Читать книгу Приют Гулливеров - Игорь Саврасов - Страница 4

«Он определённо мне интересен… И у него относительно меня есть что-то… за-ду-манное… Хм… И когда? Давно?.. Хм…» – вновь «прошелестало» в голове профессора.

Затем этот «шелест» «затрещал» и мгновенно из «трещины» выскочила мысль-память о встрече с той цыганкой. «Это было полгода, нет, месяца два назад… да, в Бухаресте… Старая, какая-то величественно-бесплотная ведьма выскочила передо мной из «НИОТКУДА»! Да, сначала я даже не узнал в этом облике хмари человека,… женщину… И раз – она, эта цыганка уже словно знак! Восклицательный знак некого предначертания! Знамение! Да, да… Это сразу бросилось мне в глаза… Она смотрела на меня так… Так спокойно, так твёрдо… И точно считывала с меня, с моей руки… Нет, она ещё выдернула с моей… головы волос… И говорила… Я заплатил, волос нужно было выкупить… Но не до конца я рассчитался! Нет, не до конца! Она крикнула что-то…, очень рассердилась… Я помню лишь её слова о том, что меня ждёт небывалое везение в работе… Хм… Во время странствий! Хм… Что за работа в странствии?.. Эх… эти её требовательные глаза, глаза самой Судьбы-Ведуньи, а потом такие гневно-несчастные… Не рассчитался сполна! А ведь… придётся!..».

Заснул без обычной десятиминутной медитации, выпив в буфете две (уже лишние!) стопки шнапса,… кажется киршвассера? И уже даже не струящаяся маревом сна, далёкая, дрожащая мреть окутала сознание, а мрачный морок, серая хмарь плотно надвинула на голову свинцовую шапку какой-то нежити, затмив всё живительное… Сам воздух словно исчез… Пришёл сон-видение:

Что-то очень напоминающее жутковатую картину Гойи «Полёт ведьм». Тоже три ведьмы левитируют… Но это теперь три полуобнажённые цыганки… Их длинные кудри волос точно острые языки чёрного пламени струятся кверху… ведьмы держат в руках обнажённую фигуру человека… Они прижимают рты к своей жертве, пожирая её плоть и высасывая кровь… Это же Стефан Иероним! Боже! А вот внизу я… Пытаюсь укрыться куском какой-то материи от чудовищного зрелища и адских звуков, складываю из пальцев кукиши, охранительные… Так делал дед… Какой-то белый, огромный кролик с красными глазами гонится за мной… Вдруг некая сила, некий огненный меч Архангела Михаила отсекает кролику голову… Эта голова, истекая кровью, побежала быстрее… Обогнала меня… А туловище пытается не отстать… Нора! Она всё ближе!… Меня гонят в Нору!… Ааа…

