Читать книгу Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2 - Игорь Шелковский - Страница 3

Дорогой Алик!

Получил твоё письмо от 25-12-81. <…> Мне его переслали в Нью-Йорк, где я был с 26-го декабря по 12 января. Возвращаясь из гостей, мы его вынули из ящика, потом внимательно читали с Сашей Косолаповым до 3-х часов ночи. Все оставшиеся дни я возил его с собой и перечитывал, изучающе, в дребезжащем нью-йоркском сабвее. В последний вечер мы обедали большой компанией с Нортоном Доджем. Это американский коллекционер русского искусства, он живёт под Вашингтоном и приехал на несколько дней раньше, чем собирался, специально, чтобы повидаться со мной. Первыми его словами были слова о том, что он готов и впредь поддерживать наш журнал на тех же условиях, т. е. что мы будем давать ему взамен работы художников журнала. Причём это должны быть вещи, сделанные в России, т. к. это принцип его коллекции. Этот же принцип и предмет нареканий со стороны многих художников, т. к. придерживаясь его, он большей частью покупает чёрт знает что. Но он всячески популяризирует свою коллекцию, даёт, в отличие от Ж. [Жака Мелконяна], вещи из неё на все русские выставки, иногда и субсидирует их. Беря вещи от нас, он будет хорошо платить, т. к. это совпадает с его желанием поддержать журнал и, кроме того, деньги на благотворительность списываются с налога. Первым делом он спросил, нет ли у нас «панорам» Чуйкова или других его работ. Затем его интересуют работы Булатова, Макаревича, Сидура и вообще всех, кто в Москве. Он обещал прислать список имён, составленный по журналу. Т. к. самоокупаемость журнала, очевидно, вещь совершенно нереальная (кажется, я писал, что от продажи возвращается примерно 1/8 затрат, подробнее постараюсь написать в конце письма), то мы всегда будем зависеть от меценатов, от субсидий. Вариант с Нортоном Доджем наиболее реальный, т. к. здесь мы не просто выклянчиваем, а вступаем в товарообмен. Со стороны моральной я также считаю это дело нормальным: журнал создал многим художникам имена, теперь их ответный долг – не дать ему умереть. Тем более что речь идёт не об оригиналах работ: достаточно лишь авторских повторений, т. е. копий. Важна лишь подпись. Например, можно повторить одну из панорам на плоской фанере (или картоне), а я здесь склею её в куб. Так будет легче переслать, хотя как раз вопрос пересылки и является самым сложным.

До сих пор в моём ателье стоит рельеф Игоря М. [Макаревича] «Крест св. Игнатия». Год назад Ж. сказал, что эта работа принадлежит ему, т. к. он заплатил деньги Игорю. Но работу до сих пор не удосужился забрать, хотя я и писал ему напоминающее письмо. (Кстати, какие «мои письма» к Ж. ты читал? Кроме этого короткого письма, я уже несколько лет ему ничего не писал. Так же как и он мне. Послал ему № 3 и открытки, он и на это никак не прореагировал.) Если бы Игорь мог бы повторить эту работу или дать Ж. что-то эквивалентное, то этот рельеф я смог бы отдать Доджу и тем покрыть часть расходов по № 4. (Сейчас я подумал, что если Ж. теперь его срочно заберёт, то это будет знак того, что нашу переписку читает посторонний, следящий и за нами, и за Ж.)

Вот примерное содержание № 4: художники Абрамов, Чуйков, Вейсберг, Комар-Меламид, Лебедев, Худяков. Статьи Голомштока, Гройса и других здешних авторов, которые пока обещаны, но ещё не получены. Как всегда, я ещё не знаю, из чего наскребу раздел «Галерея» и что будет на второй и предпоследней страницах, всегда трудных для меня. Кажется, поездка в Нью-Йорк была плодотворной (о N. Y., будет время, напишу отдельное письмо), познакомился там с некоторыми возможными авторами и участниками журнала и обсудил материалы уже имеющиеся.

Обсуждал бы я и с тобой подробно все наши планы и намерения, если бы все эти детальные письма не отбирали столько времени, если б была уверенность, что каждое письмо и ответ достигнут адресата, если б знать, что информация не просочится в ненужную сторону или просто будет не так понята, и какие-то детали будут раздуты до фантастических размеров, и из них будут сделаны неправильные выводы. Да и сколько же времени надо на обсуждение какой-то детали, если даже в случае нормального, без приключений, прохождения письмо – ответ требуется месяц и больше.

