Читать книгу Чужая луна - Игорь Яковлевич Болгарин - Страница 2

Уже начало темнеть, когда они миновали караулку Качинской авиашколы, административное здание и темные в сумерках ангары.

Юра молча рукой показал Ахмету, где надо сворачивать. Сразу за летным полем начинался Александро-Михайловский поселок, в котором в основном и жил летный и частично технический состав школы. Одноэтажные и двухэтажные домики тесно жались друг к дружке, словно боялись одиночества. Юра нетерпеливым взглядом отыскал дом Лоренцов и с радостью отметил, что его окна уже освещены.

Телега еще только приближалась к дому, как в окнах несколько раз промелькнула чья-то тень, и едва она остановилась, как на ступени высыпали все его обитатели. Первой дробно простучала каблучками по ступеням Лиза и повисла у брата на шее. Ольга Павловна остановилась на ступенях, выжидая, пока Лиза обцелует брата, затем жестом отодвинула ее и тоже обняла Юру одной рукой, а пятерней другой провела по его волосам и сокрушенно сказала:

– Господи! Немытые и дымом пахнут.

Константин Янович наблюдал за всем этим целованием с верхней ступени лестницы. И лишь когда уже сам Юра, изнемогая от излишней порции нежностей, выскользнул из объятий Лизы и Ольги Павловны, Лоренц спустился вниз, слегка прижал его к себе, поцеловал в голову и коротко сказал:

– Молодец!

Юра, ожидавший казни за погубленный аэроплан, поднял на Константина Яновича удивленные глаза. И тот объяснил:

– Ну, во-первых, остался жив. А твоя тетя Оля, да и Елизавета поспешили тебя похоронить. Мне надоело слушать их рыдания. Во-вторых, ты не растерялся. На такой пятачок в горах не всякий опытный летчик рискнет пойти на посадку. Поэтому неудивительно…

– Значит… значит, вы там были? – взволнованно спросил Юра.

– Там были наши поисковики. Татары рассказали им, что ты остался жив и что аэроплан загорелся не сразу, как ты упал. Может, короткое замыкание?

– Да нет же! Нет! – с обидой в голосе почти закричал Юра. – Я не упал. Я посадил его. Я классно его посадил. Его можно было вывезти оттуда, и он бы еще летал.

– Но мне доложили, что он сгорел.

– Он не сгорел. Он был совершенно целый. Его сожгли партизаны.

– Та-ак. Интересно. И ты их видел?

– Вот как вас. Там был и дядя Семен. Тетя Оля, возможно, его вспомнит. Помните, он рассказывал, что ходил в наше имение под Таганрогом, чтобы отыскать вас?

– Тот матрос? – удивилась Ольга Павловна.

– Ну да. Все это время я у них был. Он меня и отпустил, – но, слегка подумав, поправился: – Ну не то чтобы отпустил. Я просто сбежал. А дядя Ахмет согласился отвезти меня домой, – Юра виновато склонил голову и добавил: – Я пообещал ему, что вы заплатите.

– Об этом, пожалуйста, не беспокойся! – сказал Константин Янович и затем удивленно спросил: – Но что ж это мы стоим на пороге? Идите в дом, а я несколько задержусь, улажу с Ахметом все финансовые дела.

Они двинулись по ступеням ко входу в дом. Где-то прозвучали глухие раскаты.

– Артиллерия, – с видом знатока сказал Юра. – И, кажется, совсем недалеко.

– Да, мальчик мой, это война. И она неумолимо приближается к нашему дому.

В квартире был полный развал. В прихожей и в комнатах лежали какие-то узлы и коробки.

– Что тут у вас? – удивленно спросил Юра.

– Дядя тебе все объяснит, – ответила Ольга Павловна.

Потом вернулся с улицы Константин Янович, долго чем-то гремел в прихожей и, зайдя в комнату, сказал:

– Олечка, я приобрел у этого татарина немного рыбы. Представляешь, совершенно свежая. Да, и еще пуд картофеля по очень смешной цене.

– Думаешь, все это нам еще пригодится? – раздраженно спросила Ольга Павловна.

– Ну, если не нам, то кому-нибудь еще.

– Большевикам?

– Они тоже хотят есть, – спокойно ответил Лоренц. – У меня пока нет причин их ненавидеть.

– Приехали! – Ольга Павловна обожгла мужа негодующим взглядом.