Проснулся… Пот… Головная боль… Ещё только два ночи… «Я не убегу… Нельзя бороться с бессмысленностью бытия, его беспомощностью, его гениальностью и жестокостью мрачной философией и мизантропией… Я ещё способен удивляться, способен ждать! Ну чуть холоден стал… Упрятал нежность в дальний карман… Немного скрытен… Да, меня гложет мыслишка, что ничего нельзя поправить… О! Я ведь нахожу аргументы! Я ведь профессор! Психолог-аналитик! Врач… От слова «врать»… Нет! Так нельзя! Ещё можно отдать то, что осталось… Заплатить! Чуду!… Фантазии?… Но можно ведь помочь, забыть… Повернуться спиной… Да… Драма самой жизни куда тяжелей и сложней, чем драмы в жизни! Куда как изощрённей… Она и с отрубленной головой… всё время… рядом… Внутри? Тот, мудрый, сказал… А этот: «Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни». Это что? Жить страстями? Как и он? Или что человеческое в человеке больше, чем высшая, божественная… Ха, чуть не сказал «сила»… Нет – силы как раз больше в страстности, греховном лукавстве… Стоп! Почему именно в страстности, почему в лукавом дерзновении мысли и духа? Гордыня! Прельщение! Можно ведь просто жить обустроенной, регламентированной жизнью! Трудиться много и честно… И не дать забрать себя мещанству и обывательщине… Нет… Вряд ли… Не по мне… И вообще – это женское «начало»… Жизнь, дом, семья должны быть согреты женой!.. И старые тапочки в родном доме как две тёплые ладошки бабушки… Разве это полинялые знамёна Тишины на флагштоках борьбы? Пусть во мне живёт этот филин ночи, пусть в тишине и мраке леса он таит неведомое… Но пусть из этой темноты рождается рассвет, рождаются грёзы! Сумеречные грёзы вовсе не враги утренним, солнечным… Это диалектика существования «зеркал». Сосуществование «отзеркаливания»! Это… «ставит на место», отрезвляет… В мозгу ведь нет «добра» и «зла», нет морали… Где «живёт» совесть? Вопрос Вопросович… Хм… «Жизнь-театр»… Тоже «зеркало»… Но почему ты, Шекспир, так «налёг» на трагедии? Амплуа? Твоё? Жизни? «Если у вас есть слёзы, приготовьтесь пролить их»… Хм… Ещё у меня есть сперма… Ха… Желудочные соки… Да… Психотип… всё из детства… Вот тоже «весельчак» – Мунк… Ну, про этого известно: отец! Жестоко-религиозен был его папаша. Пугал всё сынишку с пелёнок страшными муками… Вот и муки Мунка… Болезненная впечатлительность… И засомневался парень…, в нём, в Господе засомневался! Да так – что ЗАКРИЧАЛ… Архетип отчаяния, безысходности, одержимости… Взял папенька, да и смял душу своему дитяги! Таких бы папаш сразу в психушки определять… Чтоб заразу, власть тьмы не сеяли… Да что я?… Тоже ведь отзеркаливание! Религия – дьявольщина, Свет – Тьма… Смех – Крик… И Кьеркегор ЗАКРИЧАЛ… Страх и трепет…

… Третий день пребывания Моисея Бернардовича Машиаха в санатории «Приют Гулливеров» прошёл в его относительном уединении… Во время завтрака и обеда он и доктор фон Доппельт лишь коротко перебрасывались фразами на темы прочитанного гостем, вообще о пристрастиях в области литературы и искусства. Было похоже, что ужинать, как и вчера им суждено в одиночестве… Что ж… Это можно понять… Занятый, творческий человек вечером бывает уставшим, замкнутым… Рефлексирующим… Главврач ещё утром вежливо сообщил, что ему срочно (его кое-что, видите ли, осенило!) нужно поработать над одной «программкой», «методикой-ой», «планчиком-с», кое-что обдумать, кое-что полистать… Но уж затем он посвятит дорогого учёного гостя во все детали своих «задумок-мухоморчиков»… Эта его манера интриговать затейливо-метафорично-аллегорично подкупала. Ему можно было верить – «блюдо» будет приготовлено толково и со вкусом! С изысканным мастерством! Но это «затем»? Это пара дней, месяцев?

– А вы не скучайте! Замок в вашем распоряжении!

– Хорошо, спасибо… Не беспокойтесь… Я скучать не умею… Слава Богу! Но уже завтра…

– Что вы! Что вы! Завтра! – перебил Стефан Иероним с такой детской непосредственностью, с таким увлечением вовлекая другого в свои Игры. – Завтра вместе идём на утренний обход! Сегодня я ещё готовлю моих подопечных к встрече с вами… Ничего особенного… Рассказываю о вас… Что вы учёный, что вы внимательный, добрый человек… Интересный… Не опасный… Этого и вам… очччень желательно добиться… при первом же знакомстве… Велико первое впечатление! Ответственно!

– Я уже ответственен? Хм… – чуть недовольно пробурчал «добрый учёный».

– Не цепляйтесь к словам… Вам будет интересно! Ручаюсь!

