Читать книгу ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко, Игорь Свинаренко - Страница 4

Этот автор не нуждается в представлении. После того как общий тираж его книг только в России перевалил за 15 миллионов – а еще ж были переводы на 35 языков.

Григорий Чхартишвили, он же Борис Акунин, писатель с миллионными тиражами – один из тех, кому мы обязаны возвращением моды на чтение.

Кажется, для него самого это важно.

Лавры

– Не жалеете ли вы, что поздно начали писать прозу? Что в двадцать лет не начали?

– Ну что вы! В двадцать лет можно писать стихи. Прозу – невозможно, и уж особенно романы. Это занятие требует большого опыта, как профессионального, так и жизненного. Кроме того, в двадцать лет меня занимали магниты попритягательней.

– Здесь и далее я, с вашего позволения, буду вас обильно цитировать. «У меня нет никаких претензий на то, чтобы быть этой самой высокой литературой, я говорю это безо всякого комплекса, потому что я действительно считаю, что массовая литература – значительно более важная и интересная вещь, и можно достичь гораздо больше, и перепробовать гораздо больше, и главное, очень много людей оценят твои старания». А кто у нас в России высокая литература?

– То, что написано давно, трогать не будем, да? Там я много кого люблю. А из современных мне кажется значительной проза Михаила Шишкина, Сергея Гандлевского, Людмилы Улицкой. Пелевина с Владимиром Сорокиным мне тоже читать интересно. Впрочем, из меня паршивый литобозреватель – как уже было сказано, я почти ничего художественного не читаю.

– «Лавры писателя для избранных меня – во всяком случае, в качестве Б. Акунина – не прельщают», – утверждаете вы. И сколько у вас по вашим ощущениям и подсчетам читателей?

– В России более или менее постоянных, наверное, миллиона три (если исходить из стандартного расчета, что одну купленную книжку в среднем прочитывает три человека). За границей – не знаю. Переводов-то много, но книжки не везде хорошо продаются. «Азазель» например, как мне тут рассказали, продали в Дании несчастных 400 экземпляров.

– Помните, старые японские авторы, прославившись, тут же брали для свежести новый псевдоним. Нет у вас такого плана, чтоб с нуля сыграть в эту же игру? Был же псевдоним Ажар…

– Пока еще и с нынешним псевдонимом не всё ясно. В том числе и мне самому. Посмотрим, куда кривая вывезет.

– «Мода на Бориса Акунина прошла, к счастью. Я долго и терпеливо ждал, пока это закончится. Мода – вещь полезная в том смысле, что она расширяет круг твоих читателей, пока она есть. Потом она уходит, и ты остаешься с тем кругом, которым ты за это время обзавелся». А бывает, что мода возвращается?

– Конечно, бывает. Это произошло с Траволтой после «Криминального чтива». Или с нашим Алексеем Баталовым. Или с Людмилой Гурченко. Примеров не так мало.

– Каковы признаки великой литературы?

– Если вы имеете в виду величие той или иной национальной литературы, то, полагаю: вклад в мировой литературный процесс; степень влияния на культуру и менталитет народа; наличие плеяды великих имен (один Гарсиа Маркес не сделает колумбийскую литературу великой); «нескоропортящесть» – в такой последовательности.

– «Один известный писатель, с которым я давно знаком и в хороших отношениях, на каком-то вернисаже, выпивши, правда, кричал мне: “Как ты можешь заниматься этой халтурой?! Ты же интеллигент!” и все такое прочее. Публика смотрела с интересом». А ваша реакция, внешняя и внутренняя? И насколько успешен он сам? Действительно глубок?

– Бог его знает. Когда-то был хорош, теперь не знаю, потому что (говорю это в третий раз) я же ничего не читаю. Но говоря в общем, великий писатель вполне может быть в частной жизни дураком и бякой. Ну а сколько среди отличных людей скверных писателей, не мне вам рассказывать.

– «Тюкан сесэцу, Пелевин, Акунин и Мураками успешно заполняют “лакуну” между серьезной и массовой литературой», – это я где-то вычитал. Ну как вам это? И ряд, в который вы попали?

– Нормальный ряд, меня устраивает.

Чтение

– «Третий месяц маленькими порциями жую “Клима Самгина”. Озадачивающая книга». Чем по-вашему хорош Горький?

– В этом романе? Честной попыткой изобразить Россию такой, какой он ее видел и запомнил. Ну а так вообще много чем. Крепкий писатель. Только вот с концом жизни ему не повезло.

– Читаете ли вы «Иностранную литературу»? Чем журнал хорош? Существует мнение, что это единственный толстый журнал, который удержал уровень. Причина этого проста – их литература, в отличие от нашей, не изменилась? Или?

– Уже не читаю. Причина все та же – не хочу перебивать свою внутреннюю литературную эволюцию чужеродными влияниями. Это в моем ремесле неполезно.