Я считаю, что мы с тобой должны понимать друг друга с полуслова, с полунамёка. Внутренняя сторона книжечки Альбрехта предназначалась, прежде всего, для тебя. Что касается журнала, то у меня нет никаких редакторских амбиций, больше того, у меня просто нет времени этим всем заниматься. Я предпочел бы, чтобы ты мне присылал весь номер в законченном виде, со всеми статьями, фотографиями, подписями к ним, биографиями и пр. С меня бы хватило всей макетно-технической и организационной работы по выпуску номера в свет. Но из тех крох, что я получаю от тебя, я не могу составить журнал, мне нечем заполнить 60 пустых страниц. Кроме того, в этой работе, как и во всякой другой конкретной работе, есть свои сроки. Я тебе писал уже, что для ритмичного функционирования мы должны иметь ко времени выхода номера все материалы для следующего. И иметь их здесь, у меня, т. к. наличие их у тебя ещё ничего не говорит: они могут быть отобраны или пропасть при пересылке. Некоторое время я думал, что ты теперь вообще оставил работу над журналом. Я получил от тебя очень мало для № 3 и № 4. Всё, что ты пришлёшь в ближайшее время, очевидно, сможет пойти в № 5, а если промедлишь, то в № 6. У журнала уже определились его объём, примерное количество иллюстраций, рубрики. Последние можно было бы ещё разнообразить и ввести новые. Подумай какие. Как можно наилучшим образом использовать журнальные страницы?

Второй вопрос – это качество присылаемых литер. материалов. Я получил очень много нареканий от читателей и особенно от переводчиков за статьи Гройса и Пацюкова. Но с Гройсом мы теперь, после его приезда, можем говорить на равных, с Пацюковым же сложности продолжаются. Что такое следующие фразы: «Вместе с появлением мысли, рождаются новые коммуникации, новые смысловые связи и, наконец, новая реальность как проекция внутренней жизни человека и как сотворенная материя». «Основная черта современных тотемических представлений заключена в слитности социально-идеологического пласта нашего мира и человеческого общества с одной стороны и с другой соединение в них единичного и множественного». «Вполне возможно, что на современной фазе историй структура нашего пространства способна рождать мутантов…» и т. д. Это из статьи об Орлове (начало). Даже если у автора и есть какие-то верные мысли, то выражены они столь косноязычно, и главное претенциозно (статья так и начинается: «Представление о глубинном и сущностном…»), что понять и принять это почти невозможно. Переводчики часто спрашивают меня, как я понимаю тот или иной кусок. А часто я сам его не понимаю. «На первый взгляд, всё это напоминает наше представление о первобытном сознании, реконструируя которое мы склонны видеть именно в субъективно-объективной неразделённости наиболее существенное его качество» – на мой взгляд, это откровенное словоблудие. Зачем же мучить этим читателей и переводчиков, требуя от них ясно перевести на другой язык то, что неясно написано по-русски?

К Боре [Орлову] и Славе [Лебедеву] я не «отношусь пренебрежительно», наша старая дружба не мешает мне на них «смотреть объективно». С тех же пор мы дружили с Димой [Приговым], позже с Иваном Ч. [Чуйковым]. И Боря и Слава уже были в журнале (№ 1, № 2). Просто я думаю: что может дать ещё одна публикация. Читатель будет в недоумении пожимать плечами: почему этот певец сов. армии и флота считается неоф. художником? (Поди ему объясни, что нет, у него там в глубине штанов кукиш запрятан.) Новых работ Славы у меня нет, а из старых (2-3-х летней давности) две наиболее интересные уже напечатаны. Вейсберг будет в четвёртом №, но не могу сказать, что б уж очень сердце к нему лежало. На мой взгляд, это тип коммерческого художника, так же как Купер, Гороховский, Кульбак и многие другие, независимо от их места жительства. Это моё личное мнение, я его никому не навязываю, и пусть это будет только между нами. Не присылай больше его слайдов. Тех, что есть (5 цветных и 10 ч/б), мне вполне достаточно. Кроме того, в Париже очень много его вещей в частных коллекциях. Недавно зашёл в галерею Басмаджяна – там стоят у стенки 5 или 7 холстиков – новенькие, с иголочки. Всегда можно сфотографировать.

