Читать книгу Петербургский сыск. 1873 год, декабрь - Игорь Владимирович Москвин - Страница 2

Иван Дмитриевич Путилин, сын небогатого коллежского регистратора, волею судеб, а больше природной сметливости и железной хватке, ставший недавно статским советником и семь лет тому начальником сыскной полиции столицы Российской Империи, сидел за большим столом морёного дуба в кожаном кресле, отороченном полосками бархата, и писал срочную депешу всем полицейским частям и участкам Санкт— Петербурга о задержании некоего господина, на миг задумался, кинул задумчивый взгляд на окно соседнего дома, которое видно сквозь неплотно прикрытые шторы, и вписал фамилию. Ежели буде тот обнаружен в городе, напоследок пронеслось в голове.

По другую сторону стола на стуле коричневого шёлка с высокой резной спинкой сидел помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантиевич Жуков, или просто Миша, молодой человек двадцати трёх лет. Невзирая на молодость, были у него врождённое чутье, медвежья хватка и сообразительность, что должны быть присущи чиновникам, поставленным на страже закона, чтобы за каждое свершённое злодеяние преступник, кем бы он ни был, понёс заслуженную кару.

Иван Дмитриевич протянул депешу. Миша уже на ногах.

– Какие будут поручения?

– Сначала отправь, – указал рукой на дверь, иди, мол, и придвинул к себе новый лист с гербом в верхней части.

Когда Миша закрыл за собою дверь, Путилин сделал попытку скрыть раздражение и поднялся с кресла, с шумом отталкивая его, оно несчастное едва не падает на пол. Начальник сыска подошёл к окну, сквозь щель между шторами посмотрел на жизнь столицы. Вот там идёт лоточник, выкрикивая хвалу своему незаменимому товару, хотя не слышен его голос, голова занята иным. Вот цокая железными подковами, пробегает лошадь, понукаемая извозчиком, спешащим доставить нетерпеливого седока, вот идут по спешным или неспешным делам люди, однако Ивану Дмитриевичу нет дела до этого суетливого бытия, им завладело другое. Дело, что давно тревожит, занимает всё время, вопреки сложившемуся правилу, не оставлять без присмотра ни единого злодейского происшествия в столице.

В дверь раздался дробный стук, сперва Путилин не отвечал на него, но спустя полминуты раздался повторный, но уже более настойчивый.

– Войдите, – повышая голос, чтобы услышали за дверью, произносит он.

В кабинет, щелкая каблуками по дубовому паркету, входит дежурный чиновник с военной выправкой штабс—капитан Орлов, бывший командир роты в пехотном полку.

– Господин Путилин, – начинал с официального приветствия, – в дежурной комнате молодой человек хочет заявить о свершённом преступлении только вам.

– Что за человек?

– Мне кажется, он не в себе, на улице двадцатиградусный мороз, а он в лёгком пальто.

– Половина столицы одета не по зимней погоде.

Дежурный чиновник на миг смутился.

– Что с ним ещё не так?

– Болезненная бледость и какой—то безумный взгляд…

– Ладно, зови, – махнул рукой и пошёл к своему горемычному креслу, едва не пострадавшему от начальственного невоздержанного поведения.

Через несколько минут, в течении которых он собрал бумаги на столе в одну стопку, раздалось несколько ударов и распахнулась дверь. Дежурный чиновник вошёл первым, обернулся к молодому человеку и произнёс:

– Проходите, господин Путилин, вас ждёт.

Порог переступил высокий болезненного вида человек, двадцати двух – двадцати трёх лет. Сразу бросилось в глаза его узкое удлинённое лицо со впалыми щеками, бледными до прозрачности с чёрными пробивающимися волосами на подбородке. Карие глаза с какой—то поволокой смотрели из—под длинных ресниц.

– Добрый день! – поздоровался начальник сыска после повисшего в кабинете неловкого минутного молчания.

Дежурный чиновник вышел и тихо прикрыл за собою дверь.

– Что вас привело ко мне? – он вновь нарушил молчание.

Молодой человек, в самом деле, был не в себе. Наконец, он опустил правую руку в отвисший карман серого суконного пальто и сделал несколько шагов, остановившись только тогда, когда его путь преградил стол.

– Арестуйте меня, – совсем тихо выдавил он из себя.

– Простите? – Иван Дмитриевич не совсем уловил его слова и хотел убедиться в истинности произнесённой речи.