«Ну… Ладно… Расстраивать мне никого не хотелось бы… Разочаровывать этого столь увлечённого доктора тем более… Да и любопытно мне… Его практика… Методики… и «планчики-с»…».

… За ужином, довольно бодрые, «напитавшие» себя благостным творческим уединением, оба коллеги-доктора были вновь склонны к милой дружеской беседе.

Умение вести в милом, дружеском тоне беседы о повсеместном, житейском дано большинству незлых людей. А вот в этаком же тоне «трогать за вымя» философско-социально-политические вопросы этого немилого и не очень-то уж дружеского мира дано лишь интеллигентам, то есть людям, умеющим выслушать, понять другую точку зрения другого человека. Ещё раз подумать над своей. Убедить свои убеждения, донести их аккуратно, неспешно до другого… Это… «заковыка»! Это… «загогулина»! И часть той самой интеллигентности… И здоровые нервы, конечно…

На сей раз беседа была о житье-бытье…

– А почему вы запираете двери в башне? От меня? – спросил Машиах.

– Ну что вы! Нет, разумеется… Нет… Так всегда… И с той, и с другой стороны… Это правило внутреннего распорядка… – спокойно ответил доктор.

– Как я не люблю эти «правила внутреннего распорядка»!… У меня… мой коллега писал книгу о «Карательной психиатрии»… Попахивает…

– Вовсе нет! – глаза Стефана Иеронима наполнились гневом и обидой. – Ооо! Вы ничего не понимаете! Как я сожалею! – он стих. Сник.

– Простите, милый доктор! Я, кажется, позволил себе лишнее. О боже… Понимаю! Ну…, болтанул… Ляпнул… – с большой искренностью и сожалением оправдывался Моисей Бернардович.

– Ммдаа… Так… Немного… Ммм… Ваше беспокойство о так и не найденной бабушке оправдывает вас… А, главное, – незнание простого привычного в подобных «санаториях» порядка… Порядок здесь необходим! Это тоже лечение… Нет – условие «блаженства», благодати… – и всё-таки глаза были у главврача… «сержантскими»… Ну – завуча… по воспитательной работе… Ключи от этих дверей есть (и мы их имеем всегда при себе!) у меня, охранника Ганса, санитара Фредли и Федерики. Охранник Ганс с женой Мерет живёт во флигеле… вы видели, когда выходили на территорию приюта их флигель. В основное здание замка они редко заходят… Да, пожалуй, и никто сюда часто не заглядывает, кроме Федерики… Далее… Первый санитар (он же садовник, уборщик) Фредли живёт одиноко, при санатории… В Большой Башне… Второй санитар Марти живёт внизу, в деревне, с семьёй… Он убирает, обстирывает Большую Башню, где, собственно и живут 12 моих пациентов… Рано встаёт… В семь утра он уже на работе… Час-два в одну сторону! Летом на велосипеде, зимой на мотоцикле с коляской… или на крытой телеге, ха, кибитке-тарантасе… Да, деревенский фиакр, лошадка или две… всё по погоде… То колёса, а то и сани… Ему в Большой Башне помогают все служащие, весь мой маленький обслуживающий персонал. Там, кстати, и Федерика живёт… С мужем Матиасом. Он повар. Там ведь и кухня…, и столовая… общая… Здесь столуюсь только я… И вы… Прислуживает мне… (э…нам) только Федерика… Да, да… Ей достаётся больше всех… Ну, и последний, третий санитар Йохан… Живёт внизу, в деревне… Уже в другой… Справа от Большой Башни, если смотреть на главный вход в неё… Тоже в семь утра уже здесь, на работе. Он, ха-ха, у нас снабженец… И мастер-золотые руки… Любой мелкий ремонт! Благодетель наш! Возит на вечной своей телеге с вечной лошадкой Фру свежий хлеб, молоко…, вообще припасы… Иногда и Марти просим что-то… Для больших ремонтов слесаря, плотника… вызываем из деревень… Фельдшера… Фельдшеры могут и зуб удалить, и чирий вскрыть…, и ранку какую… Ну, а по-серьёзней что – в городскую клинику везём… Редко… И почта сюда редко… Разве я что выписываю… Да, мой друг… Электроснабжение слабовато… дааа… Но есть запасной бензогенератор… И котельня есть! В морозы топим… Ну, это… Да вы не слушаете! Вам неинтересно?! – насупился фон Доппельт.

