Читать книгу АГЕНТ ПО ПРОДАЖАМ ВСЕГО. Как я стал представителем двадцати иностранных компаний и продавал на миллиарды рублей - Игорь Вережан - Страница 4

 Меня никто и никогда не учил рисовать, но свободным художником я начал ощущать себя с детства, точнее с первого класса, когда нарисовал на уроке рисования рисунок на тему Великой Отечественной войны. Моё произведение вызвало у одноклассников ожесточённую дискуссию и единодушную оценку: «Дурак!» А сосед по парте Лёшка Калябин посоветовал: «Смотри не сдавай, а то Анна Илларионовна тебе два поставит!» Но я сдал. Потому что мне казалось, что у меня здорово получилось изобразить настоящий воздушный бой: в центре альбомного листа летел здоровенный чёрный мессершмитт с белыми крестами на крыльях, а на заднем плане дымил подбитый самолётик с красной звёздочкой. «Немца потом тоже подобьют», – объяснял я свой замысел, основанный на принципах соцреализма, но никто из первого «А» меня не понимал. На следующий день все с нетерпением ждали, что же я получу, но я ничего не получил. Когда нам раздали альбомы, я увидел, что Анна Илларионовна просто вырвала страницу с моим рисунком. Никакой оценки она мне не поставила и ничего не сказала. Честно говоря, я почти её не помню, но думаю, что она была доброй женщиной, сейчас мне нетрудно представить, что было бы, покажи она мой рисунок директору школы.

 В дальнейшем мои художества проявлялись спонтанно – в разное (чаще всего неподходящее) время и в разных (чаще всего неподходящих) местах. Так, в армии, где я на короткое время умудрился побыть хлеборезом, я решил нарисовать своего начальника – директора солдатской столовой, неприятного гражданского старичка, очень похожего на профессора Верховцева из мультфильма «Тайна третьей планеты» – худого, сутулого, в длинном узком пальто, очках и шляпе. Все его так и называли – Профессор. Но, в отличие от мультяшного профессора, наш не спасал птицу Говоруна, наш воровал солдатские пайки. И я решил запечатлеть этот сутулый силуэт в шляпе. И нарисовал его в комнате отдыха поваров. Под кроватью. Зелёной масляной краской на светлом цвета охры полу. Я надеялся, что мой зелёный человечек будет мирно лежать под кроватью ещё не один призыв, но, когда я зашёл в эту комнату через пару дней, то увидел, что весь пол – до этого радовавший глаз золотистым оттенком – теперь был выкрашен в радикально зелёный цвет. Похоже, что Профессору не понравился свой двойник, и он приказал поварам закрасить его. А повара-узбеки нашли мою банку с краской и не стали долго думать о цветовой гамме.

 С такой врождённой тягой к искусству нет ничего удивительного, что когда я – уже студент университета – пришёл записываться в городскую библиотеку, то, заполняя в формуляре графу «место работы», не задумываясь написал: «Свободный художник». И это произвело неожиданное впечатление на библиотекаршу – брюнетку лет тридцати с приятным, но усталым лицом. Её глаза вдруг загорелись странным светом, и она с выражением тихой радости и надежды спросила меня:

– Вы художник?

– Свободный художник, – осторожно уточнил я, интуитивно ощущая тревогу.

– Вы знаете, моему сыну дали в школе задание нарисовать гуся, – продолжала библиотекарша. – Вы поможете?

 В её голосе и глазах читалась такая мольба, что у меня язык не повернулся объяснить, что «свободный художник» – это образное выражение.

– У меня нет с собой ничего, – сказал я, пытаясь найти уважительную причину, чтобы отказаться, потому что понимал, что нарисовать гуся будет сложнее, чем самолётик.

 Но библиотекарша не хотела отступать:

– У меня всё есть! – сказала она и сунула мне в руку карандаш и листок бумаги.

 Я обречённо сел за стол, и тут меня осенило:

– А у меня нет резинки!

– А без неё нельзя?

– Нет.

 Но библиотекарша не собиралась сдаваться:

– Я сейчас найду! – крикнула она и выпорхнула из читального зала.

 Как только она скрылась за дверью, я повернулся к книжным полкам за спиной, каким-то чудом нашёл детскую книжку с картинкой гуся и быстро его перерисовал. Когда библиотекарша вернулась, рисунок был уже готов.

 Через неделю я опять пришёл в библиотеку. Библиотекарша не поздоровалась и смотрела на меня взглядом, с каким судья смотрит на преступника, перед тем как вынести смертный приговор. Я замер, мысленно прокручивая в голове: «Он получил двойку?!»

– Знаете, – наконец сказала она, выдержав паузу, – ваш гусь занял первое место на конкурсе, и теперь сына просят нарисовать что-то ещё».

 Я не стал предлагать ей нарисовать что-то ещё, а она не стала больше просить. С тех пор я больше ничего не рисовал, но был уже совершенно уверен в том, что я – настоящий свободный художник.