Читать книгу Псих - Игорь Сотников - Страница 4

Илья, заняв своё рабочее место, принялся за выполнение своих должностных обязанностей, которые требовали от него коммуникабельности в общении с клиентами и усидчивости, что и находилось в прямой зависимости друг от друга. Что поначалу у него не слишком получалось – в процессе втягивания в работу ответственность полностью поглотила его, останавливаясь лишь в момент перерыва на обед, который, надо честно признаться, никакими поглощениями не сможешь пропустить, и который (по степени того же поглощения) не имеет себе равных. А в виду того, что их рабочий график (из-за требований по беспрерывному процессу обслуживания клиентов) имел сменный характер работы – его обеденный перерыв протекал в обществе тех, с кем ему на данный момент выпадала смена работать.

На этот раз, как Илья посчитал, ему повезло со сменой, и, вместо шумных и иногда непредсказуемых сослуживцев, он сегодня мог отобедать в кругу более-менее не шумливой компании, состоящей из следующих сослуживцев: всегда дружески к нему настроенной, но почему-то при этом не слишком разговорчивой Ангелины; того ещё любителя различных золотых украшений, на которые он, наверное, тратит все свои сбережения – Антона, который всегда сам себе на уме и, возможно, ещё на ком-то; ну и четвертым в их компании была толстая Мила, которая, в общем-то, совершенно не соответствовала этому своему имени, источая брезгливую ненависть ко всем носителям брюк, а в особенности к тем, кто ещё и носил юбки, к коим можно было отнести всё отдельно от неё стоящее и сидящее рядом с ней человечество.

– Блин, а ещё говорят, что полные люди есть синоним доброты, – глубоко раскаиваясь своему заблуждению и, почесывая свой затылок, заключал очередной легковер, поддавшийся на эту удочку социальной рекламы.

– Да рот свой закрой, утырок, – бросает вдогонку ему, хорошо, что только слова Мила.

Она, если бы не её подруга, пожалуй, бросила бы вслед ему и куда более существенные детали убранства стола, за которым они ещё как полчаса тому назад познакомились для детализации их отношений, в которые, как всегда вмешалась экспрессивность натуры Милы, постоянно видевшая в глазах своих новых знакомых, намёк на её такую нестройность и, тем самым, заставляющих её нервничать и давать волю своим чувствам.

Хотя, быть может, они просто не видели того, что она предполагала в них, но что, в принципе, для неё дела совершенно не меняло и – значит: держи ответ за все свои действия, и двойной – за бездействие. Так что Мила, хоть и несла с собою потенциальную опасность, но в виду того, что она не являлась тёмной лошадкой (или лошадью для её сменного коллектива), то зная все её закидоны, на которые, между прочим, стоило посмотреть, но пока идёт обед, от неё вряд ли услышишь внятное слово, кроме чего-нибудь там: «Подай…», – то за неё можно было не переживать.

Илья, заняв за столом место напротив Ангелины (в дружеских кругах зовущейся Гелей), и не имея большого настроя к разговорам, принялся за свой обед, который он заказал в складчину с остальными. А разве нужны были какие-либо слова, когда даже твои приготовления к обеду, с этой расстановкой маленьких коробочек, вызывают искренний и радостный интерес у этой смешливой Гели, которая, по странной прихоти обстоятельств, синхронно с Ильёй достаёт из коробки те же самые пакетики с едой что и он, а это приводит того в немалое восхищение, после чего Илья даже делает предположение, что Геля обладает экстрасенсорными способностями, раз так легко угадывает то, что хочет сделать он.

Отчего Геля только мило хихикает, приводя Илью в неописуемый восторг, а Милу – в нервический припадок; с её места просто нестерпимо смотреть на это безобразие.

– Тьфу, глаза бы мои на это не смотрели, – в сердцах расплёвывается она и, отодвинувшись подальше, тщательно заедает это безобразие огромной булкой.