– Напротив… Мне нравится тут… Тихо… – вяловато ответил герр Машиах и вдруг встрепенулся… – А что за мостик? Такой жутковатый над расщелиной, лощиной там слева от Малой Башни? Два троса качаются на высоте 20 метров над острыми валунами в мелкой, быстрой горной речушке? И что в Малой Башне?

– Тааак… В Малой… Таак… Для хозяйственных нужд… – неохотно отвечал главврач – А за ручьём раньше пасека была… Пасечник жил… Это тёмная, старая история… Он жил полным отшельником, никого к себе не допускал… Говорят, что были и жена, и дочь… Или внучка? Ничего мы толком не знаем… И куда все…, и он… подевались лет 10 назад – неизвестно… Ох, рисковый мужик! Он, стоя на одном тросе и держась руками за второй (верхний) перебирался с коробами мёда сюда, к замку! И травы редкие, и ягоды-грибы… Ну и мы ему муки, сахару, соли, спичек…, разного… Он нам и дичь, бывало… Но – положит, возьмёт от нас и скроется… Ночами! А другой тропы нет! Только тросы! Вот какие дела… – фон Доппельт замолчал со значительным, полным ещё не рассказанных, да и отчасти не известных ему, но точно существующих диковинных тайн. Тайн, которые вроде рядом, за жутким мостиком, а возьми – перешагни! Эээ…То-то!

Выпили по стопочке… Что-то витало в наступившей тишине… Казалось, что за окном поднялся ветер, и тросы качались и пели… Две струны, две нити… Они-то знали всё…

– Я, профессор, всё думаю… Статейку недавно прочёл… Довольно заурядную, предвзятую, поверхностную… Эти «превращения», ну… лесбийские… Откуда они? Есть гермафродиты, есть мифы о расах двуполых существ – доктор Стефан Иероним как-то крадучись, явно скрывая что-то личное, подбирался к вопросу.

– Да всё бывает… Чаще это… чужая энергия извне… Как пожар! И погасить трудно… Да и ещё опасней… Новую травму, похлеще, можно… Да, превращение, да, привнесённое… Да, болезненное… Это чаще у девочек, девушек, молодых женщин… От неврастеника, психопата отца, от первого парня-жлоба и грубияна, от мужа-скотины… Это они, звероподобные мужички заставляют здоровую женскую натуру отвергнуть мужчин! Да я сталкивался… Частенько… В моей практике… одна скрипачка сказала о себе, о своей этой… проблеме очень метафорично, даже, я бы сказал… аллегорично: «Я носила в душе пластинку со своей родной музыкой… Но чужая злая игла исцарапала мою пластинку… И теперь в израненной душе звучит иная музыка… Чужая и моя одновременно… Ведь нельзя без музыки! Без нежного…».

– Да, понимаю… Прорастает нечто… И нельзя удержать! Удержаться! Один срыв, другой порыв… Ответ такой же раненой души… «Не удерживай того, что уходит от тебя! Иначе не сможет дойти до тебя то, что уже прорывается к тебе». Юнг. Но легко сказать… Уходит-то часто хорошее, привычное, чистое, родное… Если б злое… И если б то, что «прорывается» было… целебным, здравым для твоей психики… Что оно, это «новое»? И что будет…?

