Читать книгу Питерский битник / Поваренная книга битника - Игорь Рыжов - Страница 2

Игорь Рыжов частенько повторял эти слова, цитируя одну из своих многочисленных тёщ, как он добавлял, самую любимую. Игорь Рыжов: битник, сайгоновский поэт, алкоголик, незаконченный романтик, маргинал, «золотой голос Треугольника», клоун без зала, циник, лирик…

Слишком много слов. Вообще, трудно писать о поэзии человека, не считавшего себя поэтом. Как друг, я, наверное, чересчур предвзята, а как жена, слишком снисходительна. «В Начале было Слово… И судя по всему, нецензурное» (И. Р.)

Откуда вышел Рыжов, где было его Начало? Да все там же. «Ленинградские дворы… Фабричные районы – задворки открыточного Невского, изнанка блестящего эстрадного пиджака, пропахшего потом и видимая только за кулисами. Сколько песен и стихов вышло отсюда, и сколько еще выйдет, с каждым поколением, открывая только ему ведомую романтику родного микрорайона, который и ближе, и лучше, и уж совсем не сравнится с тем, что через улицу и далее до хлебозавода!..». У Рыжова на всю жизнь сохранился детски ясный взгляд на мир, наивность, но без нарочитости. Солнце, оттого, что иногда вдруг заглядывает в выгребную яму, не перестает от этого быть Солнцем. Конечно, если это действительно Солнце, а не фонарик, упавший в дерьмо.

Стихи он писал всегда. На запотевшем стекле троллейбуса, в школьных тетрадях, на пустых пачках сигарет, на полях газет, пьяный, трезвый – писал и категорически отрицал себя как Поэта. «Дышу я просто так, иначе не умею». Для поэтов стихи – средство самовыражения, интимного диалога с Богом, для него – физиологическая потребность, голод, утолить который можно, лишь выплеснув его наружу.

Обычное естество, такое же, как пищеварение или Любовь.

Лирика Рыжова очень нежная и светлая, и если он иронизирует, то исключительно над самим собой. «…Ты знаешь, с какого-то времени, мне стало проще думать образами. Я их, включая обстоятельства, вовлекаю в стихотворную форму. Прикидываться художником гораздо проще, чем им быть на самом деле. Стеб, если хочешь, всего лишь сублимация естественного посыла души, в условиях невостребованности, в никуда, порождающая, порой гипертрофированные формы. Я не отпущу свое сознание, пусть льется…».

Когда заканчивается подражание (а оно необходимо!), то начинается искусство или же просто, «свое». Стихи Рыжова не академичны, стиль и рифма танцуют, здесь есть постоянное движение как в превращениях Алисы в Стране Чудес: туда, обратно и – все-таки, – опять туда. Стремление к порядку – пусть даже стихотворному, всегда влечет за собой насилие, боль, смерть.

Запущенность – естественное положение вещей, органичное самой природе.

Об органике стихов Рыжова и его лексике хочется поговорить отдельно. «В самой фразе “Художник (поэт, артист, музыкант и т. д.) должен все пропускать через себя” есть нечто физиологическое, сродни приему пищи». Рыжова уже успели обвинить и в порнографии, и чуть ли не в эксгибиционизме – публичном выставлении на показ той части интимной жизни, о которой часто стесняются не то что писать, но и упоминать.

Что тут сказать? Показной цинизм Рыжова есть не что иное, как переходная стадия «лирика».. «Лица всех, кого когда-то любил, начинают сливаться в одно большое лирическое пятно, и оттуда выход лишь один – в цинизм».

Можно быть отвратительно пошлым, не произнеся ни единого непечатного слова. Если кому-то не нравится, как Рыжов использует слова, это, видимо, те, кто по жизни не встречался с сильными чувствами, которые описать можно только сильными словами. Совершенно очевидно, объяснимо и предсказуемо, что у таких людей отношение к Слову как у дошколят к соитию: «непонятно, чего это папа с мамой друг по другу ползают». И не объяснить им, недозревшим, что внутри секса бывает Любовь – и это одно, а бывает и без нее – и это совсем другое. Они просто не отличают!

Грань, в данном случае, определена внутренней культурой и рамками общественной дозволенности. Культура – это взаимообразующий элемент, который может разные слои общества хотя бы пару минут заставить поговорить на языке, одинаково понятном ритору и оппоненту. Тогда, может, не нужно будет везде искать порнуху, как та гимназистка, что «краснела при слове “омнибус”, потому что оно похоже на “обнимусь”».

За границами души всегда начинается чья-нибудь другая. Наше дело – лишь ощутить ее как гармонию, или отвергнуть, переступая через себя или собеседника.

Если в ХIХ веке в русском обществе процветала фальшивая мораль, то нынешнее общество предлагает нам фальшивую аморальность. Окружающая культура формирует художника, и он уходит в дешевую попсу. Рыжов выбрал свой путь. «Все, чего я добился как личность – это, сначала, полное неприятие системы, потом параллельность, а потом – борьба. Я выиграл, на свою голову».

Порок же изначально притягателен, хотя бы как некое прикосновение к запретному: можно плод-то и не есть (вроде как и чистенький), а рядышком побыть, радуясь, что у самого такого нету. Рыжов в своих «стишатах для отврата» (как он их называл) веселится от души, и приятно, когда кто-то это понимает! Принимать же созданный им образ «сексуального» героя за него самого – сугубо неверно! Тут Рыжов скоморох, а отнюдь не сексуальный извращенец.

Хотя ни сам Рыжов, ни его стихи не нуждаются ни в защите, ни в оправдании. Время само все расставит на свои места. «Потом всех нас рассудят, и тех, и меня, грешного. А уж за кем геморроев больше – не нам судить».

Самой большой любовью Рыжова, изначальной, был и оставался Его Город. «Мое сердце со штырьком Петропавловки». Не тот город-герой Ленинград-Петербург-Петроградище, который был раньше или существует до сих пор, а его собственный ГОРОД, – с площадями, проспектами, домами, улицами и переулками, с его персонажами. И теперь уже не Рыжов живет в городе, это сам Город живет в нем. Большое видится на расстоянии, и чем дальше, тем больше оно заполняет тебя изнутри. Тем самым делается ближе, становится тобой.

Александра Ширяева