Теперь снова, в который раз, нужно поговорить о пересылке. Перечёл старые письма – ведь в каждом письме я пишу одно и то же. Получил ты моё письмо от 4-8-81?

Проверяй доходимость, не посылай на деревню дедушке. Если из 14 отправлений я получил 2, то это нельзя считать нормальным. Кроме того, у меня впечатление, что кто-то контролирует эту переписку таким образом, что до меня доходят наименее интересные материалы, а материалы нужные пропадают. Нельзя сказать, что совсем ничего не доходит, но то, что я получаю, я совсем не могу использовать в журнале. Вот сейчас получил от С. посылку с негативами и слайдами: в ней некто Борисов (6 нег.), 2 Кабакова (цв.), 2 Штейнберга (цв.), 28 слайдов и негативов Космачёва и 29 Шелковского. Здесь Алик и твоя вина. С одной стороны, ты жалуешься на отсутствие каналов, с другой – ты посылаешь, когда эти каналы у тебя есть, то, что мне совсем не нужно. Космачёв под боком, я всё могу получить от него самого, себя же я публиковать не собираюсь, тем более эти старые работы. Какой смысл посылать статью Риты Тупицыной об Абрамове (в пос. № 7, как ты пишешь, до меня не дошедшей) или биографические данные Косолапова? С ними я и так в постоянном контакте и могу всё получить более лёгким способом. Адрес Паперного у меня также есть. Хорошо, что ты решил переслать мне весь свой архив, у меня он будет в целости и сохранности. Но такими темпами – на сколько десятилетий это растянется? Ты и мой-то, наверное, ещё не весь переслал. В моём архиве были письма Ф. В. [Семёнова-Амурского], его фотографии, как бы мне хотелось их иметь сейчас. Последнюю порцию семейных фото я получил, спасибо. Получил также фотографии (ч/б) и диапозитивы Овсепяна. Человек он, по-видимому, действительно талантливый, но слишком молодой и крайне эклектичный: тут и абстракт. экспрессионизм, и концепт. иск. (документы), и поп-арт, и акции на природе и мн. другое. Я бы выделил что-то одно – напр., акцию «Поток» – и дал бы в галерею. На мой взгляд, это было бы лучше, чем выставлять на весь свет его эклектичность. Но 2 фотографии маловато, да и акций в № 4 хоть отбавляй. Впрочем, буду ждать твоих предложений.

Булатову передай, что у меня есть всё то, что было напечатано в «А – Я» и в Du. Кроме этого, есть слайд «Наташа» и несколько чёрно-белых фотографий со старых и новых работ, которые он мне послал. Нет слайдов с новых работ. Ч/б негативы Штейнберга были у меня ещё до первого номера. Они пыльные, плохого качества – так и вышло в журнале. Видишь ли, Алик, я совсем не против «демократического централизма», меня бы как раз больше устроило, чтобы все материалы собирались в одних руках, потом пересылались мне.

Повторяю, что я был бы счастлив получить весь номер готовым, а не возиться с его организацией. Но в наших условиях это невозможно. Гораздо более эффективна пересылка рассосредоточенная. Это и практика показала. Это никак не умаляет твоего значения как редактора. Статьи и основные материалы всё равно готовишь ты. В моём письме к Э. Штейнбергу (я его послал в апреле 81 г. – видишь какие сроки доходимости!) нет ни слова умаляющего твой авторитет. Даже в приписке с просьбой писать и дать мой адрес другим. Я по-прежнему уверен, что один или два человека не смогут поднять такой журнал. Он возможен, только если из множества людей каждый будет вносить свой вклад. Мне кажется, это твоя беда, что вокруг тебя не создался круг активных помощников, которые не по команде и не за деньги, а по доброй воле, из идеи делали б ту работу, которой так придавлен ты один.

