулась со стоянки стремительным болидом.

Отель «Фамиллиа» расположен в самом сердце Латинского квартала, но, как сообщают справочники, это место – перекресток улицы Эколь и улицы Бернардинцев – достаточно тихое. И это правда. Из окон их третьего этажа Шкипер увидел только курчавые головы каштанов в сквере Пьера Ланжевена, через улицу, и бесконечные крыши маленьких смешных французских автомобильчиков, приткнувшихся по обеим ее сторонам. В холле поражали воображение полукруглые арки у каждой двери и колонны в арабском стиле; на лестнице, начинавшейся сразу же за круглым залом со стойкой портье, расстилался ковер необыкновенной густоты, и Шкипер не удивился, когда их новая знакомая скинула сланцы и пошла по нему босиком, а Лис, хихикнув, тоже избавилась от своих кроссовок и отправилась мять ковер безупречно белыми носками. Шкипер, тащивший поклажу Лис, пыхтел сзади, поскольку от помощи портье отказался.

В номере их встретили стены, расписанные фресками в тоне сепии, – те же томные восточные пейзажи, барханы, пальмы и верблюды. На карточке-ключе был начертан энергичный призыв:

«СПРАШИВАЙТЕ! ХОЗЯИН ОТЕЛЯ ВСЕГДА ГОТОВ ДАТЬ ВАМ ХОРОШИЙ СОВЕТ БЕСПЛАТНО!»

В этом отеле везде: на лестничных площадках, в тихих коридорах с коричневым деревом дверей, в самих номерах – пахло свежезаваренным кофе, слегка припахивало натуральной кожей и сушеными фруктами.

Номер из трех комнат – две двухместных спальни и гостиная – был оборудован двумя туалетными комнатами. Но тут судьба Шкипера не побаловала: из двух только одна была оборудована джакузи, и, грустно чмокнув губами, Шкипер уступил эту комнату Лис и Мари.

Из многословных объяснений Мари Валисджанс Шкипер понял только несколько вещей. Первое: отец у Мари Валисджанс – валлиец, а мать – француженка арабского происхождения, поэтому мисс говорит по-французски с ужасным акцентом, который, впрочем, Шкиперу таковым не показался. Второе: мистер Лукас задерживается в Малайзии, поэтому они в Париже отрепетируют саму форму проведения семинара в Египте и окончательно утрясут дела с визами и приглашениями, которыми будет заниматься некая турфирма, хорошо известная Валисджанс. Третье: мисс заявила, что ее совершенно не следует стесняться, потому что все здесь – ребята без комплексов. Наверно, поэтому Мари сейчас сидела на кровати с ногами, в своих безупречно дырявых джинсах и одном черном лифчике, туго натянутом на небольшой, но выпуклой груди, а Лис расположилась в кресле в голубом шелковом халате отеля, одетом на голое тело. Шкипер выбрал для себя вполне приличные шорты и уселся на пол, устланный бесподобным ковром. Вокруг него были разбросаны французские газеты, карта Парижа от издательства «Printemps», сразу несколько пепельниц, чашки с кофе и пачки сигарет.

Раскрытые окна впускали ветерок Латинского квартала, обвевавший их разгоряченные головы ласковой вечерней прохладой. Она оказалась наполнена непривычным ароматом – сладко-ореховым. Мари пояснила, что это запах жареных каштанов.

Метать словесный бисер на французском оказалось куда труднее, чем в Новосибирске, на простом русском, – Точка Сборки никак не складывалась. В придачу сидевшая на кровати Мари азартно двигала челюстями, жуя резинку, и виртуозно вертела в пальцах босой ноги фломастер, что совершенно гипнотизировало Шкипера.

– Слушай, а если танцевать от Сены? – спросил он у Лис, задумчиво глядя на край голубого халатика. – Как это по-французски? La Seine?

Девушка перевела. Мари энергично замахала руками.

– Допустим, ловля ништяков в Сене… а?

