Читать книгу Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1 - Игорь Шелковский - Страница 2

Дорогие Алик, Лида!

За последние дни не имел ни одной свободной минуты, чтобы сесть за письмо. Столько впечатлений, столько всяких событий и такое множество деталей, что я стараюсь всё это на первых порах хотя бы удержать в памяти, чтобы потом описать в письме.

Начну с настоящего момента. Сегодня воскресенье, раннее утро, солнце, мы в горах на высоте полутора или 2-х километров. Ночевали в доме двухсотлетней давности, прекрасно сохранившемся и функционирующем. Мы – это Христиан, его жена Марианна, их дочка Христина, гостящая у них девушка из Турции Шугета и я, свалившийся на них как снег на голову. (Забыл ещё упомянуть о собаке по кличке Волье.) Добирались сюда сначала на машине, которую вёл Христиан. Ехали по прекрасному шоссе и на невероятной скорости. Так здесь ездят все. Лишь на опасных местах, поворотах шоссе стоят ограничители скорости 80, 100 (не выше ста!). Заехав в горы, оставили машину у ресторанчика в селе и продолжили подъём по канатной дороге. Забрались очень и очень высоко в кабинке, напоминающей кабины чёртова колеса в парке Горького. Потом долго шли вверх и оказались совсем уже на небе, и открылись вокруг все горы с пастбищами, лесами, с сёлами где-то внизу. Шли по хребту, под ногами трава, душистые цветы на низких стеблях, затем немного спустились вниз к дому. Шугета говорит по-турецки и по-английски, я говорю по-русски и немного по-французски, Марианна говорит по-немецки, по-английски и по-французски, Христиан говорит на всех перечисленных языках. Вот так и объясняемся. Вечером поужинали при керосиновой лампе и пели песни.

А сегодня утром я проснулся от перезвона колокольчиков на коровах, которые окружили дом, тёрлись о стены, лизали брёвна. Вышел на порог, коровы ласковые, соскучившиеся по людям, лижут руки, жуют штаны. Дом стоит (точнее висит) на таком крутом склоне, что ходить около него трудно, но коровы привыкли – бегают вниз-вверх.

Вот видите, стоило мне уехать, и я пишу всё не о том.

А начну я теперь со своего отъезда. Поезд тронулся. Спутники по купе – молодая высокая хохлушка, едущая к своему мужу в Карл-Маркс-Штадт, и шофёр из Херсона, говорящий с сильным украинским акцентом, по взглядам почти русский шовинист, по национальности – немец. Она – Нина, он Эдвард Августович. О чём-то весело проболтали весь вечер, и я лёг спать на свою третью полку с чувством, будто еду в Симферополь или Новороссийск. <…>

Утром проводник принёс декларации. Почему-то очень волновавшиеся, мои соседи по купе стали их заполнять. Я тоже. Кое-как справились. На основные вопросы: не везёте ли наркотики, опиум или приборы для их использования, дружно ответили, что не везём. Проводник сказал, что в Бресте поезд будет стоять полтора часа, можно выйти погулять, и мы с Августовичем воспользовались этим, оставив девушку на всякий случай в купе. Разбрелись по вокзалу: я пил кефир, он сдавал советские деньги в сберкассу, поезд после перестановки на другие колёса должны были подать с Варшавской стороны вокзала. <…> В купе вошёл таможенный служащий, взял мою декларацию. «Вот вы пишете 2 скульптурно-декоративные работы. В каком магазине покупали?» «Ни в каком, это мои собственные. Я художник». Ушёл, поезд тронулся.

«Когда же смотреть будут?» – волновались мои спутники. «Вот сейчас, немножко отъедем», – успокаивал их я. Ехали дальше. Проехали реку, платформу с польским пограничником. Не заметив никакой границы (кажется, это всё же река), оказались в Польше. Поехали по заскирдованной Польше. Аккуратные полоски полей. Всё убрано, снопы в ровных кучках, перелески. Иногда кажется, сейчас объявят: «Софрино, следующая – Калистово». Но есть и что-то новое – на станциях двухэтажные вагоны пригородных поездов. <…>

Польши хватило на день пути. Незаметно прошла гедеэровская граница, отмеченная лишь появлением пограничников и штампом в паспорте.

