Читать книгу Повелитель четверга. Записки эмигранта - Игорь Шестков - Страница 6

Ждать второй прививки мне пришлось три месяца. Вечность.

Многие непривитые успели за это время два раза благополучно привиться. И не сомнительной оксфордской Астрой, а солидным германским Байонтехом. Задирали нос и не без злорадства спрашивали меня, моргая довольными водянистыми глазками: «Когда же ты привьешься, друже? Скоро начнут прививать от новых мутаций, а ты все еще от старого варианта не привился. Сходи к врачу, что ли. Ты становишься опасным гостем. Не удивляйся, если мы больше не будем приглашать тебя».

Как будто от меня что-то зависело. Мне объяснили, почему конец июня – оптимальное для второй прививки время. Назначили дату. Я поверил. Не оспаривал мнение специалистов. Я ничего не понимаю в вирусологии.

Потратил эти три месяца на изучение графического наследия давно любимого художника – Альфреда Кубина. Занялся им всерьез. Купил полтора десятка книг, альбомов и прозы, в том числе папку из сорока рисунков пером – «Сансара» (факсимиле оригинала, вышедшего в 1911 году). Листал, читал, размышлял, сравнивал, фантазировал. Это немного скрасило мою печальную жизнь. Обогатило впечатлениями, которые в нашем карантинном бытии отсутствовали.

Как всегда, мне казалось, что художник нарисовал свои рисунки – специально для меня, для развлечения и утешения в черную годину. Показал мне, что все, что мы испытали во время этих кошмарных пандемических лет – существовало и раньше, что отчаяние и ужас были всегдашними спутниками человека, только иногда люди это забывали и жили, как будто в теплой сверкающей пене, но реальность рано или поздно ставила все на свои места. Опять и опять подводила человечество к краю обрыва. И безжалостно сталкивала многих в пропасть.

Кубин помог, отвлек, развлек, но не спас от депрессии и горечи. К тому же я по опыту знал, что за это «погружение» в чужой мир придется платить. И боялся, что мое разгулявшееся воображение построит для меня по чертежам Кубина индивидуальный ад. Будущее показало, что боялся я не зря.

24-го июня я поел геркулесовой каши с черникой, выпил кипятку и поехал в прививочный центр Темпельхоф. Раньше там был городской аэропорт, который построили еще при Гитлере. Колоссальное здание. Ныне – полузаброшенное. Во время блокады Западного Берлина, которую организовал человеколюбивый кремлевский дядюшка Джо, там приземлялись «изюмные бомбардировщики» союзников, спасшие берлинцев от голода и холода.

Поехал не на такси, а обычным городским транспортом, не хотел, чтобы опять до смерти укачало. На электроавтобусе до эсбана, затем до станции Ост-Кройц. Всего пять остановок. А потом – еще четверть часа по кольцевой линии, до Темпельхофа.

Докатил без приключений.

Отметил про себя, как много народу было на кольцевой линии. Темные люди. Какая уж тут «дистанция»… и, хотя все носили медицинские маски, было ясно – если бы в нашем вагоне ехал хотя бы один больной коронови-русом пассажир, то заразил бы нас всех.

Некоторые пассажиры кашляли. Другие коварно сдвинули маску вниз и дышали носом. А один молодой длинноволосый хиппарь, убедившись, что в вагоне нет полиции, демонстративно и брезгливо, как в свое время Трамп, снял маску и положил в карман. Гордо, как орел, осмотрелся, мол, мне ваша корона нипочем, а всех вас, трусов, я…

От станции эсбана до прививочного центра – еще полтора километра. Вначале надо идти вдоль улицы Темпельхофер Дам, потом свернуть направо и войти на территорию бывшего аэропорта через десятые ворота. А дальше – топать к Ангару номер четыре по широченной бетонной полосе, по которой раньше катили рокочущие самолеты.

Дошел наконец. Искал глазами очередь в Ангар… очереди как три месяца назад в Тегеле не было. Почему? Энтузиазм испарился? Или страх пропал?

Вошел в здание Ангара и сразу попал в заботливые руки указателей пути. Указатели указывали, показывали, говорили: «Витте…»

Это были арабы и чернокожие, видимо еще не зашедшие на пути изучения немецкого языка дальше слова «битте». Они были милы и любезны, особенно арабки. Или это были турчанки? Не знаю. Все они носили специальную униформу, а на кокетливых головках – пестрые платки.

Меня тут же подогнали к маленькому окошечку в фанерной стене и заставили еще раз заполнить анкету, которую я уже заполнял три месяца назад, потом я подписал освобождение от ответственности для эскулапов. Затем усталый молодой врач уколол меня в плечо, улыбнулся и покачал головой, выражая этим удовлетворение от проделанной работы.