– Да… Ид действует по принципу удовольствия. А напротив, ха! с дуальным пистолетом – Суперэго! И стволом с тяжёлой пулей водит так… хи-хи, туда-сюда… под носом Ид! Регулирует, это полицейский-постовой-регулировщик… Ну, стихает чуток, на время, напряжение… Снимается… Это пограничное взаимовлияние и есть Игра Психики… «весёленькая»… – герр профессор сделал паузу и посмотрел на игру цвета в бокале – … Букет… Цвета… Вкуса… И Игра крови… В смешении… Гессе… Его отец, балтийский немец из Эстляндии, всю жизнь чувствовал… э… двойственность… напряжённость… мироощущения… От смешения культур, от привнесённой, проросшей русскости… Хм… Да… Пограничность! Как у экзистенциалистов! Как… хм… у меня… И воспитание… Детство… Родители… Отец Юнга-пастор, отец матери Гессе-теолог… и т.д.! Т.д… Т.д… Т.д…

– Да… Конечно… Игра… И Игра вытеснения… в подсознание, в бессознательное… Ммм…, Если отбросить тонкости объяснения, весь логос, (ах, уж этот логос!), то тайные желания слишком нас тревожат, чтобы быть осознанными… вполне… Но… тиранят! Тиранят в сновидениях хотя бы…Нужен такой перенос, такая сублимация… ТВОРЧЕСТВО – вот наш психоаналитик-духовник! И ещё – Другой! Наш «восемнадцатый верблюд»… И выбросить, вытравить из себя всё,… все мысли… «о белой обезьяне»…

– И поезд дальнего следования… Дорога!

– Мне один старичок,… снизу, из долины, всё внушает: «Много усердствуешь по-напрасну! Сердишь природу! Мы, крестьяне, люди земли точно знаем, что «чем глупее фермер, тем крупнее картофель… Ха-ха… Во оно как! И чем девка покладистей, да ласковей… пока девка, тем стервозней женой станет… Во оно чё!»… Видите… Прорастание картофеля, девок… Превращения! Ха-ха… Вывод: не злоупотребляй мозгом, логосом… Раз! Не верь «иллюзиям жизни»… Два! Благодать должна отдаваться, отдавать свои невинность и тайну… Без твоего упорства! Ид рождает Фарт! Это три! Если б в молодые годы… Впрочем, без пинков под зад не окреп бы «задний ум»… Ха-ха…

– О, молодость чудесна! Право, чудесна! Ну и что, что блефует! Иллюзиями кормит… И воспоминания порой как пасть крокодила… И смотрят в тебя «жёлтые глаза» какой-нибудь из правд… Ха – правда-палач! Уйди в тишину! В свою тишину!

– Вы что – умеете так?

– Нет.

– То-то! Грешки – они на роже! Кто-то всегда знает всё про тебя! Знает! И стоит рядом! Ты вечно беременен своей Совестью, своими прегрешениями… и чужими обидами… Ах, какой вред это всё приносит… Какое отравление…

– Ну, ну, доктор… Вам ли не знать о всех этих когнитивных штуках… Об отображении… Контрпозиции… О видах памяти… Имплицитная… Процедурная…

– Знаю, знаю… Знаю, кто «завязывает шнурки»… Вот этим и занимаюсь тут! Оставить только… «шнурки»! Всю «книгу памяти» в огонь! Для блаженства мало сжечь «десяток страниц»!

– Хм… Ну… Отчасти… Мне один писатель, пациент жаловался на память… Не могу, мол, слова отдельные…, простые вспоминать… А мудрёные – могу… Спрашиваю пример. Он и говорит: «гильотина», «ассоциация», «обречённость», «сокрушённость»… Ну, подобные… Голова защищается от себя – говорю!

– И вы?… Удачно,… продуктивно поработали с ним?

– Нет… Писатели – самые сложные пациенты! Вы сами говорите – логос! Это ведь и слово, и смысл, и образ. И, главное, структура! А чья? Бога – не человека! Вот и заковыка! Ну, скажите мне, куда я дену его самовозрастающий логос? Эту ловушку… Водкой не утопишь! Гессе лечится у Юнга… Гоголь хватает… кочергу…

– Вот, вот! – оживился фон Доппельт – Водкой – это плохо! Но есть, есть… ну, хоть транквилизаторы…, ну, галлюциногены…, и… – он вдруг смолк, испугавшись чего-то.