Ну, кажется, теперь я приблизился к 10 пункту твоего письма, а именно: о маленьких книжечках. Я знал, что здесь наши желания совпадут, и рад, что так оно и получилось. Теперь, условием дальнейшей совместной работы ты ставишь «координирование наших усилий», но как ты себе это представляешь? При неуверенности в переписке, при пропаже писем и посылок, сколько же лет нам понадобится, чтобы скоординировать ту или иную деталь? Я напечатаю, вернее по мере сил постараюсь напечатать всё, что ты мне пришлёшь (если в каком-то редчайшем случае это почему-либо будет не подходить, то попробую тебя в этом убедить своими аргументами). Но мне совсем не нужна «заблокированная информация» о твоих планах. Мне с ней нечего делать. Никогда не информируй меня о твоих намерениях. Во-первых, ты, возможно, этим информируешь не только меня, во-вторых, мне важны не планы по изданию, а то, что до меня конкретно дошло, что у меня уже на руках. Так же считаю, что будет пустым фанфаронством писать, что и как я хотел бы издать, а конкретные планы строить очень трудно. Я вот объявил на обложке первой книжки названия семи остальных, а теперь вот мучаюсь: когда их удастся выпустить и удастся ли? Повторяю, что я постараюсь напечатать всё интересное, что ты мне пришлёшь.

Эту серию я задумал именно как серию книжечек одинакового формата, каждая книжечка будет иметь свой номер, но содержание и оформление их будет совершенно различным. Это могут быть и стихи, и только репродукции, и статьи, и публицистика и философские трактаты. В эту серию может войти прежде всего то, что не вошло (или по объёму, или по отдалённости темы) в журнал. Вообще она делается как бы на «отходах» журнала, на оставшемся неиспользованным илл. материале, ненапечатанных текстах. На обложки я использую уже имеющиеся клише. Даже печатать всё я собирался сам, хотя сейчас ситуация изменилась и у меня нет больше этих возможностей. Выжить можно было бы только в том случае, если делать их самому, предельно дёшево и так же дёшево продавать. Если книжечка Альбрехта была всеми воспринята «на ура», то сколько можно будет продать экземпляров Пригова, Вс. Некрасова или «Типажей». Три? Пять? Вряд ли больше. Книготорговцы об этом предупреждают. Покупать их могли б, может быть, лишь в том случае, если б они стоили не дорого, и если бы всё это шло именно как одна серия. Возможно, людям было бы интересно их коллекционировать, иметь в полном комплекте. В последние дни в Нью-Йорке я был в «Руссике», это большое (относительно, по эмигрантским масштабам) книготорговое предприятие. Их увлекла эта первая книжечка, они меня торопят: когда будут остальные? Я их предупредил, что остальные будут не столь массовые, но они пока не придали этому значения. Они предлагают разделение труда: мы издаем – они продают. Себе они берут 50 % стоимости книги. Как тираж они предлагают 500 экз., что, на мой взгляд, слишком завышено для книг не «массовых», вроде сборников стихов. Впрочем, они иногда продают книги не в отдельности, а целыми комплектами и даже библиотеками (напр., университетам). <…>

Вообще же я ставлю успех этого дела в зависимость от успеха доставания денег на журнал. Если будут деньги на него, то отрывая некоторые деньги и предельно снижая себестоимость, может быть, удастся выпускать какие-то брошюры.

Ну а теперь вопрос продажи журнала, который ты называешь «тонким, деликатным» и т. д. Здесь нет ничего деликатного, всё просто. Мы живём в разномасштабном мире. В Москве распродать книгу по искусству тиражом 10 т. экз. не составит никакого труда. Здесь же и тысяча расходится туго. (Это так же как голодный съест, не моргнув, чуть не полбуханки хлеба, сытый же – маленький ломтик, да и то, намазав предварительно маслом и положив кусочек сыра.)

Здесь такой выбор всего, что ты хочешь: книг, пластинок, видеокассет, путешествий, удовольствий, вещей, что денег не хватает практически всем: у кого есть тысяча – тому не хватает ещё ста франков, у кого есть миллион – тому позарез нужно ещё сто тысяч. Здесь любую денежку можно истратить с наибольшей пользой (цель может быть не обязательно низменной, но и высокой, в частности наша ситуация – ведь только отсутствие денег ограничивает издательские планы). Поэтому, если здесь что-то покупают – то только то, что остро необходимо.