– Хватит! Больше не будем об этом! В тебе просто говорит сословная злоба. Я же читал их листовки. Все могло обойтись без крови, если бы твоя родня и другие такие же согласились поделиться своими излишествами с бедными. В конце концов, Россия настолько богатая страна, что всего этого хватило бы на всех.

– Похоже, ты уже становишься большевиком.

– Пока еще нет. Но я тоже против как социального, так и экономического неравенства.

– Прекрати! Побереги хоть психику мальчика, – Ольга Павловна снова обняла Юру, поцеловала его в голову. – У него отца убили большевики!

– Его отца убила война, – не согласился Лоренц.

– Ты называешь это войной? Это государственный переворот, грязный и подлый. Русские против русских.

– Хватит, Ольга! – вспылил Лоренц. – Сегодня не время для дискуссий. Отправь мальчика в ванную и, кстати, простирни его униформу.

Ольга Павловна молча встала, взяла Юру за руку, и он послушно пошел за нею.

После ужина и ванны Юра крепко уснул. Но ночью где-то далеко, похоже, что в Каче раздались несколько выстрелов, а спустя какое-то время стрельба повторилась. Юра проснулся еще после первых выстрелов и стал прислушиваться. Видимо, сказалось пребывание в партизанском лагере, где надо было всегда быть начеку.

В доме было тихо. Это удивило Юру: Лоренц-то должен был проснуться!

Юра прошлепал к спальне взрослых, постучал в дверь.

– Да-да! Это ты, Лиза? – отозвалась Ольга Павловна.

– Это я, Юра. В Каче стреляют.

Константин Янович торопливо схватился и уже через минуту вышел на ступеньки. Прислушался. Кругом стояла глухая тишина, которую подчеркивал только одинокий тоскливый собачий лай.

– Юра, может, тебе показалось? – спросила стоящая сзади Лоренца Ольга Павловна.

– Н-нет, по-моему, раз пять стрельнули, а потом еще… тоже раз пять… может, больше, – как-то не совсем уверенно сказал Юра.

– После партизанщины тебе еще долго будут сниться военные страсти, – недовольным голосом сказала Ольга Павловна и с досадой добавила: – Я теперь до утра не усну.

– Нет, не приснилось… Стреляли… Мне показалось, в той стороне, – Юра указал в сторону Качи.

– «Показалось», – проворчала Ольга Павловна и поднялась к входной двери, оттуда скомандовала: – Марш по постелям!

Расстроенный недоверием, Юра ушел к себе, улегся, накрыл голову одеялом, чтобы больше ничего не слышать. Но, даже несмотря на одеяло, даже не напрягая слух, он услышал какую-то перепалку между Лоренцом и тетей Олей. Он высунул голову из-под одеяла, прислушался.

– Нет, я пойду с тобой! – услышал он голос тети: – Или не ходи! Стыдоба! Мальчику после стольких кошмаров что-то приснилось, а ты своим появлением среди ночи поднимешь не только Качу, но и наш поселок.

– Слушай, Ольга! Не выводи меня из себя! Я так же, как и ты уверен, что мальчику все это почудилось. И все же… Начальника школы сейчас здесь нет, и так выходит, что за все отвечаю я. Разве не понятно? – и уже помягчевшим голосом он добавил: – Я лишь на минуту!

Ольга Павловна ответила мужу совсем уж елейным голосом:

– И я с тобой, Костя. Чтоб тебе не было скучно одному.

– Нет! – твердо сказал Лоренц. – Представь, сколько завтра в поселке будет смеху: «Вы слышали, Лоренц ночами боится выходить на улицу. Только в сопровождении жены», – и гневно добавил: – Нет!

Юра слышал, как следом за последними словами зло хлопнула входная дверь и как потом Ольга Павловна прошла в комнату дочери и тихо спросила:

– Ты не спишь?

– Что-то случилось? Вы так громко ругались.

– Ничего не случилось. Просто Юре после всех тех кошмаров приснилась какая-то партизанская война, – успокоила Ольга Павловна дочь. – Спи.

Но, как выяснилось, ночная стрельбы Юре не приснилась. Ее слышали некоторые технари и несколько курсантов-выпускников. Лоренц пришел в Качу, когда они столпились возле часового, который им рассказывал о ночном происшаствии.

– Ну, расскажи сначала, – попросил Лоренц.

И часовой стал подробно, в лицах, рассказывать:

…Прискакали на конях трое.

– Спите, так вашу?! – кричат. – С большевиками договор заключили? Суки! Предатели!

– Вы хоть скажите, что случилось? – спрашиваю.

