Читать книгу Собор у моря - Ильдефонсо Фальконес - Страница 13

Прошло несколько месяцев после приключения, которое привело его к замку Крейшель, но жизнь Арнау не изменилась за это время. В ожидании, когда ему исполнится десять лет – возраст, который позволит стать подмастерьем в мастерской его дяди Грау, – он продолжал шататься по привлекательной и всегда полной неожиданностей Барселоне. Арнау носил воду бастайшам и все больше времени проводил в церкви Святой Марии у Моря. Мальчик видел, как она растет, он молился Святой Деве, рассказывая ей о своих невзгодах и радуясь улыбке, которая, как ему казалось, иногда появлялась на губах статуи…

Вскоре, когда главный алтарь романской церкви был снесен, Святую Деву перенесли в маленькую часовню Святых Даров, расположенную в крытой галерее. Там, за новым большим алтарем Святой Марии, между двумя контрфорсами, ее поставили за высокую железную решетку. Часовня Святых Даров не пользовалась бы никакой привилегией, если бы бастайшам не поручили заботиться о ней, защищать ее и следить за тем, чтобы там всегда горели свечи. Эту часовню, самую главную в храме, призванную хранить тело Христово, приход отдал скромным портовым грузчикам, хотя множество благородных и богатых торговцев готовы были оплатить строительство и сделать пожертвования на тридцать три остальные часовни, которые по плану должны были построить в церкви Святой Марии у Моря между контрфорсами крытой галереи или боковых нефов, – так сказал мальчикам отец Альберт. Но часовня Святых Даров принадлежала бастайшам, и молодой водонос мог всегда беспрепятственно попасть к своей Святой Деве.

Однажды утром Бернат наводил порядок, перетряхивая свое скудное имущество, спрятанное под соломенным тюфяком. Здесь лежала сумка, в которой он хранил деньги, собранные перед его поспешным бегством из дому вот уже почти девять лет тому назад, а также то немногое, что платил ему зять. Эти деньги понадобятся, когда Арнау начнет осваивать профессию, и помогут сыну стать на ноги…

Неожиданно в комнату рабов вошел Жауме. Бернат с удивлением посмотрел на первого помощника – Жауме не часто заходил сюда.

– Что?..

– Твоя сестра умерла, – скупо обронил Жауме.

У Берната подкосились ноги, и он присел на тюфяк с сумкой в руках.

– Как?.. Что произошло? – пробормотал он.

– Хозяин не знает. Утром ее тело было уже холодным.

Бернат выронил сумку и закрыл руками лицо.

Когда он отнял их и поднял глаза, Жауме уже не было. С комком в горле Бернат вспомнил девочку, работавшую в поле вместе с ним и отцом, девушку, поющую без остановки, когда она ухаживала за скотиной. Иногда Бернат видел, как отец делал перерыв в работе и, закрыв глаза, чтобы отвлечься на несколько мгновений, наслаждался этим голосом, веселым и беззаботным.

И вот…

Арнау остался безучастным, когда во время еды узнал эту новость из уст отца.

– Ты слышишь меня, сынок? – спросил его Бернат.

Арнау кивнул. Прошел уже год, как мальчик не видел Гиамону, исключая те давние случаи, когда он залезал на дерево, чтобы посмотреть, как она выводит на прогулку его двоюродных братьев и сестру. Он сидел, затаившись в густой листве, и подглядывал за ними, глотая слезы, а они бегали и смеялись. И никто его не пожалел. Арнау хотел сказать отцу, что ему все равно, что Гиамона его не любила, но грусть, светившаяся в глазах отца, остановила его.

– Отец, – тихо произнес Арнау, подходя к нему, – не плачьте.

Он уткнулся лицом ему в грудь, и Бернат, прижав мальчика к себе, крепко обнял его.

Они ели в полном молчании, сидя рядом с рабами и подмастерьями, когда раздался первый вопль. Этот душераздирающий крик, казалось, рвал воздух. Все повернулись в сторону дома.

– Плакальщицы, – пояснил один из подмастерьев. – Моя мать – плакальщица. Может быть, это она. Она лучше всех плачет, в городе ей нет равных, – с гордостью добавил он.