Наши потенциальные покупатели – профессора университетов и искусствоведы, специализирующиеся на русском искусстве, отделения славистики. Число таких покупателей довольно ограничено, да и каждый из этих профессоров тоже стоит перед выбором купить ему «А – Я» или какую другую русскую книгу из сотен здесь издающихся (а стоят они все не дёшево), подписаться на наш журнал или на какой другой (русский) из нескольких десятков выходящих. Конечно, есть какое-то количество просто любителей искусства, интересующихся именно нашим сюжетом, но как к ним пробиться, как их информировать о нашем журнале? Отчасти такую информацию дают статьи и заметки в газетах (обычно в конце дается адрес подписки). Статья в Лё Монд 2 года назад дала примерно 30 подписчиков, в других газетах и журналах – 2-3-х. Конечно какой-то эффект дала бы специальная реклама, но деньги на неё в десять раз превзошли бы все будущие доходы.

Кроме того, чтобы всем этим заниматься, нужно время, нужен специальный человек, который добровольно, без оплаты занимался бы распространением журнала. Без оплаты, потому что откуда же взять денег на оплату, если журналы не продаются? Я готов дать любому весь тираж за половину его стоимости, т. е. с тем, чтобы он продавал и брал половину стоимости себе. Пока что я ещё не нашёл такого человека. Такой же разговор был и в «Руссике». Я им объяснил, что мы готовы дать им исключительные права и на журнал, но для этого нам надо, чтобы они взяли не меньше 2000 экз. <…> Они отказались – им это много, они бы взяли несколько сот. Другой вариант искать подписчиков – мы получаем полную стоимость, но до 20 % уходит на почтовые расходы. Когда ты писал, что может быть 300 эстонских подписчиков – ты ошибся не в 100 раз, и даже не в 300. Ты ошибся до бесконечности, потому что эстонских подписчиков было 0. Сейчас у журнала примерно 100 подписчиков, половина в Нью-Йорке, половина в Париже. На 1–2 №№ у меня было 100 подписчиков, мне надо ещё послать не возобновившим подписку напоминательные письма.

Как существуют западные художественные журналы? Они меньше, чем мы, зависят от подписчиков и продажи. Большую часть денег они получают от рекламы. Часто в одном номере и статья о художнике и реклама его выставки – значит, галерея заплатила и за то и за другое. Имя делает деньги, а деньги делают имя. Почему бы нам не печатать рекламу? А кто даст рекламу в журнал непериодически выходящий, не имеющий большого тиража и обращающийся к неизвестно какой аудитории? Пересылка клише в Америку и печатание там части тиража обойдётся во много раз дороже.

Теперь ещё немного об осторожности. Например, ты рассказываешь О. о том, что хотел бы посетить такого-то, единственного из оставшихся в живых свидетелей событий и т. д. Зачем? Если ты действительно это собираешься сделать, то то, что О. об этом знает, тебе никак в этом не поможет – это в лучшем случае. В худшем – это может тебе повредить. Ведь вы там, как ты пишешь: «живёте под топором и рискуете головой». Если же ты не собираешься этого делать, а даёшь эту информацию умышленно с целью создания себе репутации опасного и нежелательного элемента в расчёте на будущий отъезд – то, на мой взгляд, это тоже не очень осторожно и, может, преждевременно. Если ты решишь твёрдо уехать, то можно будет дать твою фамилию в журнале. Кажется, это помогло в случае с Гройсом и Тилем [Валентином Самариным (Тиль Мария)]. Последний приехал сюда примерно год назад. Он фотограф из Ленинграда. Он милый и добрый человек, но прожектёр. И не без амбиций. Привёз сюда ленинградскую идею, с которой носился по всем газетам и эмигрантским группам: устроить во всемирном масштабе «Русскую Ассамблею». Когда его спрашивали: а что это такое: – он давал какие-то невнятные ответы, а когда настаивали, то обижался и говорил, что «вы уже забыли, как трудно художникам там». Призывал же всех очень воодушевлённо и горячо: «Все западные деятели искусства примут в ней участие». В конечном счёте, по его объяснениям, всё сводилось к тому, что каждый делает то, что и раньше делал, но всё должно быть посвящено этой «Русской Ассамблее», главное выпустить декларацию и напечатать её во всех газетах.

Что касается отъезда, то, конечно, я всей душой буду рад тебя видеть здесь, так же как Алика Щ. [Щенникова], Ивана Ч. [Чуйкова]. Здесь жизнь трудна, но по-другому. Там же она совершенно бесперспективна.