– Я – убийца.

– Садитесь, – указал рукою на стул и продолжил, – как мне к Вам обращаться?

– Важно не имя, а то, что я совершил злодеяние, которое жжёт меня изнутри, – он указал рукой на грудь, – больно вот тут.

– И когда Вы его совершили?

– Два дня тому, – он хотел достать что—то из кармана, но его попытки были тщетны. Пока, наконец, он не сжал обескровленные губы, нахмурил и без того пересечённый глубокою морщиной лоб, взял себя в руки и положил на стол трёхвершковое толстое металлическое кольцо. – Вот этим я ударил Катю.

– Где произошло печальное событие?

– У Николаевского моста.

– Что же там с вами стряслось?

– Разрешите присесть?

– Будьте любезны.

Молодой человек опустился на стул, словно внезапно обессилел.

– Так о чём это я? – он поднёс руку ко лбу. – Ах да, меня зовут Василий Осипов, с детства Васенькой кличут. Извините, но скажите, о чем это я? Да, да, Николаевский мост, два дня тому. Вы простите, но я плохо себя чувствую, знобит что—то.

– Может быть, Василий, вам надо отдохнуть?

– Нет, нет, я должен вам всё рассказать. Два дня тому моя любезная Катя сказала, что не будет больше жить со мною. Это как удар среди ясного неба. Я был расстроен, схватил первое попавшееся под руку и ударил её в висок. Она так бедняжка и обмякла. И чтобы она никому не досталась, я её в прорубь.

– Василий, вы говорите два дня прошло.

– Два, точно два. Я эти дни по городу ходил, с собаками спал, чтобы теплее было. И кольцо в кармане таскал, боялся к нему прикоснуться, даже когда руки мёрзли, в карман не опускал.

– Как фамилия Кати?

– Не помню, – он поднял руку с отогнутыми двумя пальцами, – два дня силился вспомнить, но никак. Словно кто стёр.

– Понятно, – Иван Дмитриевич дёрнул шнурок, закреплённый у правой ножки стола, чтобы вызвать дежурного чиновника, тот не заставил себя ждать. Явился через полминуты.

– Отведи Василия Осипова в камеру, – распорядился Путилин, – и позови мне кого—нибудь из агентов.

– Так точно.

– И повнимательнее, – указал глазами на молодого человека, – пусть отдохнёт и отогреется от зимней стужи.

Чиновник взял под руку Осипова.

– Пройдёмте.

– Да, я готов.

Когда Путилин остался в одиночестве, возникли мысли: правду говорит назвавшийся Василием Осиповым молодой человек или наговаривает на себя в болезненном приступе? Заявлений о пропаже девиц не поступало, хотя, если они жили вместе, то кто ж заявление подаст, кроме самого убийцы? А почему собственно я называю его душегубом? Оснований нет, поэтому надо сперва проверить, а уж потом и решение принимать.

В очередной раз дверь кабинета испытывается на стойкость, раздались громкие удары.

– Войдите, – произносит с глубоким вздохом.

– Иван Дмитрич, разрешите, – ко мне в кабинет входит агент Иван Соколов, тридцати одного года, высокого роста, а если быть точным то двух аршин и шести вершков, чуть выше меня. Глаза до того синие, что казалось, смотришься в безоблачное небо, но хватка, как у волка, если накопает что—либо даже мало—мальски по делу никогда не отступиться, пока не выяснит для себя все обстоятельства дела. Сколько его помнил Путилин, он всегда носил короткие волосы, скрывая тем самым раннее облысение.

Начальник указал рукой на стул.

– Ты видел молодого человека, что провёл час в дежурной комнате?

– Так точно.

– Он утверждает, что совершил убийство, – Иван Дмитриевич поднялся с кресла, Соколов вскочил, но начальник жестом указал, чтобы продолжал сидеть. – Я подозреваю, даже уверен, что он болен и, поэтому верить его словам, у меня нет никакого резона. Его зовут Василий Осипов, от него добиться, где он проживает невозможно, поэтому поезжай в адресную комиссию и там уточни адрес. Потом узнай, с кем он жил, с кем встречался, в общем, обо всем и в том числе, была ли у него знакомая по имени Катя. Жива ли она? Если будет возможность, то постарайся с ней встретиться. Понятно.

– Так точно, – Соколов вскочил со стула, – разрешите приступить к исполнению задания?