Арнау посмотрел на отца. В этот момент прозвучал другой вопль, и Бернат увидел, как сжался его сын.

– Нам еще долго придется слушать их, – предупредил он Арнау. – Мне сказали, что Грау нанял много плакальщиц.

Так и было.

В течение всего вечера и ночи, пока люди приходили в дом семьи Пуч, чтобы выразить соболезнование, несколько женщин оплакивали смерть Гиамоны. Ни Бернат, ни его сын не могли уснуть из-за постоянного жалобного воя…

– Об этом знает вся Барселона, – сообщил Жоанет Арнау, когда они увиделись утром, оказавшись среди людей, которые толпились у дверей дома Грау.

Арнау пожал плечами.

– Все пришли на похороны, – добавил Жоанет, заметив невольное движение друга.

– Почему?

– Потому что Грау богатый и всякий, кто придет в этот траурный день, получит какую-нибудь вещь.

Жоанет показал Арнау длинную черную рубашку.

– Вроде этой, – добавил он, улыбаясь.

В начале дня все пришедшие облачились в черное и похоронная процессия отправилась в сторону Назаретской церкви, где находилась часовня Святого Ипполита, чьим покровительством пользовалась гильдия гончаров. Плакальщицы шли возле гроба; они не только плакали, завывали, но и рвали на себе волосы.

Часовня была заполнена влиятельными людьми: старшины различных гильдий, городские советники и бо́льшая часть членов Совета Ста. Сейчас, когда Гиамона умерла, никто и не вспомнил об Эстаньолах, но Бернат, взяв с собой сына, смог-таки приблизиться к месту, где находилось тело покойной, где простая траурная одежда, подаренная Грау, смешалась с шелками и виссоном – дорогой материей из черного льна.

Однако ему даже не дали попрощаться с сестрой.

Пока священники вели похоронную службу, Арнау удалось рассмотреть покрасневшие от слез лица своих двоюродных братьев и сестры: Жозеф и Женис держались, Маргарида стояла прямо, но у нее все время дрожала нижняя губа…

Они потеряли мать, как и он сам.

«Знают ли они о Святой Деве?» – подумал Арнау.

Потом он перевел взгляд на дядю, который стоял неподвижно, погрузившись в свое горе. Мальчик был уверен, что Грау Пуч не рассказывал своим сыновьям о Святой Деве. Богатые – не такие, как все, ему не раз об этом говорили. Возможно, они по-другому воспринимают новую мать…

Конечно же по-другому!

Богатый вдовец в Барселоне – человек, на которого имеют виды. Еще не закончился траур, как на Грау посыпались брачные предложения, и он не успевал вести переговоры.

Избранницей на место новой матери детей Гиамоны стала Изабель, молодая женщина не очень привлекательной внешности, но из знатной семьи. Грау взвесил добродетели всех претенденток и отдал предпочтение той единственной, которая могла похвастаться принадлежностью к аристократическому роду. Ее приданое – титул без привилегий, пусть даже при отсутствии земель и богатства, – позволяло ему войти в высшее общество. Владельца гончарной мастерской не прельщало роскошное приданое, которое ему предлагали купцы, желавшие приобщиться к богатству Грау. В свою очередь, могущественные знатные семейства не были заинтересованы во вдовстве простого гончара, каким бы богатым он ни был. И только отец Изабель, будучи без средств, увидел в этой ситуации возможность заключения удобного союза для обеих сторон – и не ошибся.

– Ты, конечно, понимаешь, – требовательно заявил будущий тесть, – что моя дочь не может жить в гончарной мастерской.

Грау с готовностью согласился.

– И что она тем более не может выйти замуж за простого гончара.

При этих словах Грау хотел было возразить, но тесть презрительно махнул рукой.

– Грау, – добавил он, – мы, вельможи, не можем посвящать себя ремеслу, понимаешь? Даже если мы небогаты, мы никогда не станем ремесленниками.

«Мы, вельможи, не можем…»

Грау едва скрывал свое удовлетворение оттого, что и он теперь причислен к знати.