– Снова вас процитирую. «С тех пор как я начал писать художественную литературу, я перестал ее читать совсем. Все мои впечатления о современной литературе заканчиваются осенью 2000 года, когда я ушел из редакции журнала “Иностранная литература”. С тех пор я читаю только документальную литературу, а также, так сказать, архивные документы». И какой она, не только японская, но и вообще, законсервировалась в вашем представлении?

– Если честно, то довольно скучной – это я о современной литературе. Чтение художественной литературы должно быть захватывающим приключением – интеллектуальным, или духовным, или эмоциональным. Иначе зачем она нужна? За время работы в «ИЛ» я прочитал тысячи романов, но приключением для меня стали хорошо если пять-десять из них.

– Вы благодарны Дэну Брауну. С кем он может сравниться по заслугам в пропаганде чтения книг?

– С Опрой Уинфри. Но Джоан Роулинг, заставившая десятки миллионов детей по всему миру отвлечься от компьютерных игр и сесть за чтение, конечно, даст сто очков вперед обоим американцам.

– «Была у меня идея: помочь новым авторам запуститься. Допустим, я даю сюжет, соавтор пишет текст. На обложке два имени, гонорар пополам и т. п. Так сказать, обзавестись командой единомысленников (но разностильников). Пока не доходят руки. Как и до другой давней идеи: выступить тандемом с кем-нибудь из состоявшихся писателей, кто пишет совсем-совсем по-другому. Интересно, что получилось бы». Чьи примеры вас тут вдохновляют? Дюма, Ильфа и Петрова? Кто из современных писателей вам интересен как соавтор? А кого б вы взяли литературными неграми?

– Взять в соавторы состоявшегося писателя – это одна история. Помочь запуститься новому писателю – совсем другая. Речь здесь идет не о батрачестве, а о разделении обязанностей. И всего прочего тоже, вплоть до имен на титуле.

– «В “Мастере и Маргарите” есть, на мой взгляд, какие-то сырые, непропеченные места, там еще надо было бы что-то поделать…» Как вам экранизация – с высоты вашего опыта, вас же тоже экранизировали?

– Не очень она мне понравилась. «Идиот» и «Собачье сердце» у того же режиссера, по-моему, получились лучше. Тут странный кастинг, а главное – там нет драматургии на десять серий, из-за чего временами и получились огромные провисы (как теперь принято говорить, IMHO). Я думаю, если бы режиссер Бортко попробовал перемонтировать всё это в четыре серии по 52 минуты, мог бы получиться неплохой фильм.

Достоевский

– Почему, как вы думаете, на Западе так любят Достоевского? И можете ли вы прокомментировать следующие высказывания? Бунин: «Да! – сказала она с мукой. – Нет! – возразил он с содроганием. – Вот и весь ваш Достоевский!» Михаил Гаспаров: «Как Достоевский взял криминальный роман и нагрузил психологией, так Набоков взял порнографический роман и нагрузил психологией; получились “Лолита” и слава».

– Бунин – бог с ним, он ради красного словца много чего говорил и писал. Трудно поверить, что ничего, кроме муки и содрогания, он в Достоевском не разглядел. На мой взгляд, Достоевский прежде всего велик тем, что его занимают тонкие сферы души, те неразличимые глазом швы на ленте Мебиуса, где лицевая сторона и изнанка меняются местами. Ну и завораживающим, почти шаманским потоком слов. Второе для западного читателя, к сожалению, пропадает, но вполне достаточно и первого. Что же до высказывания Михаила Гаспарова, то оно, сколько мне помнится, касается методологии завоевания западного читателя: мол, элитарностью Набоков в Америке, стране массовой культуры, не мог бы достичь славы, потому и взялся за облагораживание жанра заведомо низкого. Тут можно бы поспорить, но формат нашей беседы вряд ли это выдержит.

– Как у вас с азартными играми?

– Никак. Люблю выигрывать, но не расстраиваюсь из-за проигрыша, а тут в проигрыше-то самый надрыв и есть, порасспросите про это Федора Михайловича. Не играю в азартные игры, неинтересно.

География

– Ваши подростковые мечты были сплавать вокруг света и выучить французский язык. Это удалось? Если да, то имело ли это какие-то последствия для вашего творчества? Где вы плыли? И почему – французский?

– Плыл я везде, из города Саутгемптона в город Саутгемптон. Если кто-то вам говорил, что Новая Зеландия – рай земной, верьте. Так оно и есть. А насчет французского… Он такой красивый. Какую чушь ни скажи – звучит, словно музыка.

– Япония единственная страна, которая пережила две ядерные бомбардировки. И хоть бы что? Она стала еще более особенной? Живучесть? Люди не сбежали из страны, жили себе. Мы б такое пережили?

– А куда бы мы делись? Хиросима и Нагасаки не страшнее Гражданской войны, Большого террора и 41-го года.

– «По своей воле я не уеду, это точно. Ну если, не приведи Господь, какая-нибудь разновидность фашизма новообразуется, тогда конечно», – говорили вы. Такой сценарий вам видится реалистичным, вероятным? А если ехать, то в какую страну?