– Ну, ну… Вы ещё о гашише и опиуме… Нет, нет… Я советую творцам талантом защищаться, а не болеть им!

– Эттт как? – иронично спросил врач.

– Да сублимировать! Всё во всё… Повесить логос в воздух! И раскачивать, играя… Самоирония! Абсурд и сюр! Ведь – профессор резанул своим «третьим» глазом – Ведь всё не так! Всё не так! – он вынул изо рта тонкий, длинный мундштук и загубник своей трубочки, сжал в кулаке небольшие чубук и чашу и провёл рукой в воздухе что-то вроде змейки. – Пора бай-бай, доктор… По последней!

Доктор, заколдованный этой «змейкой» и этим «всё не так!», тоже как-то покачал, играя, своей короткой трубкой с массивной чашей и чубуком. Это движение-загогулина с заковыкой, наверное, должно было примирить логос с опиумом. Да… Скорее всего…

– Хороших снов, Моисей Бернардович. Глаза его были по-особенному желты.

Да, друзья мои! Нам, простым пациентам, порой кажется, что диагноз этих врачей-психотерапевтов такой неутешительный. Ай-яй-яй… Ой-ёй-ёй… может, всё-таки – водочки!? Ну и «травки»… Чуток… Дааа… Уж больно чуток наш психотерапевт! Чересчур… Отзеркаливает! Тонкая штучка! Почему зевота «заразна»? Что там всё-таки отзеркаливает… Если без врак… Может этакая «чёрная дыра», «Бермудский треугольник» воронкой увлекает позевать и других? Не в лёгких – в мозгу!

Давайте друзья, зевнём вместе с господином Машиахом и «зазеркалимся» в его сновидения. Тихо, крадучись…

Пустая комната… Два больших зеркала друг против друга… Возле одного зеркала сидит он… Руки правильно лежат на коленях… Колени прижаты друг к другу. Рот тоже сомкнут. В зрачках остекленевшая пустота. Дыхания нет. Возле другого, противоположного зеркала, сидят трое: фон Доппельт со связанными руками, какой-то пастор со скрещенными на груди руками и ещё важный господин, держащий в руках весы и термометр. Посередине, между зеркалами, на полу – огромные «песочные» (по форме) часы. Но они заполнены не песком, а крохотными голыми человечками, наподобие тех, что рисовал Босх. Человечки барахтаются, цепляются друг за друга, но падают в «узкие врата» часов-чистилища. А те, что уже упали, корчатся от боли. Точно жарят их уже… на пресловутой адовой сковороде…

– Вы жалуетесь, что не можете сейчас работать… Что у вас не депрессия, а период «накопления»… Так? – спросил психоаналитика важный господин.

– Простите, с кем имею честь?

– Я – уполномоченный по связям Обязанностей, Прав и Правд. Моя фамилия Болт. Герр Болт. Итак?

– Я, герр Болт, точно опустел… И всё вокруг… Поле… Шум ветра… Не на чем сосредоточиться, не о чём «Болт-ать»…

– Разве? А мне и доктор Доппельт, и пастор сообщили, что в вас ещё много порывистости… этого вашего «ветра»… И что яйца ваши ещё свежие.

– Хм… Яйца – да… Но…

– Вот весы. На чашах материальное и идеальное. Ваше… А вот термометр с вашей температурой счастья и справедливости… – заявил пастор.

– Плохо… Вес и тепло не в норме! Для психоаналитика, Поэта и Философа – плохо! – рассудил фон Доппельт.

– Вы что! Вы в самом деле боитесь смерти? – спросил важный Болт.

– Да не особенно… в цепи воплощений… есть надежда увидеть мир без… винтиков, болтиков и дураков. Только блаженные пасту́шки и пастушки́ пасут тучных уполномоченных на сочных лугах.

– Вы дерзки! Вы забыли, что много баб с пустыми вёдрами ещё встретятся вам на вашем пути – заметил пастор.

– Танцующих? – всё дерзил и стебался профессор.