«Сеньор барон» – именно так, начиная с сегодняшнего дня, будут обращаться к нему не только во время торговых переговоров, но и в городском Совете Ста.

Сеньор барон!

Но тесть прав: у кого из вельмож есть мастерская? Разве можно каталонскому барону держать ремесленную мастерскую?

И Грау, все еще старшина гильдии, легко и быстро добился того, чтобы Жауме получил звание мастера. Они обсудили этот вопрос в спешке – Грау спешил жениться на Изабель, он опасался, что эта знать, такая капризная, может пойти на попятную. У будущего барона не было времени торговаться. Жауме станет мастером, а Грау продаст ему мастерскую и дом в рассрочку. Оставался нерешенным только один вопрос.

– У меня ведь четверо детей, – сказал ему Жауме, – и я вряд ли смогу выплатить сразу всю сумму.

Под настойчивым взглядом Грау он продолжил:

– Я также не смогу взять на себя все обязательства, которые касаются ваших рабов, помощников, подмастерьев. Мне даже не удастся прокормить их! Желая добиться чего-либо, я должен прежде всего устроить своих детей.

День свадьбы был назначен.

Грау, по настоянию отца Изабель, приобрел дорогой особняк на улице Монкада, где жили семьи барселонской знати.

– Помни, – предупредил его тесть при выходе из только что купленного дома, – ты не войдешь в церковь, пока у тебя есть мастерская.

Они заглянули во все до единого закоулки в приобретенном доме, и барон снисходительно одобрил покупку. Грау же быстро подсчитал в уме, во что ему обойдется мебель, которую нужно купить, чтобы заполнить огромное пространство. За воротами, выходившими на улицу Монкада, начинался внутренний двор, выложенный камнем; напротив него – конюшни, которые занимали бо́льшую часть первого этажа, рядом с кухнями и помещениями для рабов. Справа тянулась длинная каменная лестница под открытым небом, которая вела на второй этаж, предназначенный для хозяев, – здесь были залы и прочие комнаты; вверху, на третьем этаже, – спальни. Весь особняк был сложен из камня; на верхних этажах – сплошь стрельчатые окна, выходящие во двор…

– Согласен, – сказал он Жауме, который много лет был его первым помощником, – ты будешь свободен от обязательств.

В тот же день они подписали договор, и Грау, довольный сделкой, предстал перед своим тестем с этим документом.

– Я уже продал мастерскую, – объявил он.

– Сеньор барон, – ответил ему тесть, протягивая руку.

«А теперь, – решил Грау, – подумаем о рабах. Я оставлю себе тех, кто нужен, а кто не нужен… на продажу. Что касается помощников и подмастерьев…»

Грау поговорил с членами гильдии и распродал всех своих рабов по весьма умеренным ценам.

Оставались только его шурин с ребенком.

У Берната в гильдии не было никакого звания, даже звания помощника.

Рассчитывать, что кто-нибудь возьмет его к себе в мастерскую, не приходилось. К тому же это было запрещено. У мальчика еще не наступил возраст подмастерья, хотя у Берната на руках имелся контракт. Но как Пучу просить кого бы то ни было принять каких-то Эстаньолов?! Все сразу узнают, что эти два беглеца – его родственники.

Их зовут Эстаньолами, как и Гиамону. Тут же станет известно, что он, Грау Пуч, приютил двух деревенских сервов. И это сейчас, когда ему предстоит стать членом знатной семьи! Разве не аристократы были злейшим врагом беглых сервов? Разве не они больше других давили на короля, чтобы тот отменил указ, позволяющий сервам-крестьянам совершать побег? И как он будет чувствовать себя, став представителем высшего класса, если имя Эстаньол начнут склонять все кому не лень? Что скажет его тесть?

Жауме, как новый хозяин мастерской, больше не подчиняющийся Грау, улучил минуту, сел рядом и доверительно поговорил с ним.