– Да, ступай, я тебя больше не держу, надеюсь, результат получить к вечеру.

Дверь мягко прикрылась, и Путилин остался сидеть в своём излюбленном кресле, размышляя об изгибах жизни, которые преподносят иногда неприятные минуты. Молодой человек, наверное, студент одного из университетов, то ли тронулся головой от усердного учения, то ли в самом деле стал душегубом.

Взял железное кольцо, взвесил в руке. Да, таким можно отправить к праотцам, если попасть в висок, как он говорит. Осмотрел со всех сторон, какие—то рыжие следы присутствуют, но у меня нет полной уверенности, что это кровь.

Вновь возвратился ко вчерашним донесениям о происшествиях в городе.

Столица с каждым днём растёт, в неё прибывают новые люди, когда—то окраина была за Фонтанкой, а теперь возвышаются дома и за Обводным каналом.

Ранее Путилин думал, что Манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости был благом для нашего государства, а теперь, возглавляя сыскную полицию, он поменял своё мнение. Столько таких хлебопашцев обрели свободу, но потеряли землю и поэтому разбрелись в поисках лучшей доли по городам. В столице с прибывающими растёт число преступлений. Нет, Иван Дмитриевич привык выполнять свою работу, и не жаловался на трудности, ведь под его началом думающие сотрудники, способные сократить число разбойников и убийц.

Потом начал читать о вчерашних происшествиях, вечером около 11 часов в гостинице «Европа», что у Чернышева моста, студент Института путей сообщения потребовал комнату, которая ему была предоставлена. В половину четвёртого ночи раздались два выстрела, и из нумера выбежала окровавленная женщина. Прибежавшая прислуга нашла в нем студента в луже крови и без признаков жизни. Тут же валялся револьвер с четырьмя заряженными патронами и двумя пустыми гильзами. На вопросы вызванного врача женщина ответила, что её зовут Елена Мелех и это стреляла она, ибо Павел Канов, так звали студента, оказался низким, скверным человеком. Госпожа Мелех сочла себя оскорблённой и в порыве гнева совершила преступление, решилась покончить с собой, но крайне неудачно. Ох уж эти неразделённые страсти! Этот случай напомнил другой, происшедший 18 сентября сего года в гостинице «Belle Vue», что на Невском проспекте, молодой человек Тимофей Комаров, кандидат права Санкт—Петербургского Университета, выстрелом из револьвера убил Анну Суворину, в которую был безответно влюблён, и вслед за тем застрелился сам. Трагическое происшествие произошло при следующих обстоятельствах: Суворина, замужняя женщина тридцати трёх лет и мать пятерых детей, ужинала с влюблённым в неё молодым человеком в комнате гостиницы, с ведома мужа, который собирался приехать за нею, но, к сожалению, прибыл через несколько минут после того, как в нумере, около полуночи, раздались выстрелы.

Начитаются молодые люди и впечатлительные барышни новомодных романов о небесной любви и пытаются найти её на грешной земле. Череда таких кровавых драм прокатилась большим зазубренным колесом по столице, но наряду с ними самоубийства сделались хроническим злом в нашей Богом хранимой России. Жаль, что в России, пришла внезапная мысль, не собираются статистические сведения о причинах этого явления, а просто извещаются в донесениях, а потом и газетах: отравилась, застрелилась или отравился, застрелился, повесился такая—то или такой—то. Что творится? Не понять. Зачастую в последних записках не удосужатся указать, что явилось побуждением к греховному деянию.

Вот. 17 декабря в 10 часов 30 минут в доме по Стремянной улице застрелилась из револьвера слушательница недавно закрытых Владимирских курсов, дочь коллежского советника, Мария Петровна Левитова. Смерть наступила мгновенно: пуля попала в сердце. На столе найдены следы от сгоревшей записки. Можно только гадать о причинах, побудивших совершить противоестественное лишение себя жизни. Надо бы направить туда агента для проверки.

Так, вчера же в трактире Павлова, в доме Тюменева, Рождественской части, один из посетителей, крестьянин Андрей Герасимов Королев, 21 года, выпив полбутылки водки, сильно захмелел и потребовал себе коньяку, в котором ему отказали. Королев вошёл в азарт, стал выдавать себя за акцизного чиновника и произвёл беспорядок. Мнимый чиновник задержан и отправлен в участок. Здесь все ясно.