– Увы, подобного витка нашей истории не исключаю. Это может произойти, если власти заиграются в скинхедско-расистские страшилки, чтоб попугать обывателей. Как показал опыт Веймарской Германии, спички в руках ребенка – опасная игрушка. Под «ребенком» я имею в виду всякого рода политтехнологов, причастных к власти.

– Где вы любите гулять: по Москве или за городом, в каких местах?

– По менее малолюдным бульварам. По переулкам Белого и Земляного Города. Очень люблю Хамовники и всё вокруг – там прошло мое раннее детство. А в Подмосковье больше всего люблю Звенигород и Новый Иерусалим.

– «Москва была дырой и культурным захолустьем. Сегодня это витальный и брутальный, безжалостный и прекрасный город, в котором плохо быть старым и замечательно быть молодым. Это вампир, который высасывает талантливую кровь из всех капилляров огромной, быстро меняющейся страны. Это, конечно, плохо для России в целом, но для Москвы замечательно». Какие места, рестораны в Москве вам ближе?

– Господи, чего я только не наговорил во всяких разных интервью. Откуда вы это выдернули? Про места я уже говорил. Про рестораны, если можно, не буду. Я не ресторанный критик.

– Были вы в любимой стекляшке Бендукидзе в Кунцево, где, по его мнению, лучшая барабулька?

– Нет.

Личное

– Вы однажды сказали, что из всех ваших героев больше всего на вас самого похож, наверное, белый бульдог. И по каким же признакам?

– По брудастости. И упорству.

– На волне успеха, в том числе материального, можно ли сказать, что, получив финансовую независимость, вы занимаетесь действительно именно тем, чем хотите? Или еще непонятно, чего вам надо, и страшно бросать колею?

– Нет, мне совсем не страшно. Мне интересно. Очень хочется попробовать сделать и то, и другое, и третье. От этого и случается брак в работе. Слишком тороплюсь закончить одно и начать другое – руки чешутся.

– Снова цитата: «Я очень люблю собак, но я та бодливая корова, которой, я когда вижу собаку кого-то из гостей или знакомых, я должен подойти к ней, познакомиться, тискать, хватать, за это мне немедленно приходится расплачиваться, потому что у меня жуткая аллергия на собак, я сразу начинаю плакать, истекать флюидами и так далее, и тому подобное. Поэтому я не могу иметь собаку, чувствую себя в этом смысле фактически Эрастом Петровичем Фандориным, который никак не может найти идеальной любви». Вы понимаете механизм аллергии, в частности на собак? Какой-то смысл можно увидеть в этом – или нет?

– Аллергии, насколько мне известно, наряду с мигренями – одно из самых загадочных заболеваний человека, своего рода расплата за отдаление от природы. Лечить их никто толком не умеет. У меня есть знакомая, у которой дома две старые собаки, и вдруг началась аллергия, сильная. Несколько раз ей вызывали скорую помощь, так ей было плохо. Принимает каждый день таблетки, делает уколы. Ну а что делать? Не усыплять же?

– Далее. «Согласно занятной науке соционике таких типов существует всего шестнадцать, и каждый назван по имени какого-нибудь знаменитого и характерного его представителя – Наполеон, Раскольников и так далее. Когда я еще не был знаком с соционикой, я тоже принялся считать психотипы». А кто вы с позиций соционики?

– Это моя сугубо личная тайна.

– «Моторчик, который внутри меня, – это боязнь двух вещей: а) соскучиться от жизни, б) что мне нечем будет заняться. Я всегда больше всего любил играть. И продолжаю это делать в уже немолодом возрасте». Опишите людей соскучившихся от жизни, которых вам доводилось наблюдать с близкого расстояния.

– Про личных знакомых говорить не буду. А про тех, кого вижу на телеэкране… Жалко телеведущих, которые год за годом ведут какое-нибудь одноклеточное шоу. У них, бедных, такая смертная тоска в глазах. Жалко Владимира Жириновского – у него глаза хитрые, но ужасно грустные. Тяжкое он себе выбрал амплуа. Жалко людей, которые боятся стариться и черт-те что вытворяют, лишь бы обмануть время. Самое печальное, что множество людей соскучились от жизни, так ее толком и не испытав.

– Как у вас с грузинским языком?

– Нэ знаю. Меня увезли из Грузии, когда мне был месяц от роду.

– Любите боржоми? Не кажется, что много поддельной?

– Да не хуже какого-нибудь «Святого источника», благословленного епископом.

– Почему грузинские вина дороже французских?

– Спросите что-нибудь полегче.

– «Гениальный человек – это человек, который правильно понял, для чего он в жизни предназначен, и последовал этому зову. (Это я не про себя, поймите меня правильно, я еще только ищу)». Сколько еще времени вы отводите на поиски? Может быть так, что вы перестанете искать и решите просто наслаждаться жизнью? И как?

– Да я уж, наверное, без этого не смогу наслаждаться жизнью. Если найду что интересное, обязательно расскажу.