«Грау не посмеет ничего с вами сделать, – сказал он. – Он признался мне, что не хочет, чтобы о вас узнали. Я добился неплохих условий, Бернат. Он спешит уладить свои дела до женитьбы на Изабель. Но не забывай, что у тебя есть контракт, подписанный для твоего сына. Воспользуйся этим, Бернат. Надави на этого бездушного человека. Пригрози ему судом. Ты – хороший работник. Я хотел бы, чтобы ты понял: все, что произошло за эти годы, не должно пойти прахом…»

– Пойдете со мной, – велел Грау Бернату, который уже несколько дней ходил угрюмый и озабоченный новыми событиями.

Бернат сообразил, что имел в виду Жауме, и, ободренный бывшим начальником, осмелился возразить своему зятю.

– Как ты разговариваешь со мной? – закричал Грау, когда Бернат резко ответил ему: «Куда и зачем?» – Куда я захочу! – орал новоиспеченный барон, нервно размахивая руками.

– Мы не твои рабы, Грау.

– У тебя не очень большой выбор.

Бернату пришлось откашляться, прежде чем он последовал совету Жауме и неожиданно заявил:

– Я могу подать в суд!

Грау, согнувшийся, дрожащий, маленький и худой, оторопел и медленно приподнялся со стула. Но Бернат даже глазом не моргнул и оставался стоять, как бы ему ни хотелось побыстрее выскочить отсюда и убежать подальше…

Угроза Берната подействовала на вдовца.

Было решено, что они будут ухаживать за лошадьми, которых Грау считал себя обязанным купить вместе с особняком.

– Ты что, собираешься держать конюшни пустыми? – однажды как бы невзначай спросил тесть, как будто разговаривал с несмышленым ребенком.

Грау лихорадочно складывал в уме цифры.

– Моя дочь Изабель всегда ездила верхом, – добавил сеньор.

Но самым важным для Берната оказалась хорошая плата, о которой он договорился для себя и Арнау, начавшего работать в конюшне. Отныне они могли жить в собственной комнате, а не с рабами и подмастерьями. У него и сына теперь было достаточно денег, чтобы не испытывать лишений.

Грау настоял, чтобы Бернат аннулировал контракт об обучении Арнау и подписал новый.

С тех пор как им предоставили гражданство, Бернат редко выходил из мастерской. Похоже, что никакого следствия в связи с его побегом не было; и теперь имя Берната Эстаньола значилось в списках граждан Барселоны. В противном случае его бы уже бросились искать, думал он каждый раз, когда отправлялся на улицу.

Обычно он ходил на море и там растворялся среди десятков людей. Взгляд Берната всегда был прикован к горизонту. Позволяя ветру ласкать лицо, вдыхая резкие запахи моря, кораблей и дегтя, он наслаждался свободой и… грустил.

Прошло почти десять лет, как он ударил подмастерья из кузницы. Бернат надеялся, что тот выжил.

Вот и сейчас он сидел у моря. Арнау и Жоанет резвились на берегу. Мальчики убегали далеко вперед, затем возвращались и, весело улыбаясь, смотрели на него блестящими глазами.

– У нас будет собственный дом! – крикнул Арнау. – Давайте поселимся в квартале Рибера, отец, пожалуйста!

– Боюсь, что это всего лишь комната, – попытался объяснить ему Бернат, но ребенок продолжал улыбаться, как будто речь шла о лучшем дворце Барселоны.

– Неплохая идея, – сказал Жауме, когда Бернат рассказал ему о предложении своего сына. – Ты наверняка найдешь там комнату.

В квартал Рибера они отправились втроем. Дети бежали, а Бернат, нагруженный жалкими пожитками, шел за ними. В течение всего пути до церкви Святой Марии Арнау и Жоанет не переставали здороваться со всеми, кто проходил мимо.

– Это – мой отец! – крикнул Арнау одному бастайшу, идущему с мешком зерна. Мальчик указал на Берната, от которого они отбежали метров на двадцать.

Согнувшийся под грузом бастайш улыбнулся, продолжая идти вперед. Арнау подбежал к Бернату. Однако через несколько метров мальчик остановился: Жоанет не последовал за ним.

– Пойдем! – крикнул Арнау, махнув ему рукой.

Но Жоанет покачал головой.

– Что случилось, Жоанет? – спросил Арнау, с недоумением глядя на приятеля.