– Не знаете, да? Сволочи! Гады! Армия третьи сутки на корабли грузится, не сегодня-завтра в Турцию отчалит. А у вас тут тишь-благодать. Где начальник? Для начала его расстреляем! А потом и остальных. Христопродавцы! Заразы!

– Наш начальник Гогия. Его уже недели две нету. Наверное, в Севастополе. Он там в свите Верховного. А может, к себе в Грузию подался.

– Вызывай заместителя. Его, иуду, шлепнем, а вас всех зачнем вакуировать.

– Вы что, сдурели? На чем вакуировать?

– На еропланах.

– Дураки безмозглые! – говорю им. – Тут только учебные еропланы, на одного человека. Сто верст, больше не одолеют. А до Турции сколько? И все над морем. Хотите в море искупаться? Пожалуйте!

– Показывай еропланы. Если шо сбрехав, и тебя вместе с твоим начальствием к стенке поставим!

– Не имею права, – говорю, – ангары открывать. Тем более что там и смотреть вам нечего. Аеропланы, которые в ангарах, – на ремонте.

– А те, другие, на которых вы настроились до большевиков драпать? – спрашивают.

– Таковых нету. Отлетались, – говорю.

– Как это – «отлетались»?

– Почили, – говорю, – в Бозе. В боях с большевиками сгинули.

– Вызывай сюда вашего главного! Мы ему счас яйца на глаза натянем, шоб лучшее за техникой глядел. Саботажник! Изменник! Большевистский шпион!

– А мандат у вас на вакуацию имеется? – спрашиваю.

– А как же! Вот! – говорит их самый главный и сует мне под нос ствол маузера. – Вызывай, а то счас печать на мандате поставлю!

Что было делать? Стрельнул я два раза, как раньше условились.

– Ты зачем это? – спрашивают.

– Начальника, – говорю, – вызываю.

Они, как дурные дети, тоже по паре раз в небо пальнули. Любят стрелять. Ждать вашего прихода не стали. Приказывают показать им ангары. И опять маузером перед носом машут. Повел я их. В один заглянули – разобранный аэроплан, во второй – мотор на верстаке стоит. Озлились. Подошли к седьмому ангару, а на нем пудовый замок висит.

– Открывай, – приказывают.

– Этот ангар лично начальника школы Гогии. Только он пустой, – говорю им. Не поверили. Стали прикладом винтовки по замку лупить. Винтовка вдребезги, а замку хучь бы что. Каменюкой пробовали – тоже не взяла.

И тут еще один ихний прискакал. Конь в мыле. Кричит:

– Вы шо тут прохлаждаетесь? Красножопые уже под городом!

Они – на коней, чуток со своих винтовок в небо пошмаляли – и как ветром сдуло… Все! – закончил свое повествование часовой…

– Видать, скоро снова явятся, – сказал кто-то из технарей. – Ладно бы, только пустой стрельбой обошлось. По дури могут и нас пострелять, – и он обратил вопросительный взгляд на Лоренца. Остальные тоже ждали, что скажет он.

Лоренц ничего не ответил. Он понял, что остался в Каче единственной властью. Что-то надо предпринимать. Но кто скажет, кто снова сюда явится? Если представители белых, то уже надо начинать уничтожать Качу, жечь находящиеся в ремонте аэропланы, подрывать здания. Если же явятся красные, они только похвалят за то, что сберегли Качу от уничтожения.

У Лоренца было только два выбора. И оба смертельно опасные. Если не угадает, его первого расстреляют или как саботажника и предателя, или как врага. И все равно надо было что-то предпринимать, иными словами, принимать одну из сторон.

– Во! Насчет ветра! – что-то вспомнил один из курсантов. – Заметьте, он со вчерашнего вечера от поселка в сторону Качи дует. Потому стрельбу мало кто и слышал. Я во дворе еще был, потому прибежал.

– А у меня пес брехливый. Как улышит где стрельбу, такой лай поднимает – мертвого разбудит, – сказал тот же технарь.

– А меня Юрий разбудил. Уж на что чутко сплю, а ничего не слышал, – сказал Лоренц.

– Что? Нашелся? – спросил кто-то из технарей. – А я и не сомневался, что найдется.

Еще кто-то похвалил Юру:

– Он…это … самостоятельный пацан. Такой где хочешь не пропадет.