Но Геля и Илья не замечают недовольства Милы, да что там Милы! Пожалуй, в этот момент для них рядом не существует никого, и Геля, польщённая предположениями Ильи о её способностях, видимо, пытается развить их, обратив свой взор на него. Ну, а для того чтобы результат был в высшей степени удачным – для этого требуется внимание и усердие, что и стала проявлять Геля, не сводя своего взгляда с Ильи, который, по всей видимости, оказался натурой мало внушаемой и подверженной внешнему влиянию. Что было, и так и, одновременно, не так.

Рано оставшись без матери, Илья по обстоятельствам не зависимых от людской воли, а скорее находившихся в компетенции высших сил, он хоть и не остался предоставленным самому себе, но, тем не менее, с того времени его общение с близкими людьми снизилось как минимум на половину, и ему пришлось искать замену этому новому обстоятельству во внешних жизненных источниках, которые, опять же, не слишком спешили заметить эту его утрату и действовали в независимости от предпочтений самого Ильи.

Ну, а жизнь никому не отдаёт своих предпочтений и учит всех под одну гребенку, ну по крайней мере до того возраста, пока вы сами в желании переформатировать свой образ не сможете приобрести для себя новую расчёску.

И как итог всему, несмотря на ваши конечные результаты, будет всё та же слепота окружающих, с высоты своего мнения и в зависимости от обстоятельств заявляющих: «А из него ничего другого и не могло получиться…», – либо же: «А что вы хотели, если он всегда таким и был?!», – что собственно не сильно волновало Илью, который по воле всё тех же обстоятельств, стал очень внимательным к окружающим, и для которого подобные умозрения людей на мир не были в новизну. С чем, впрочем, приходиться мириться всем нам.

Но всё же Илья не отстранился от мира, он предпочитал общаться с ним через свою приметливость к окружающим, что слегка смахивало на ментализм, но всё же не имело большого выражения в нём.

Илья, скорее, больше значения придавал различным приметам и знакам, которые давала каждому (но замечалась только внимательными) природа, в качестве подсказок, и стоило только Илье озвучить какой-нибудь из замеченных им знаков – это приводило в большое замешательство тех людей, к которым обращался он.

Ну, а так как при этом Илья не считал нужным подслащивать пилюлю – как правило, подобные откровения ни к чему хорошему не приводили, а только лишь способствовали росту к нему неприязни.

– Эй, менталист. Предскажи моё будущее, – жуя сэндвич, сидя в весёлой компании единомышленников и, заметив приближение Ильи, залилась смехом Мила.

– Будешь одинокой и злой тёткой, пугающей своим видом соседских детей и их родителей, – на ходу, проходя мимо их стола, заявил Илья. – Ах, да… – остановившись, сказал Илья и, подумав, добавил. – И, пожалуй – ещё толще.

После чего зрачки Милы расширяются, и она застывает в онемении с открытым ртом, непроизвольно уронив свой сэндвич, чего она никогда не позволяла себе. Над их столом образуется мертвая тишина, грозящая вылиться в нечто скандальное, что, конечно, неприемлемо для находящегося здесь в кафе, за столом вместе с Милой и ещё несколькими сотрудниками Виктора. Но и оставлять всё так никак нельзя, и Виктор решает вмешаться, предвосхищая действия Милы, которая уже немного оправилась, начав действовать через голосовой набор слов.

– Я не поняла, чего это он сейчас сказал? Э?

Но Виктор, как их непосредственное вышестоящее звено в цепи начальствующего аппарата, обращается к Миле с тем, чтобы она успокоилась и, что он сейчас же разрешит проблему, поставив на место этого наглеца.

Милу, случись это при других обстоятельствах, конечно, было бы очень сложно унять, но присутствие Виктора, в некотором роде не даёт ей проявить себя во всём блеске, в котором (с определёнными видоизменениями) она всё же хотела как-нибудь предстать перед самим Виктором, который, по её мнению, заслуживает большего (ну, вы понимаете чего? если, конечно, вообще способны понимать!).

– Илья, – окликнул того, подойдя к его столу Виктор.

– Слушаю, – последовал ответ, принявшегося за свой обед Ильи.