Перешёл к следующим происшествиям в столице. В меблированных комнатах «Дания» в доме Постниковой по Дровяному переулку, обнаружено, что она из жилиц, имея крестьянское звание, предъявила паспорт, в котором слово «крестьянка» было вычищено, а вместо него было написано «Мещанка». Владелица комнат вызвала городового, крестьянка задержана, из её объяснений неясно, кем совершён подлог. По делу начато следствие.

Слава Богу, что вчерашний день не богат на происшествия, которые требуют пристального внимания. Сотрудники сыскного отделения, честно говоря, за последнее время устали. Пусть хотя бы сегодня отогрелись в участке.

Путилин вызвал дежурного чиновника.

– Иван Дмитриевич!

– Да, – начальник протянул написанную бумагу, – разошлите по частям.

Дежурный чиновник повернулся и пошёл к выходу.

– И ещё, – произнёс Иван Дмитриевич, он по—военному обернулся, – как только появится Соколов, немедля пришлите его ко мне.

– Так точно.

Пожалуй, можно теперь просмотреть «Санкт—Петербургские ведомости» незабвенного Валентина Фёдоровича Корша. Фельетон, подписанный «Незнакомец» едко высмеял крупного железнодорожного чиновника Голубева. Он рассказал о том, как севший в поезд Голубев в силу своей значимости потребовал освободить для себя целое купе, ему, видите ли, захотелось поработать в дороге, посторонние мешали бы мыслям о важных государственных делах; один же из пассажиров (вот какой непонятливый!) воспротивился требованию, за что железнодорожные сотрудники осыпали его самыми нелицеприятными выражениями. Потом, однако, выяснилось, что пассажир этот, не просто попутчик, а целый министр Кабинета Его Величества. Особенную иронию вложил Незнакомец в описание того, как пресмыкался Голубев перед министром, как заглаживал свою вину. Голубев же через другие газеты объявил напечатанный в «Ведомостях» фельетон абсолютной чушью и злобной клеветой. Раздобыл где—то справку о том, что ничего похожего с ним на железной дороге не происходило. И подал в суд. Громкий скандал недавно завершился процессом, который пришёлся на нынешний год. Обвинители настаивали на порицании клеветы, газетчики же в ответ говорили о праве журналистов выносить всю имеющуюся информацию на суд общественности. Дискуссия в газетах получила большое развитие. Итог был для господина Голубева неутешителен: суд «Ведомости» оправдал. Власти остались этим фактом весьма недовольны, и тучи начали собираться над Валентином Фёдоровичем, ходили слухи, что Академия Наук не станет продлевать с ним договор, сменит редактора.

При чтении новостей возникало ощущение, что мир меняется со дня творения в худшую сторону, становится каким—то злым и все более жестоким, под тонкой кожей обнажаются чувства. Взять хотя бы это из Парижа: на известного профессора College de France Дювалля, отца президента палаты депутатов было произведено покушение. Проходя по коридору College de France, он встретился с двумя девушками émancipé из России, слушательницами Сорбонны. Одна из них, Вера Ж., быстро вынула из кармана револьвер и навела его на Дювалля. Другая девушка, З., бросилась на подругу, чтобы отстранить револьвер и спасти профессора. Грянул выстрел, и З. была ранена в плечо. Обе девушки были подругами и жили вместе, в небольшой комнате. Покушавшаяся на убийство взята под стражу. Полагают, что она страдает умопомешательством.

Куда катится мир!

Стук в дверь раздался настойчиво и громко, путилин вздрогнул от неожиданности.

– Войдите!

– Разрешите? – по непроницаемому лицу Соколова невозможно было что—либо прочитать: со щитом он или на щите?

Начальник сыска указал рукою на стул.

– Иван Дмитриевич, – произнёс он спокойным голосом, – я не один.

Брови Ивана Дмитриевича вопросительно поднялись.

– Я побывал на квартире господина Осипова, поговорил с околоточным, дворником, соседями.

– Каков результат?

– Разрешите пригласить человека, который всё прояснит.

– Хорошо.

Агент вышел из кабинета, и через несколько мгновений вошла девушка невысокого роста в тёплом пальто с воротником из заячьего меха. Из—под платья выглядывали круглые носки совсем уж не зимних туфель. Из—под светлых бровей смотрели карие глаза с такой пронзительной внимательностью, что у Путилина мелькнула мысль: кто из них следователь, а кто пришедший прояснить ситуацию? Миловидное личико с остреньким носиком вызывает неосознанное доверие.