К вечеру в окошке показалось Беляево-Богородское – поезд подходил к Восточному Берлину. Была уже ночь. <…>

Несколько долгих остановок на больших пустых вокзалах. Показался Западный Берлин. Рекламы, огни, широкие автобаны, ныряющие под пути. Проехали кладбище с зажжёнными свечами, рядом едет двухэтажный автобус. Ложимся спать. Нас уже двое, девушка вышла, кажется, во Франкфурте-на-Одере. Франкфурт-на-Майне будет на следующий день.

С утра смотрю Западную Германию. Первые впечатления: дома только что покрашены, чистые блестящие стёкла. Много цветов везде: на окнах, в палисадниках, гаражах, огородах. Открываем окно – запах свежей травы, иногда сена. Необычайное – свалки автомобилей. Как будто заботливый родитель сгрёб в кучу детские игрушки: ярких красных, жёлтых, зелёных цветов машинки, слегка подбитые. Вообще ото всего – ощущение повышенной цветовой интенсивности. Иногда производит впечатление необычной высоты и формы труба из красного глянцевого кирпича в чёрную искру на синем фоне неба.

Входит чиновник в форме с белым кожаным верхом фуражки, усатый. Смотрю на лица пассажиров пригородных поездов во Франкфурте-на-Майне: в моде усы. Лица загорелые. Вот часто повторяющийся плакат – реклама сигарет: симпатичный молодой человек с пышными усами. На электровозе бордового цвета с чёрной отделкой – Мопассан.

Поезд идёт на юг. Больше солнца, света, показались горы, поросшие лесом, виноградники. В вагоне, кроме меня, семья советского дипломата. Купе почти пусты. Не заметил границу со Швейцарией.

И вот конечная остановка. Я в Базеле, и мне нужно самому думать, что делать сейчас по выходе из вагона и вообще в этот день и дальше. <…>

Нахожу почту. Пытаюсь дозвониться в Москву. Все поочерёдно заказанные номера не отвечают. Дозваниваюсь лишь до Серёжи [Есаяна], разговариваю с Верой, прошу её позвонить вам. Она удивлена: «Откуда ты звонишь?» «Из Базеля».

Звоню Лизе в Цюрих. Такое же удивление. Ещё многих предстоит мне удивить в этот день. Обстоятельства обстоятельствами, но здесь не любят неожиданных визитов.

Пока всё. До свидания. Целую всех.

Игорь

Алик, поскольку я сейчас очень ограничен временем, то основные большие письма я буду писать тебе, а уж ты знакомь с ними всех наших общих друзей. Все письма будут пронумерованы, и копии их будут оставаться у меня, так что ты сообщай, если будет пропуск в номерах, какое письмо ты не получил, я вышлю его повторно.

Я буду стараться писать обо всём подробно, поскольку мне кажется, что это важно. Мы все там, в Москве, неточно представляем как здесь. Дело даже не в том: лучше – хуже, а просто неточно или вообще не представляем.

Например, мои представления, связанные со словом «галерея», были совсем иными, чем это оказалось на деле, по крайней мере в Цюрихе. Здесь это и по виду и по размерам – небольшой магазин, скорее книжный, в котором кроме книг, открыток (а этого такое изобилие!) по искусству, есть ещё эстампы картинок и иногда скульптура во дворе.

Кстати, в одной из галерей я увидел почти что работы Бори [Орлова] (металл, проволока, гипс) и рельефную графику почти как у Димы [Пригова]. В галереях есть обычно в продаже современные классики: Пикассо, Брак, Матисс, Дюфи, есть новые – Христо и др. Макс Билл делает очень красивые литографии.

Эту страничку письма я пишу в ожидании пригородного поезда. Более-менее научился ездить на них. Внутри они напоминают самолёт: алюминий, пластик, комфортабельные туалеты с бумагой (!) и бумажными полотенцами. Кстати, в маленькой Швейцарии всё очень просторно – вагоны, тамбуры, места в вагонах.

Кроме того, нужно знать, какую кнопку нажать, чтобы войти в вагон и выйти из него.