– Так нельзя говорить, – наставительно произнёс Виктор.

– Что именно? – непонимающе ответил Илья.

– Такие оскорбительные вещи, – вздыхает Виктор, не ожидавший такого непонимания Ильи.

– Ну… Она же хотела узнать будущее. Так я-то тут причём, если оно ей не нравится, – с простецкой наивностью отвечает Илья.

Этим он заставляет вздохнуть от бессилия Виктора, который уже понял, что мало чего добьётся, но тем не менее предпринимает последний примирительный шаг.

– Ну ты же знаешь, что закомплексованные на чём-то люди, если дело касается их маленькой проблемы, не желают знать и слышать правду про это.

– И что от меня требуется? – Илья решает поскорее отделаться от Виктора, не способствующего аппетиту.

– Ну, хотя бы – извинись, – следует ответ скользкого Виктора.

– Вот ты за меня и извинишься, я надеюсь, а то мне ещё обедать надо, – отмахнулся от него Илья, принявшись за обед.

«Сука!», – про себя сказал никогда не убирающий улыбку с лица Виктор, следуя обратно к столу. И он не собирался всё так оставлять, и после обеденного перерыва вызовет Илью к себе, где ещё раз заявит о недопустимости такого поведения, а если кому-то это непонятно – за него никто не держится, и можно будет легко расстаться.

«Сука!», – прожёвывая жёсткий кусок мяса, подумал Илья, но к кому или к чему (а может, и к тому, и к другому) это относилось – так и осталось невыясненным.

Также было непонятно, а всё из-за загораживающей стол спины Виктора, как отреагировала в тот момент на всё это сама Мила.

О чём, конечно, не очень трудно и догадаться: после этого небольшого злоключения, сама Мила стала питать (что она, впрочем, никогда не переставала делать) к Илье не меньшую (что, опять же, строго в соответствии с ней) неприязнь, которая затаилась в ней, ожидая удобного момента для отместки. Так что зря Илья так расслабился сегодня за обедом, не ожидая неприятностей от общения со своей сменой.

При этом надо заметить, что Илья не слишком часто себе позволял делать такие замечания, которые чаще приносили неприятности всем, чем удовлетворение от услышавших их, но в тот момент, его, видимо, застали врасплох, вот он и выступил в качестве говорящего не то, что от него хотят услышать.

В чём, конечно же, было не меньше вины самой Милы, кинувшей Илье вслед это замечание: «Менталист…», – которое подразумевало под собой не слишком лицеприятные вещи. Ну, а если бы и так – какой он к чёрту менталист, если не смог предвидеть сопутствующие его ответу последствия, хотя, если – к чёрту, то тогда – ещё куда ни шло.

В тот же день, в кафе, куда на обед решила пойти, раз уж выпало такое удачное совпадение перерыва, большая часть коллектива, Илья находился в мучительных размышлениях по поводу последних событий, произошедших с ним за этот месяц.

Чуть запоздав, он, заметив, что места за общим столом уже не было, куда, в общем-то, он и не стремился, особенно после инцидента с Милой, решил занять свободный столик. Где поначалу (из-за подхода Виктора) он всё отвлекался на внешние обстоятельства, затем, это место занял обед, и уже только после глотка горячего кофе, Илья смог остаться наедине со своими мыслями, которые, чувствуя себя вольготно, сразу же начали чертыхаться.

– Просто, чертовщина какая-то! – в сердцах заявил он после того, как глоток кофе согрел его внутренности.

Но этот кофеиновый толчок сопутствовал на этот раз, что удивительно, не благодушию, а язвительности, которая накопившись через последнюю кофеиновую каплю и вылилась у него (так, что будьте внимательны и не усердствуйте с кофеин содержащими напитками) в тревогу, не дающую покоя, а главное – успокоения.

Перед глазами Ильи до сих пор стояли глаза той девушки, в чьей судьбе невольным участником оказался он…

Как-то вечером, к нему, ожидавшему на остановке свой автобус, неожиданно подошла девушка, что не слишком часто случается в его жизни, даже в случаях банальных просьб, с которой она и обратилась к нему, спросив: «А где здесь находится пешеходный переход?», – который ей крайне был нужен из-за необходимости перейти на ту сторону улицы.