Потом Лоренц попросил часового зажечь фонарь. Они обошли оставленные распахнутыми ворота ангаров и позакрывали их. Подошли к седьмому, стоявшему на отшибе, чуть в стороне от других ангаров. Оглядели замок. Он был цел, но жестоко исцарапан.

Лоренц достал из кармана ключ, и замок с мягким хрустом открылся. Распахнули ворота ангара, подсветили фонарем. Удерживаемый металлическими башмаками, в ангаре стояло чудо немецкой техники – новенький белоснежный двухместный «Эльфауге». Рядом с башмаками с двух сторон шасси темнели какие-то коробки.

– Посвети сюда, – попросил Лоренц, и когда часовой направил свет на эти коробки, все увидели, что это два жестяных тридцатилитровых жбана с горловинами, которые завинчивались металлическими пробками.

– Это Гогия недели две как привез. Я видел, как он их сюда ставил, – сказал один из технарей.

– Что в них?

– Чача, – сказал кто-то в шутку. Шутку поддержали, засмеялись.

Техник склонился к одному из жбанов, крутнул металлическую пробку. Из-под нее засвистел сжатый воздух, забулькала влага, и по ангару поплыл стойкий запах бензина.

– Далеко собирался лететь, – обронил кто-то.

– Видно, все же решил плыть в Турцию на корабле. Без риска и с комфортом, – сказал Лоренц и затем задумчиво добавил: – То-то, помнится, он у меня спрашивал, сколько бензина жрет «Бенц» на сто километров на «Эльфауге».

– Никуда он не поплывет. Он уже удрал в Грузию, – сказал один из выпускников школы.

– Почему так думаете? – просил Лоренц.

– Да какой он летчик? Помните, тогда, на «Ньюпоре»? Взлетел и тут же брякнулся за Александро-Михайловкой в огородах. И в той же Турции? Кем он там будет? И вообще! В Севастополе армия грузится на корабли, и все думают, что нас забыли. Бандиты вот вспомнили, но убедились, что у нас поживиться нечем, исчезли. А Верховному мы зачем в Турции? Какая от нас польза без аэропланов? Чего от нас ждать, кроме ненужных хлопот? Нас не забыли. Нас оставили, как старые башмаки! Или я не прав?

И все промолчали. Длительную тишину нарушил Лоренц. Сказал то, что от него ждали:

– Ну, вот что! Демобилизационные настроения отложим на будущее. И всякие предположения тоже! Я – не гадалка, и что будет завтра, предсказать не могу, – сказал он жестко. – Мы – солдаты, из этого и будем исходить, а не гадать на кофейной гуще. Предлагаю всем, кто здесь, оставаться до утра. И ждать приказа. Вызывать меня немедленно, если что-то подобное еще произойдет. Если будет возможность – посыльным. Нет – выстрелами.

Но до утра больше ничего в Каче не произошло.

Константин Янович разбудил Юру очень рано.

– Еще поваляешься или пойдешь со мной? – спросил он.

Юра отметил, что дядя не в своей парадной форме, в которой он по утрам выходил на построение, а в той рабочей, в которой ему часто приходилось возиться в ремонтных мастерских.

– На аэродром? – спросил Юра Лоренца.

– И на аэродром, – кивнул Лоренц. – Хочу, чтобы тебя все увидели и убедились, что ты цел и невредим, что характеризует тебя как летчика с лучшей стороны.

– А что скажут по поводу сожженного аэроплана? – одеваясь, спросил Юра.

– Ты думаешь, они ничего не понимают? Они тоже теряли аэропланы. Всякое бывало. Поймут, – сказал Лоренц и, немного помолчав, добавил: – Аэроплан – дело наживное. Новый построят. Важно, что ты в борьбе со стихией победил, раз сумел остаться в живых.

День был пасмурный, дул холодный ветер. Где-то, пока все еще далко, гремели артиллерийские выстрелы. Но это уже не была длительная канонада. Просто изредка то в одной, то в другой стороне раздавался одиночный взрыв – и на какое-то время вдруг повсюду становилось совсем тихо.

На аэродроме возле ангаров и мастерсих было многолюдно. Стояли кучками, обсуждали ночной бандитский налет – к этому склонялись почти все. Лишь возле единствнного ангара никого не было.

– А почему седьмой всегда закрыт? – спросил Юра у Лоренца.

– Это как бы личный ангар нашего начальника.

Они остановились возле седьмого.

– Гогии? – вспомнил Юра щеголеватого смуглого, но беловолосого грузина. – Он что? Пустой?