– Мари говорит, что в Сене можно поймать только дохлую крысу, кусок автопокрышки и много всякого другого дерьма, – перевела Лис. – Сейчас реку постоянно патрулирует полиция. И еще она спрашивает, что такое nichtyak?

– Это такая фигня… ну, сама объясни ей, что такая, мол, фигня.

Лис перевела. Француженка запрокинула голову, растрепав рыжее гнездо, и захохотала.

– Она говорит, что мы очень веселые русские. Она видит таких в первый раз.

Шкипер попытался растолковать суть этих понятий Валисджанс по-английски, но еще больше запутался. Та продолжала хохотать, зажав своими выпирающими зубами новую сигарету. Бриллианты в ее брекете – наверняка настоящие – хищно блистали.

– Тогда, – растерянно сказал Шкипер, – давай еще кофе закажем, а?

Лис лениво потянулась к трубке, лежащей на столике. В этом отеле ее движения, всегда немного расслабленные, и жесты приобрели царственность, которой позавидовала бы сама Клеопатра.

Пока она заказывала кофе, взгляд Шкипера упал на раскрытую полосу «Пари-Матч». На весь газетный лист растянулся заголовок:

«LA MORT À LA MONTAGNE DES EXCREMENTS. SAUVEZ MADELEINE!»[6]

– А эта «Ма-де-лен» – это кто такая? – рассеянно поинтересовался он.

Тем временем в дверь постучали. Лис встала и пошла открывать; Шкипер сообразил, что ей просто хочется встретить портье в таком почти полуголом виде. Маленький, обезьяноподобный негритенок вкатил столик, накрытый белой салфеткой. Лис с усмешкой потрепала его по плечу бело-коричневой ливреи и небрежным жестом засунула в нагрудный карман мелкую купюру. И где она уже этому научилась, бестия? Мальчишка удалился.

– «…лиловый негр вам подает манто», – пробормотал Шкипер и попытался вернуться к прежней мысли. – Так, черт… так вот, Мари. Мадлен, эта, как ее…

Американка начала объяснять, даже не глядя в газету. Вернувшаяся с кофе Лис остановилась перед большим зеркалом в простенке и, прибирая золотистые волосы, перевела:

– Мари говорит, что профсоюз уборщиков музейного комплекса церкви Мадлен, заложенной Людовиком Четырнадцатым в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году, объявил забастовку. А так как эти уборщики обслуживают расположенный поблизости платный общественный туалет, построенный тоже давно, в тысяча девятьсот пятом, то ситуация становится критической. Мадлен тонет в мусоре и плавает в запахе нечистот. В общем, наш русский пипец. По-нашему – бардак, по-французски – забастовка.

С полминуты Шкипер сидел, отпивая маленькими глотками жгучий, крепкий, густой кофе. Потом подскочил, опрокинув чашку прямо на газетные страницы, и заорал:

– О! Спасите Мадлен! Спасите рядового Райана! Даешь Мадлен!!!

Мари выпучила на него глаза, и совершенно развратные, зеленые ее кругляшки запрыгали в белках. Лис поперхнулась.

– Ты че?

А Шкипер, вспомнив мельком виденный Торсионный Танец Капитоныча, закружил по ковру в некоем подобии лезгинки.

– Оба-на! Есть! – воскликнул Шкипер и по-английски приказал американке: – Ну-ка, Мари, закрой глаза и поставь точку на карте. Точку, черт, фломастером своим.

Так как фломастер как раз был зажат между большим и указательным пальцами голой ступни Валисджанс, она просто спустила ногу с кровати и, хихикнув, ткнула в карту. Черная точка появилась как раз рядом с площадью Звезды. Шкипер приник к карте и, выхватив из пальцев Мари фломастер, победно взмахнул им.

– Все! Есть Точка Сборки! Давайте бисер метать, быстренько, бисерок… Как ты сказала? «Совэ» – это спасти? Совэ, совэ… Сова!!!

Лис перевела. Снова засмеявшись, Мари захлопала в ладоши и выдала пулеметную очередь французских слов.