Илья поначалу несколько опешил, не ожидая в свой адрес такого вопроса, который выглядел странным, в силу того, что буквально в ста метрах, позади от неё, находился светофор со своей зеброй.

Но, впрочем, всякое бывает, и видимое тобой (сто раз отиравшего в этих местах мостовую) может не столь заметно для тех, кто впервые оказался здесь. К тому же нельзя исключать и другой вариант этого подхода к нему, который всегда учитывается молодыми людьми, стоит им только столкнуться с весьма симпатичным представителем противоположного пола.

Естественно, Илья готов был помочь этой привлекательной особе, и он со знанием принялся вводить её в курс дела, где ей, по его мнению, следовало перейти дорогу, при этом его сопутствующее словам жестикулирование, своей чрезмерностью было несколько несвойственно ему, что, впрочем, объяснимо непривычными обстоятельствами дела.

– Ой, точно, я вижу, – искренне удивляясь своей невнимательности, улыбается эта «симпатюля».

– Бывает, – улыбается в ответ Илья, пожимая плечами, после чего наступает неловкая пауза, в которой эта «симпатюля», кажется, что-то хочет ему сказать.

Но тут в поле её зрения попадает нечто такое, что заставляет её омрачиться в лице, после чего она, видимо, решается совсем на другое, что не входило в её планы. И она, ещё не успев очистить свои слова от сладкой мягкости, сказав: «Спасибо…», – отправляется в сторону светофора, оставляя на долю Ильи только возможность смотреть ей вслед.

Что касается Ильи, то он немного расстроен, ожидав хотя бы небольшого продолжения общения, которое вот так резко закончилось, так и не начавшись.

По мере удаления от него «симпатюли», Илья решил взглянуть в противоположную от неё сторону, для того чтобы узреть то, что, возможно, спугнуло её, но там, по его поверхностному мнению, не было ничего такого пугающего.

Но не успел он толком об этом подумать, как вдруг резкий визг тормозов и последующий удар заставил его обернуться назад, в сторону «симпатюли», на месте которой находился уткнувшийся в светофор автомобиль, снесший всех тех, кто в тот момент находился у светофора.

Внутри Ильи всё упало, и он, вслед за бегущей в ту сторону зевающей публикой, на ватных ногах попытался подойти туда, что у него вышло лишь отчасти, так как скопление людей чисто физически не позволило ему приблизиться туда, куда он – впрочем, страшась увидеть то, что мог увидеть – и не порывался лезть.

И только когда пронеслась «Скорая помощь», лишь тогда он сумел заметить (а скорее всего – предположить), что именно на этих носилках и оказалась эта «симпатюля», которую именно он послал к этому чёртову светофору.

Отчего Илье стало так нестерпимо само обвинительно, что он, как только увидел носилки, то растолкал стопившихся здесь селфи-блогеров, не упускающих момента запечатлеть всё на свой телефон, для того чтобы быть первым, кто выложит кадры на какой-нибудь он-лайн ресурс, специализирующийся на подобных видах информации и бросился к носилкам. И единственное, что Илью удержало от первого комментария в виде зуботычины, которая всегда к месту, как дополнительный бонус к будущему ролику этих доморощенных «блохеров», так это его желание поскорее убраться с этого места, где невольным участником был и он.

Но всё же, в тот момент, когда носилки заносили в карету «Скорой помощи», внутри Ильи что-то оборвалось, и, наверное, только шум мигалок не позволил оглохнуть окружающим от вопля Ильи, который, вспомнив лицо «симпатюли», не выдержал и заистерил, после чего он оказался как будто в каком-то вакууме не сознания, в котором перед его глазами всплывали различные кадры, где, в основном, мелькали какие-то люди на фоне мигалок, и как ему помнилось, что некто, запоминающийся своей не запоминаемостью, помог ему выбраться из этого адского мрака.