– Иван Дмитриевич, разрешите представить Екатерина Извицкая, добрая знакомая господина Осипова, находящегося у нас.

Внутреннее убеждение Путилина не подкачало, значит, Василий болен и не отличает окружающей его реальности от картин, возникающих в его воспалённой голове.

Иван Дмитриевич поднялся с нагретого собственным телом кресла.

– Екатерина…

– Семёновна, – произнесла она тихим, но довольно решительным голосом.

– Екатерина Семёновна, прошу Вас, присаживайтесь.

– Благодарю, – она без ложной скромности осторожно опустилась на предложенный стул.

– Извините, – вновь прозвучал её голос, – но я решительно не понимаю цели моего визита к вам?

– Сударыня, – Иван Дмитриевич воротился на своё место, – у вас в знакомых есть некий Осипов?

– Василий? – ответила Екатерина вопросом на вопрос.

– Совершенно верно, Василий… – Путилин вопросительно посмотрел на Соколова.

– Ионович, – подсказал тот.

– Василий Ионович Осипов.

– Да, это мой жених.

– В последнее время ничего странного в поведении Вы не замечали?

– Я не понимаю вашего интереса к персоне моего жениха.

– Скажите, когда вы видели Василия в последний раз? – пропускаю мимо её тираду.

– Два или три дня тому.

– Где?

– Он приходил ко мне.

– В день последней встречи вы поссорились?

– Да, – удивлённо посмотрела на начальника.

– После ссоры вы больше его не видели?

– Да.

– Он способен на причуды?

– О нет! Он вполне серьёзный человек, в последнее время его всецело занимала учёба в Технологическом институте.

– У Василия были ещё знакомые по имени Екатерина?

– О знакомых не могу сказать, но его матушку тоже назвали Екатериной.

– Где она сейчас?

– Год тому умерла.

– Сегодня утром Василий Осипов явился в отделение и дежурному чиновнику заявил, что два дня тому у Николаевского моста он ударил железным кольцом в висок знакомую барышню и, чтобы скрыть преступление, утопил тело в проруби.

– Не может такого быть! – вскочила она, прикрыв ладонью рот. – Кого же он убил?

– Он сказал, что вас.

– Меня? Меня? Но я же, я…

– Да, поэтому я поинтересовался о его фантазиях.

– Где Василий?

– Он у нас, и боюсь, его состояние вызывает глубокое беспокойство, он нуждается в первую очередь в помощи врачей, его помутившийся рассудок не отличает реальности от фантазий.

– Бедный Вася! – в её руке, как у фокусника, из ничего возник белоснежный платочек, которым она вытирала появившиеся из глаз слёзы.

Иван Дмитриевич приказал Соколову, чтобы тот привёл Осипова.

Через пять минут, в течении которых в кабинете висела тишина, каждый был занят своими мыслями, дверь после двух – трёх ударов открылась, и первым вошёл Осипов со впалыми щеками, покрытыми многодневной щетиной, казавшейся грязным налётом, и остекленевшим пустым взглядом из—под густых бровей.

– Катя, ты уже вернулась? – бесцветным голосом произнёс он.

Она же в изумлении смотрела на вошедшего, наверное, впервые увидела его в таком состоянии и небрежной грязной одежде.

– Тебе не больно? – сказал он, обращаясь скорее всего в пустоту, потому что смотрел куда—то в стену.

– Василий, – Иван Дмитриевич обратился к нему, но взгляд по прежнему направлен в стену, – ты узнаёшь Катю?

– Да, я её убил два дня тому.

– Я жива! – воскликнула девушка.

– Ты снова пришла ко мне, – его губы безжизненно шевелились, словно это он вернулся с того, неведомого нам света, – я рад тебя видеть, скоро мы встретимся.

– Иван, – Путилин обратился к Соколову, – бери сани и вези господина Осипова в больницу Николая Чудотворца на Пряжку.

Когда в сопровождении агента Василий был уведён, Иван Дмитриевич обратился к Екатерине.

– Госпожа Извицкая, я думаю, Вашему жениху больше требуется помощь доктора, нежели сыскной полиции.

Хрупкие плечи девушки вздрагивали при всхлипывании, маленькими ладошками она закрывала лицо.