– Он ещё фиолетовые нашивки на наших жёлтых плащах не уважает! Самое святое! – зло высказался главврач.

– Но мы приходим в этот мир не за этим! – Машиах попробовал схитрить и повернуть разговор на философскую стезю. – Только неправильное привносит в этот неясный мир загадочную, притягательную блажь!

– Вы! Вы!… Вы… мелете что-то нелепое! Вы великий путанник… Или притворяетесь?! Почему в ваших объяснительных так много многоточий? – Болт не на шутку был рассержен.

– Нелепое не мелют… Его лепят… Между точками… И лучшее совершенствование – без усилий… Как податливая вода плавно заполняет все… Воздух… Лао учил преобразовать свой лик к внешнему миру без (внешних)… усилий… За пределами слов, смыслов, идей и теорий открывается бездна «не-правильного», иного, того другого (совсем!), что ломает любую только что «приготовленную», «подсоленную», «взвешенную» и «тёплую» истину! Самые выразительные, яркие, мудрые слова – невысказанные! Самое сильное воздействие – бездейственность! Самая прочное то, что происходит, гибко, плавно,… в глубокой, тихой воде… А воздух…

– Хватит! Хватит нести бред! – бесновался уполномоченный. – За Пустоту ратуете! Тихий омут! Где черти!… Дааа… Распустились тут… И вы, доктор Доппельт! Пришлю к вам с проверкой Весовую комиссию! Ох, пришлю… И старшему Взвешивателю всё доложу…

– Но декартова комиссия нам разрешила выходить за пределы допустимости осей абсцисс и ординат… А профессор Машиах очень ценный… высокий… На ось аппликат мы не… – блеял главврач фон Доппельт…

– Там нежить! Там гул небытия! И Пустота Чёрных дыр! – возмущался пастор.

– Но ему разрешено… – совсем униженно, вдруг поменявший позицию, почти взмолился Стефан Иероним. – Я ведь тоже не понимаю слов псалтыря… О моем кумире, – о Блаженстве духа! О самом Святом. Ну что это, пастор: «Блажен, кто возьмёт и разобьёт младенцев твоих о камень» – глаза в страхе и тоске – разве разорители и опустошители имеют право употреблять слово «блаженство»… Они жестоки!

– Это бунт! Вы задаёте вопросы! Ему! И тому, что Он сокрыл от людей!.. Ишь – параллельны миры! Ишь…шь…шь… – шипел пастор – Наша «тройка» пока не может вынести… решение… Отвечайте анкету! И вы, герр Доппельт… Тоже… Только короткие ответы… Тема: «Логос»! Божий Логос! Его Слово! Итак:

– Что для вас Цель? – начал «допрос» Болт.

– Игра – ответил Машиах.

– Блаженство – ответил Доппельт.

– Что иерархия? – спросил пастор.

– Анархия – неохотно, не стараясь задуматься, ответил Машиах.

– Равновесие – ответ словно был у Доппельта.

– Что парадигмы? – спросил Болт.

– Ну… сочетаемость… Или, ха, несочетаемость слов, порядка слов, смыслов, вообще порядка… Например, таких вот «троек» – это Машиах…,

– Ровнодушие – быстро сказал главврач.

– Серьёзней! Что есть метафизика? – спросил пастор.

– Ирония, созерцание Великой Пустоты… – Сказал нехотя профессор.

– Хм… Музыка… Медитация… Орган, дудук, тибетские чаши, бубен, пан-флейта…

– Хватит! Достаточно чепухи… – раздраженно махнул рукой пастор.

– Дааа… Даже речь бывает нелепа… Несуразна… Что есть рОвнодушие? Ра…? Буква А? – усмехнулся Болт.

– Конечно… Так… Не всем дано понять! Не вам! Ровнодушие – это ровные души! Это прохлада в Храме воздуха в душный, жаркий полдень! Это маятник, раскачивающийся мерно, в покойной Пустоте сознания! На нити Блаженства!