Сделав большой глоток из стакана и, несколько нервно отставив его от себя, Илья решил немного отвлечься от этих тревожных воспоминаний, не дававших ему, ни днём – терзая мыслями, ни ночью – со всякой снящейся чертовщиной, покоя.

Илья откинулся на спинку стула и принялся наблюдать за столиком, где так шумно проводили застолье его коллеги по банковскому цеху.

Что ж, собственная шумоизоляция на рабочем месте, входящая в корпоративный кодекс поведения сотрудников, налагает на них определённый отпечаток, так что, вот только здесь, в получасовые минуты свободы, и приходиться выплескивать из себя застоявшееся за время обслуживания клиентов эмоциональное слово задержание.

Конечно, не совсем прилично заглядывать в рот вкушающих блюда людям, но когда дело касается жрущих, то тут нет места до всего этого этикета, и тебе наоборот, приходиться чувствовать себя как бы близким родственником, на которого можно случайно наплевать, уронить и забрызгать.

Так что, в этом частном (но не частичном, а всё больше завоевывавшим пространства общепита) случае, простая личная безопасность требует от вас всегда иметь в виду то, что сейчас пытается откусить или выпить ваш сосед, который не может успокоиться на одном действии и спешит выполнить сразу же несколько: закусывать, одновременно общаться по телефону, а также – с соседом по столу; вести амурные атаки на недалеко сидящую деваху, так ловко уминающую паштет, успевая при этом строчить СМС-ки.

Илья обвёл взглядом весь сидящий за общим столом коллектив, и не заметил их большой заинтересованности в нём, да и к кому-либо – кроме себя. Хотя, всё же с одним взглядом он встретился, лицо которого всё также доверчиво смотрит на него сейчас и мило улыбается, сидя напротив.

– Ну, Геля, ты что, моей смерти желаешь? – смотрит ей в глаза и говорит Илья. На что получает удивлённый, с расширенными зрачками взор Гели. – Не смотри на меня так, а то я подавлюсь, – вносит ясность Илья.

После этого Геля хлопает ресничками от удовольствия, ну а Мила, которая, в общем-то, совсем не против такого варианта развития событий, фыркая, делает объявление: «Пора закругляться с обедом», после чего встает с места и направляется к двери.

Оставшиеся же быстро заканчивают свой перекус и, кто – с отрыжкой, кто – с изжогой, а кто, наоборот, чувствуя, что жизнь того стоит, направляются по своим рабочим местам.

Рабочее место Ильи находилось по соседству с Ликой, и это соседство давало ему некоторые преимущества, которые и приносила близость расстояния, правда, судя по тому, что приходилось делать Илье – весьма сложно было судить, кому же подобная близость приносила больше бонусов, что, конечно, только нам – расчётливой и цинично настроенной публике – виднее.

Когда же дело касается иной, неразумной и нематериальной области чувств – какие могут быть подсчёты, когда сам факт того, что именно к тебе обратились с просьбой, затмевает всё остальное?

А он затмевает, в том числе, и подоплёку этой просьбы, которая содержит в себе использование тебя и твоих чувств, что для тебя совершенно неважно, раз тебе доставляет счастье подобное положение вещей. На что Илье не раз и указывал его друг Ден, и что было постоянным источником их споров, хотя Илья на это никак не хотел реагировать.

Конечно, у Ильи были свои, всесокрушающие доводы, о которых он, впрочем, старался не распространяться. А зачем что-то говорить, когда только вам стоит присесть рядом с ней, где благоухание ароматов её духов окутывают вас, вводя в транс и делая из вас послушное орудие в её руках, которые такие нежные и красивые, да вы и неспособны найти слов для отказа.

К тому же, близость к Лике позволило Илье очень хорошо изучить её: по малейшим интонациям её голоса он мог определить, когда она тревожится, а когда, наоборот, радуется, чем он, конечно, себя только тешил, как это делают все ослепленные и нарочно оглохшие от всего окружающего люди, кроме только своего сердца, которое на этот момент, только и имеет право голоса.