Не стал дожидаться оформления электронного паспорта, вышел на улицу. Душно было в этом Ангаре номер четыре. Пахло людьми.

Побрел по полосе в сторону станции.

И тут мне стало плохо. Остановился…

Тупо смотрел вперед, искал глазами десятые ворота, пытался взять себя в руки. Но не мог.

Понимаете, я слишком долго ждал этой проклятой второй прививки. Боялся заразиться, как и другие. Необходимые дела откладывал на потом. Скопилось их целая куча. И куча эта шевелилась, дымилась как вулкан и была готова взорваться.

Ждал, ждал, ждал. Мучился, терзал себя. Так уж вышло, что на вторую прививку навернулись, как на вилку макароны,  – все мои ожидания, упования, надежды. И вот меня привили. Но ничего хорошего не произошло. Страх не перестал меня мучить. Я не стал свободнее и здоровее. Мир не изменился к лучшему.

И вот, я стою на полосе бывшего аэродрома. И не могу двинуться с места как испорченный самолет. Сзади меня – раскинула бетонные руки гигантская гитлеровская постройка, похожая на грандиозные ворота в преисподнюю с графического листа Кубина. Впереди – не видно ничего. Потому что на землю опустился клокастый туман. А из темных, низко висящих облаков, закапал теплый Дождь.

Сел на землю и попробовал успокоить бешено бьющееся сердце. Начал себя уговаривать.

Что это ты так распсиховался? Расквасился, как старая глупая тетка. Все хорошо. Тебя привили. Радуйся. Вставай и иди. Потихоньку все наладится. Дома тебя немка ждет. Может быть, опять курицу поджарит. Или рыбу. Вставай, вставай, это еще не конец комедии. А как же туман? Дороги не видно. Будущего нет. Наплевать на туман. Иди так, чтобы это ужасное здание было у тебя за спиной. Авось и придешь, куда надо. А будущее… его сейчас нет ни у кого.

Кое-как поднялся и пошел. И тут впервые услышал шум. Шум и топот бегущей толпы. Не поверил своим ушам. Откуда тут взяться толпе?

Шум становился громче, толпа явно приближалась.

Вскоре я увидел ее. Она… они бежали… они гнались за мной! Их было много. Кто это?

Расслышал их истошные крики. Лошадиными своими глотками они орали одно и то же: «Он не привился! Не привился! Он источник заразы. Убьем его! Убьем! Убьем!»

Тут я не выдержал и побежал.

Задыхаясь и спотыкаясь, побежал от бешено орущих людей. Людей? Бегущие эти существа были похожи на черных лошадей. Кентавры.

В руках их мелькали темные палки. Я боялся, что они догонят и забьют меня до смерти.

Они долго преследовали меня.

Я бежал по полосе, а потом, не знаю как, оказался на незнакомой берлинской улице. Свернул на другую. На третью. Как же все они похожи!

Помощи ждать неоткуда. Может быть, укрыться в церкви? Подбежал к церковной двери, постучал, толкнул, дернул. Заперто.

Черная толпа не отставала от меня. Прохожие на улицах присоединялись к бегущим. И превращались в кентавров.

Их дикое ржание резало мне уши.

Топот их копыт сотрясал землю.

Их смрадное дыхание отравляло небеса.

На берегу пересохшей реки они настигли меня, я упал в песок и закрыл голову руками.

…

Морок развеялся так же неожиданно, как и начался.

Я сидел на сиденье в вагоне берлинского эсбана. Вагон уютно покачивался. Напротив меня молодой японец играл с крохотной дочкой, лежавшей в детской коляске. Подал ей погремушку в форме сверкающего круга. Она засмеялась, схватила погремушку маленькой перламутровой ручкой и стала грызть ее беззубым ртом.

Авторский комментарий

О кентаврах. Лет 45 назад я стал художником. Открыл свое подсознание для вторжений подобных сущностей. С тех пор на меня совершают набеги герои Босха и Брейгеля, Гойи и Редона… и, конечно, фантомы иного происхождения… Мои современники или точнее – их двойники.

Умеренная мания преследования – мое нормальное творческое состояние. С тех пор, как я перестал использовать тушь и акрил – с конца девяностых – видения стали интенсивнее и ярче. Лет через пять страданий я стал их записывать, воспроизводить в форме текста. Все мои рассказы – состоят из этой странной субстанции. Так что то, что я тут описал – для меня – сугубый реализм, к тому же еще и обузданный (хорошо темперированный), потому что на этой чертовой взлетной полосе проскочило через голову много-много больше того, что попало на бумагу.

Позволю себе еще только одно замечание: для меня важнее всего в этом тексте, не прививка и связанные с ней переживания, не «вход в ад» в здании бывшего аэропорта, даже не пресловутые «кентавры», а улыбка и перламутровая ручка маленькой японки в детской коляске.