– Она говорит, что сова по-французски – звучит как «ибу».

– Как?!

– Ибу, – с невинным лицом проговорила девушка. – Почти по-русски… Ладно, это обсудим. Значит: sauver – sauter – sonner… Спасать – прыгать – звонить. Что еще?

– С Мадлен с этой, давай, давай, Лисонька! Мадлен – это же имя! Магдалина! Ага, помнишь? Чтобы не маяться по жизни, надо выпить в мае с девушкой Майей майского чаю на площади Победы…

– Qu’est-ce que c’est?[7] – захлебываясь смехом, осведомилась Валисджданс.

– Непереводимая игра слов! Значит, нужно найти девушку по имени Мадлен и вылизать эту Мадлен… дочиста.

– Церковь или девушку? – деловито поинтересовалась Лис.

– Э-э…

Шкипер замялся, но тут Мари, немного успокоившись, безмятежно выдала по-английски:

– О’кей, я вас обожаю! Madel-EINE – sEIN. Грудь. Надо сначала испачкать грудь, а потом ее очистить. Wow!

Американка повалилась на кровать, задыхаясь от хохота и задрав к лепному потолку свои бесподобные коричневые пятки. Шкипер сидел с глупым видом, пока до него не дошло, и ледяной взгляд Лис пал на его голову, как кара небесная. Она, сидя в кресле, изловчившись, босой ногой ловко пихнула его в плечо, и он повалился на пол. В ту же секунду ее ступни стиснули голову Шкипера, прохладная кожа подошв обвила не очень бритые щеки и, склонившись над пойманным в плен другом, девушка проговорила с угрозой:

– Родной, даже и не думай! У тебя там будет только один вариант, КОГО ОБЛИЗЫВАТЬ!

Через час, после заказанной в номер бутылочки виски, которое Мари безбожно разбавила содовой, общая концепция вырисовалась. Флэш-моб, приглашающий всех девушек по имени Мадлен на соответствующую станцию метро, должен был собрать народ в сквере на бульваре Мадлен. Место это как раз находилось между Министерством юстиции на Вандомской площади и Министерством внутренних дел на рю де Соссэ, и это вселяло надежду на то, что акция будет достаточно громкой. Дальнейшие детали «движняка» прорисовывались легкими штрихами: строится небольшой помост из пластика и дюраля, арендуется повар из ресторана «Люка Картон», что на площади Мадлен, с запасом взбитых сливок, крема и цукатов, организаторы звонят в колокольчики и прыгают. Затем повар обрабатывает участниц конкурса, а желающие из публики поглощают все это великолепие прямо с тел участниц за… за скромную сумму в размере ста евро.

– А участники будут? – опасливо спросил Шкипер.

– Будут, – заверила его Мари. – Более того, все пройдет корректно и организованно.

Шкипер вздохнул: «У нас бы просто всех передавили!»

Таким образом, Мадлен «вылизывается», полученная торсионная энергия уничтожает мусор в церкви и вокруг, энергетический танец закрепляет успех, и все полученные средства перечисляются на счет профсоюза уборщиков. В перерывах специально подготовленная группа из отдельных участников читает симороновские произведения собственного сочинения… В общем, получается маленький, типично парижский веселый бордельеро на грани хулиганства. За поэтами решено было ехать прямо сейчас в один из ночных клубов Латинского квартала.

Вечер уже набух темно-синим и светился многочисленными огнями в окна номера.

Уже стоя в дверях, Шкипер спросил:

– Лис, а наша Мари участвовать будет? Ну, эта…

Лис посмотрела на него странно, потом обернулась к американке и что-то сказала ей. Та рассмеялась. В следующую минуту девушки вышли на середину комнаты, обнялись и… почти одновременно совершили маленький стриптиз: одна расстегнула сзади лифчик, а вторая сбросила халатик.

Шкипер от вида двух сочных, тронутых хорошим загаром обнаженных бюстов ойкнул, покраснел и юркнул к себе в комнатку. Его провожал заливистый хохот.