И вот сейчас, Илья не просто удивлён, а даже несколько озадачен, слыша эти появившиеся новые нотки в голосе Лики, о наличии которых он, можно сказать, хоть и догадывался, но не ожидал вот так стать свидетелем этого их проявления в отношении к непонятно кому.

Илья ещё толком не сообразил, что стало поводом для этого флиртообразного разговора Лики с клиентом, но внутри него, предощущая опасность, всё как-то уж быстро взыграло, и Илья полностью переключил своё внимание на Лику, которая каким-то для него незнакомым голосом, не только проявляла заинтересованность к тому, кто находился за окошком стойки, но и время от времени «устанавливала» музыкальную паузу, льющимся изнутри весёлым смехом, как ответом, и, наверняка, на плоские шутки этого, уже заочно ненавистного для Ильи клиента.

Отчего, впрочем, Илье совершенно было нелегче, и он, дабы прекратить это для себя мучение, решает посмотреть: кто же всё-таки, этот нарушитель его спокойствия, который возможно, в силу своих физических особенностей организма, не представляет для него опасности.

И Илья, чуть ли не сворачивая шею, устремляет свой взгляд на клиента Лики и видит, что его опасения оказались не беспочвенны, и вместо какого-нибудь забавного дедка (как бы лучше сказать? в общем, не буду мудрствовать, а скажу), на месте клиента находилась одна из ярких картинок девичьих грез, приправленная сопутствующими предметами экстерьера: дорогим костюмом с такими же часами и запонками в придачу, ну и главное, соответствующим взглядом – человека на всё имеющего право, и этим взглядом он оценивающе взирал на Лику, прикидывая соразмерность расходов на неё, пока его взгляд не натолкнулся на появившееся из-за угла любопытное лицо Ильи, которое (не надо быть физиономистом), выражало легко читаемое на нём растерянность и тревогу.

Клиент, а вернее сказать, представитель господствующего класса хозяев жизни, ухмыльнулся, и когда Лика обратилась к нему:

– Напишите на листочке сумму.

Он достал из кармана пиджака дорогую ручку, быстро что-то чиркнул на одном листке, затем его передал Лике, после чего уже несколько объемнее наполнил другой листок своими письменами и, придвинувшись к окошку, за которым находился вернувшийся назад Илья, без слов, глядя ему в глаза, пододвинул тому этот листочек бумаги.

Илья же, после того, как они обменялись взглядами, не стал с ним играть в переглядки и вернулся к себе, и в тот момент, когда он уже собрался заняться своим клиентом – в его окне и нарисовалась улыбающаяся физиономия этого господина, в руках которого, прижатая к поверхности стойки, и находилась записка, которую тот пододвигал рукой к Илье, который внутри себя не ожидал от этого ничего хорошего, но и отказаться ему от этого не было никакой возможности.

Между тем, в этой пантомиме принимал участие и третий участник, выразивший свою заинтересованность во всех этих телодвижениях Ильи и этого (по мнению Лики, замечательного – просто мечта) господина, которым, как вы уже догадались, была сама Лика, удивившаяся тому, что тот самый господин – Максим Леонидович – ставший для неё уже Максом, проявляет кроме неё ещё к кому-то свой интерес.

Конечно, кроме этих трёх был ещё и четвёртый, нервно стучащий своими костяшками пальцев по стойке клиент, для которого ожидание – само по себе уже мука, ну а тут ещё сотрудник вечно на что-то отвлекается! Но всё же этот статист, которыми так полны очереди в различные виды учреждений, был лицом незаинтересованным, а скорее, только интересующимся: когда же, наконец-то, его обслужат, так что его можно просто отфонить.

И вот Илья, под наблюдением двух заинтересованных в его дальнейшей реакции внимательных пар глаз и одной жаждущей только узнать, когда всё это закончится, подносит к себе этот листочек бумаги и, перевернув его к себе с информационной стороны, начинает читать: «Что чмо хочешь её я обую запятые можешь расставить сам…». Прочитав первую часть записки, Илья чувствует, что он покраснел до кончиков ушей, что также не укрылось от внимания Лики и этого господина, который всё также с улыбкой взирал на Илью, оторвавшегося от читки и поднявшего глаза на странного клиента, не сводящего с него своего взгляда.