– Мы! Мы все хотим на маятник Блаженства! – Маленькие человечки в песочных часах принялись раскачивать их. Они пыхтели, суетились вразнобой, толкали друг друга. Эта демократическая сутолока только мешала ровнодушию, и, наоборот, человечки из верхней чаши чаще падали вниз.

– Вот видите! Это глас народа! Всему есть мера! Мерка числителя, его вес и температура знаменателя – наставлял с видом победителя пастор.

– Ах, да, ах, да… – соглашался маловерный во всём герр Доппельт. – Не хватает нам ещё точек разрыва второго рода в эпилептических приступах.

– Вот! И сингулярности воздержания! То есть несуществования ни первой, ни второй производной от функции сластолюбия…, и без точек перегиба! С жутким экстремумом, перегибом вожделения, распутства, блуда,… бл…,бл… – булькал уже согласными несогласный уполномоченный.

– Да они заговорщики! Члены тайных конспирологических групп, адепты теории заговора, теории элит! Ассоциации «лёгких путей»! Агентства «Узких Врат», Пещеры «Открытых дверей»! – напирал на рычащую «р» пастор.

– Нет! Нет! Увольте! Извольте ли видеть, что мы стремимся к такому абсурду и сюру, если смыслов – нечетное число, а высказывание логоса состоит из чётного числа слов! Обратная теорема неверна! –главврач с особой напыщенностью выпятил багровые губы и выпучил жёлтые глаза.

– Да… И особую глубину мы прозреваем в четности числа «ноль»! Не «нуль»! Это недопустимо – вольнодумствовал профессор Машиах.

– Безобразие! Именно «нуль» изыскан! Благонадёжен! Не сметь думать! Тут вам не математика!

– Но есть ведь специальное разрешение… – шёпотом на ухо Болту, подняв брови и указательный палец к самому верху начал говорить главные догмы герр Стефан Иероним. – Кротость! Нищета духа! Волкам в овечьей шкуре разрешено с 8 до 9 утра задумываться над знаком бесконечности! И над «критикой чистого разума» тоже! А перед сном, помолившись, полистать «лист Мёбиуса», и до подъёма…э…э…

– У вас от «подъёма» до… «подъёба» – один шаг! Мы – «интеллигенты в штатском» должны быть на-чеку!

– Как? Как?.. На ЧК? В ЧК? – притворился нерасслышавшим «неинтеллигент»-агент конспирации Машиах – У нас в Красном уголке портреты «Шо»: Шопена и Шопенгауэра! А в Синем – Заратустра и Нищше… Вот в Белом… Может Маркса? Или Марка… Ну, Аврелия?

– Можно… – вдруг примирился уполномоченный. – А мочатся ваши пациенты по расписанию…?

– О! – да! Но порой – раз-и-писают… – горько отметил главврач.

– Объясните им ещё раз закон Паскаля! Об равнодавлении,…э…ровнодавлении… вашем… Ну, что равное давление во все точки мочевого пузыря! Это как-то снизит… общую экзистенциальную сингулярность в туалетах… – задумчиво-соглашательски повёл себя и Болт. Который герр… Можно и херр… – Ничего… Ничего… Откачаем! В Белый уголок… А Календари? – Вдруг спохватился начальник. – В Розовом углу? Где Розовый Кролик?

– Всё по-положенности – врут! – заверил главврач.

– Кефир?

– В соответствии с третьим законом Ньютона! Одинаково давит и на либидо, и на мортидо! – отрапортовал доктор.

– Вот это радует! – все захлопали в ладоши…

Громче всех те… В песочных часах…

… А Стефан Иероним спал как обычно – отвратительно… Он перед сном побывал в своей «кладовочке»… Он не мог без этой привычки… И что же он там делал? Медитировал? Ровнодушничал? Ему снилось:

– Зачем мы лезем на этот чердак? – шепотом спросил Машиах. – Это тот дом? Тот? Где провёл детство Юнг? И его чердак?

– Надо! Мы проникаем в голову Карла Густава! В его «чердак»! Ха-ха – пыхтел фон Доппельт.