– В нем стоит один из лучших аэропланов школы – немецкий «Эльфауге».

– Его не угонят куда-нибудь в Турцию? – спросил Юра.

– Не знаю. Я вообще не знаю, что происходит. Никаких инструкций, никаких приказов. Многие высказывают мысль, что нас забыли. Я тоже начанаю так думать.

– Но что-то же надо делать! – рашительно сказал Юра.

– Ты мне все больше нравишься, мальчик. Ты за короткое время так повзрослел, – похвалил Юру Лоренц, ласково потрепав его волосы. И затем серьезно объяснил: – Я жду приказа и боюсь его. Потому что смысл его может быть единственный: школу ликвидировать, летный и технический состав эвакуировать. А это означает: сжечь аэропланы, взорвать здания и отправляться в изгнание, куда-нибудь в Турцию или Румынию. А я не смогу своими руками все это уничтожить. Наверное, ты хочешь знать, почему? Изволь. Я положил всю свою жизнь на создание этой новой для человечества хозяйственной отрасли. Я представляю ее в недалеком будущем: большие мощные аэропланы будут летать над всей землей, переносить из одного конца в другой миллионы тонн грузов, за несколько часов доставлять людей в самые далекие уголки земли. Люди перемешаются, не будет рас и национальностай. Они выработают один-единственный язык. Исчезнут государства, на всем земном шаре будет одно-единственное, и им будут управлять несколько самых умных, честных и благородных людей. Вот что такое авиация, мальчик!

Юра слушал Лоренца, как завороженный.

– И ты будешь одним из первых, кто поведет такие гигантские аэропланы, – дядя взял Юру за руку и они тронулись дальше. На ходу Лоренц добавил: – Нет-нет, не думай, я никакой не фантазер. Так будет. И я не хочу уничтожать наши аэропланы, нашу школу, потому что это может на годы отодвиуть то, о чем я тебе рассказал.

Они подошли к административному корпусу, где собралось большинство жителей Александро-Михайловки – охранники, технари, педагоги, курсанты – все они работали в Каче.

Увидев пришедшего с Лоренцом Юру, обступили их, здоровались с Юрой за руку, похлопывали по плечу.

– Живой!

– А мы уже хотели свечки за упокой…

– Прекратите глупости, – нахмурился Лоренц. – Некоторым посоветовал бы поучиться, как можно в ущелье так ювелирно посадить аэроплан.

– Так, говорят, он же сгорел.

– Он целый был, ни царапины. Его партизаны спалили, – огрызнулся Юра.

Короткая артиллерийская канонада прогрохотала где-то совсем недалеко.

– Вчера еще далеченько гремело, а сегодя чуть ли не в наших огородах, – отметил кто-то из технарей.

– Это так кажется. Где-то под Евпаторией.

– Похоже, под Саками.

Все обернулись к Лоренцу.

– Что наше начальство думает? – спросил кто-то из лечиков.

– Оно ждет приказа! – ответил Лоренц и пояснил: – Те из вас, кто относится к военному ведомству, знает: в армии не допускается никакая самодеятельность.

– А если так быстро драпали, что приказ где-то в пути потеряли? – насмешливо спросил кто-то из толпы.

– Я понимаю вас, вы ждете определенности. Но ее у меня пока нет. Подождем еще немного…

– А если они тем временем смотаются? – допытывался все тот же насмешник.

– Вот тогда я обращусь не только к вам, но и ко всем остальным с вопросом: что нам делать? Думаю, до чего-то разумного мы все же додумаемся.

На следующий день рано утром снова собрались в Каче почти все, кто не покинул Александро-Михайловку и имел к ней какое-то отношение. Они, как сомнамбулы, ходили по территории авиашколы, заглядывали в опустевшие мастерские, в безлюдные ангары. Делились друг с другом своими размышлениями.

– Вы не заметили? Я с рассвета прислушиваюсь – тишина. Ни взрывов, ни выстрелов.

– Может, прогнали из Крыма?

– Кого?

– Известно кого.

– Не крути волу хвост. Ждешь, чтоб большевиков прогнали?

– А може, наоборот?

– Так и говори. Развелось вас, хитрозадых!

В различных сомнениях и неопределенности прожили утро.

Лоренц, продолжая оставаться в школе за главного, послал нескольких толковых сослуживцев в Севастополь с наказом: выяснить, что там происходит.

Они вскоре вернулись с известием: на рассвете белая армия покинула на кораблях Севастополь. В городе на домах развеваются красные флаги.