– Ну, ещё долго? – вдруг выразил нетерпение нервный клиент.

– Нет, ещё один момент, – поспешил успокоить того Илья, на мгновение переведя взгляд на нервного клиента, чтобы отделавшись от него, вернуться к главному.

– Да, ещё один самый важный момент, – сделав ударение на фразе «самый важный», добавил этот господин, указывая на записку.

После чего Илья, вспотев от внутреннего огня, под перекрестными взглядами возвращается к записке: «P.S. Если хочешь получить шанс позвони +7******6…».

Илья поднимает взгляд, но кроме нервного клиента уже никого нет, и Илье ничего другого не остается делать, как поторопится купировать нарастающее возмущение этого клиента, ускорив его обслуживание.

Трудно сказать (а ещё сложнее вспомнить), как Илья смог доработать до перерыва, который незамедлительно привёл его в туалет, где он сходу, с воплями, разбивая руки о зеркало, обрушился на своё изображение в нём.

– Сука, ненавижу! – нанес Илья удар точно в нос своему отображению в зеркале, чем достиг незамедлительных результатов – противник в зеркале согнулся от боли, которая, по странному стечению обстоятельств исходила не от носа, по которому так ловко попал Илья, а почему-то от разящей руки, кровь от которой частично размазалась и на зеркале.

Так что Илья, спустя некоторое время, засунув руку под холодную воду из под крана, мог быть удовлетворен тем, что его лицо в зеркале тоже истекало кровью, так что не всё так печально, и нечего было, мотая отбитой рукой, добавлять к сказанному: «Ой, падла!».

Илья, взглянул на своё изображение в зеркале, вдруг там же видит, как открывается дверь кабинки туалета, и оттуда, улыбаясь, выходит Модест, который подходит к соседнему крану и, глядя в зеркальное отражение Ильи и, намывая свои руки, говорит.

– А я уж думал – никогда отсюда не выйду, – подмигнул Модест Илье, который только сейчас сменил своё застывшее от удивления выражение лица на проблеск надежды.

– А что случилось-то, раз ты так себя не жалеешь, а в особенности – инвентарное имущество? – произнёс Модест, затем достал бумажное полотенце и, как ни в чем не бывало, принялся вытирать кровь на зеркале.

На что Илья, почему-то, ничего не предпринимая, взирал с каким-то отстранением.

– Ну, так что? – вытерев зеркало и, выбросив полотенце, спросил уставившийся на Илью Модест.

А Илья, как заговорённый на молчание, ничего не говорит и, достав из кармана записку, протягивает её тому.

Модесту же ничего другого не остается делать, и он, принимая правила игры, погружается в секундное изучение содержимого записки, затем поднимает свои глаза на Илью, ожидающего реакции того, и говорит:

– Что сказать… Грамотей писал.

– И я о том же, – наконец-то, разговляется Илья, правда, его утверждение о чём-то том же, не совсем ясно для окружающих, но Модест не придаёт большого значения его словам и спрашивает:

– И что собираешься делать?

Да уж… Странны эти случайные люди, оказавшиеся у тебя на пути в моменты неизвестности, требующих от тебя принятия судьбоносных решений, а от них пойди – дождись хоть какой-нибудь помощи. Тогда, какого ляда стоило их посвящать в свои неизвестности, в которые для посторонних вход только в случаях крайней необходимости бывает открыт?

Так что Илья как нельзя предсказуем со своим:

– Не знаю.

Но и Модест не блещет разнообразием, предлагая ему:

– Позвони.

(Ну, спасибо, что открыл то немыслимое, до чего Илья никак додуматься не мог).