Малыш опустил глаза.

– Это – твой отец, – пробормотал он. – Что будет теперь со мной?

Он был прав – все принимали их за братьев, а Арнау даже не подумал о своем младшем «братце»…

– Бегом! За мной, – сказал он, взяв друга за руку.

Бернат видел, как они приближались: Арнау тащил Жоанета, который, казалось, упирался, не желая идти.

«У вас хорошие дети», – сказал ему один бастайш, проходя мимо, и улыбнулся. Мальчики дружили уже больше года. Бернат вдруг подумал о матери маленького Жоанета и представил себе, как малыш сидит на ящике, а она гладит его по голове. Неужели он так и не увидит лица матери?

Бернат почувствовал, как комок подступил к горлу.

– Отец… – начал было Арнау, когда они подошли к нему.

Жоанет спрятался за спину друга.

– Дети, – перебил сына Бернат, – думаю, что…

– Отец, могли бы вы быть отцом и Жоанету? – выпалил Арнау.

Бернат увидел, как малыш робко выглянул из-за спины Арнау.

– Иди сюда, Жоанет, – позвал его Бернат. – Ты хочешь быть моим сыном? – спросил он, когда тот осмелился подойти к нему.

Лицо Жоанета засияло.

– Это значит – да? – Бернат улыбнулся.

Ребенок обхватил его ногу, а благодарный Арнау смотрел на отца с восторгом.

– Идите играйте, – приказал Бернат надломленным голосом.

Дети привели Берната к отцу Альберту.

– Не сомневайтесь, мой отец поможет нам, – сказал Арнау, а Жоанет с удовольствием подтвердил:

– Наш отец! – воскликнул малыш и, отбежав от Арнау, стал знакомить Берната со всеми, кто встречался им на пути, даже с теми, кого они знали лишь в лицо.

Отец Альберт пригласил Берната на стаканчик сладкого вина и попросил детей оставить их вдвоем.

Выслушав его историю, он сказал:

– Я знаю, у кого вы могли бы остановиться. Это добрые люди. Скажи, Бернат, ты добился хорошей работы для Арнау, у него будет достойная оплата, и он получит специальность, ведь стремянные всегда нужны. А что будет со вторым сыном? Что ты думаешь делать с Жоанетом?

Бернат махнул рукой – и признался во всем священнику.

Отец Альберт и привел их всех в дом Пере и его жены. Эти бездетные старики жили в маленьком двухэтажном домике у самого моря; на первом этаже у них был очаг, а на втором – три комнаты. Все соседи знали, что они хотели бы сдавать одну из них.

За время всего пути и в доме Пере, когда он знакомил Эстаньолов с хозяином и его женой, отец Альберт смотрел на Жоанета и думал о судьбе малыша. Не удержавшись, он сочувственно похлопал мальчугана по плечу. Как он мог быть таким слепым?! Как он мог не замечать страданий, которые выпали на долю этого мальчика?..

Сколько раз он видел, как Жоанет замыкался, устремляя взгляд в пустоту!

Отец Альберт прижал мальчика к себе. Жоанет повернулся к священнику и улыбнулся…

Комната была небольшая, но чистая, с двумя тюфяками на полу – единственными «предметами мебели» в ней.

Сюда доносился постоянный шум волн, и под этот привычный аккомпанемент проходила жизнь хозяев дома. Арнау напряг слух – и уловил звуки, доносившиеся сюда со строительной площадки церкви Святой Марии, которая находилась неподалеку.

Они поужинали обычной ольей, приготовленной женой Пере. Арнау посмотрел на блюдо, поднял глаза и улыбнулся отцу. Как далеко была от них теперь бурда Эстраньи!

Все трое поели с аппетитом, чувствуя на себе заботливый взгляд хозяйки, готовой снова наполнить их тарелки.

– А теперь – спать, – сказал Бернат, умиротворенный событиями дня. – Завтра на работу.

Жоанет задумался. Когда все встали из-за стола, он посмотрел на Берната и повернулся к двери.

– Не время выходить на улицу, сынок, – мягко произнес Бернат в присутствии обоих стариков.

И мальчик остался.