Видимо, вопрошающий вид Ильи требовал от Модеста дополнений, и тот с выражением безмятежности, бесцеремонно засовывая записку обратно в карман Ильи, вдруг, как заорёт ему под нос:

– Да пошли ты его к чёрту, – тем самым подавляя в нём все растерянные желания. Затем он так же быстро затихает, как будто бы ничего и не было, и Илье, оглохшему на секунду, кажется, что всё это ему только показалось, да и Модест, всё также стоит смирно и улыбается ему. – Чего переживать-то. Кажется, публичной оферты нет, так что за спрос денег с тебя никто не возьмёт. Так что, позвони, – говорит Модест, чем окончательно приводит Илью в замешательство, непонимающего: кричал ли он до этого, либо же ему всё это только померещилось. – Чего думаешь. Если звонить, то только сейчас.

Модест достаёт из кармана свой телефон и протягивает его для звонка Илье, который, как завороженный, берёт его, достаёт записку из кармана и начинает набирать номер.

Затем, набрав номер, Илья подносит телефон к своему уху и смотрит в смотрящие на него глаза Модеста, который, по всей видимости, также испытывает любопытство, имеющее свойство несколько иного характера и, скорее, обращенное к самому звонящему, а не к тому, кому он звонит.

Вот идут длинные гудки и кажется, что уже никто не возьмёт трубку и можно будет с облегчением выкинуть этот мерзкий листок, с не менее ненавистным номером телефона, как вдруг длинный гудок уходит в небытие, уступая место не по-человечески стальному голосу, который, не тратя время на всякие там алло-условности, с ходу вопросителен:

– Кто это?

– То чмо из банка, – излучая внутренний огонь, резок в ответ Илья.

– Ха-ха! А, это ты? – ржёт человек из телефона. – Ты меня успокоил, а то я уже стал сомневаться в тебе, – после эмоционального всплеска, всё также весело, но не очень-то информационно понятно для Ильи ответил этот тип.

– Ну, так что?– следует ответ Ильи.

– Ладно, не гадай, всё равно не разгадаешь, – ещё более туманно отвечает голос из трубки.

– Согласен, – не сдаётся Илья.

– А куда тебе деваться, – вновь ржёт собеседник, после чего Илья уже готов бросить трубку, но оппонент, как будто предполагая подобный сценарий развития событий, спешит сообщить. – Ладно, не кипи и не «фэн-шуй». Завтра, есть время поговорить.

– Есть, – следует ответ Ильи.

– Вот и хорошо, – завершает разговор незнакомец, оставляя тем самым за собой право на маневр.

– Ну? – глядя на Модеста, безмолвно вопрошает Илья.

– Загну… – в той же немой вариации ухмыляется Модест, на что у Ильи теперь уже есть что ответить, но ему кажется, что сегодня уже сказанных слов достаточно, и что ему этого не надо, так как его организм, в определённой степени получив разрядку, наконец-то, может говорить о своём, на должном уровне, самочувствии.

– Значит, завтра, – анализируя это время, произносит Модест.

– Завтра, – лаконичен Илья.

– Тогда – до завтра, – прощается с ним Модест, выходя за двери этого пристанища нетерпимости.

– До завтра, – кидает ему вдогонку Илья, смотрится ещё раз в зеркало и возвращается на своё место, где, как оказывается, сгорая от любопытства, его во все глаза высматривает Лика.

– Ты где так долго пропадал?– не успел Илья присесть, как Лика, покинув своё место, набросилась на него.

– Ну, я думаю, тебе это не будет интересно, – отвечает Илья, который, чувствуя себя сейчас в каком-то особенном состоянии, в котором есть место и игривости, пожалуй, смог бы рассказать ей все тонкости своего пропадания.

– Так ты, что? С ним знаком?– прямо влезая ему в лицо, любопытствует Лика.

– С кем?– так и хлещет из Ильи искренность непонимания.

– Не придуривайся. С Максом, – очень серьёзна Лика.

– Конечно. Кореша, – то ли серьезно, то ли в шутку отвечает Илья.

И Лика в полной растерянности, крепко задумавшись, возвращается на своё место и, бросив многозначительный взгляд на Илью, приступает к работе.