Читать книгу Операция «Соловей» - Илона Ивашкевич - Страница 3

      Утро понедельника, возвещало трелью будильника о том, что проклятое воскресенье закончено и впереди трудовая неделя. В семь Вдовин уже был на работе. Кабинет, который следователь делил с тремя коллегами, ещё пустовал. Кинув рюкзак на облезлое офисное кресло, Паша открыл окно, впуская в тесную, пропахшую сигаретами и носками комнату свежий весенний воздух. Окна кабинета выходили на оживлённую улицу. Когда Паша только учился в академии полиции, через дорогу от управления находилось артиллерийское училище. К настоящему времени училище расформировали, и на плацу среди берёз росли разноцветные высотки элитного жилищного комплекса. Лишь старая зенитка у ворот напоминала о былом.

Паша засыпал кофе в пузатую кофеварку и щелкнул кнопкой. Мыли кофеварку раз в год, перед новогодними праздниками, отчего уже к лету на стенках нарастал коричневый налёт. Терпкий запах сваренного кофе пополз по этажу, привлекая сонных сотрудников, слоняющихся в поисках «кофеина и потрепаться».

– Павел Батькович, к Вам можно?

В дверях показалась заспанная физиономия. Держа в одной руке кружку, а в другой руке – папку, Гудованцев Борис Петрович ввалился в кабинет. В стенах прокуратуры Гудованцева за глаза звали «Чубайс». Борис на прозвище не обижался, ибо высокий полноватый лейтенант юстиции меньше всего походил на русского реформатора. На кота из рекламы 90х он тоже не был похож.

– Заходи. Опять какую-то гадость притащил? – Отмахнулся Павел, выливая под кривой кактус остатки пятничного чая. Покосившись на оставшуюся на стенках масляную плёнку, он вытер кружку салфеткой. Вода в фрунзенском районе всегда была отвратительной.

– Бухал вчера? – Принюхался Гудованцев.

– Всё хорошо, – буркнул Паша и плеснул в немытую кружку кофе.

–Настя что ли чудит? – Любопытство распирало Бориса, словно весенняя вода подгнившие доски плотины.

Личная жизнь Гудованцева дала трещину ещё год назад. Устав от ночных дежурств, угроз по телефону, нервотрепки и прочих радостей должности «жены простого следователя», вторая половина выставила супруга за порог с одним чемоданом, первую половину которого занимали носки, а вторую – старый ноутбук. На следующий же день Борис написал заявление на увольнение, но через месяц жена всё равно подала на развод. Ныне Борис проживал у родителей, исправно платил алименты и ипотеку и старался проводить всё свободное время с детьми.

– Ну не хочешь, не говори. В душу лезть не буду, – обиделся Борис и налил кофейку в принесённую с собой чистую кружку. Найдя рядом сахарницу, он по-хозяйски отсыпал себе три ложки. Что-то общее с известным российским политиком видимо в Боре было. – Сахар заканчивается. Купить надо. – Мужчина вытащил из-под мышки папку и бросил на стол Вдовину. – Тебе, как лучшему оперу по отделу, дали. Кармышев лично просил передать. Новости уже видел? Интернеты бурлят. У меня, когда у тестя в Мамадыше канализацию прорвало, столько вони не было.

Павел открыл папку и пролистал бумаги. С фотографии сквозь толстые стекла очков смотрела миловидная девушка с мягкими восточными чертами лица. Улыбка играла на тонких губах.

– Айгуль Ержановна Ермолаева. 21 год. Рост метр девяносто. Староста группы. Отличница. Студентка. Комсомолка. Инстаграм блогер. Зарезана перед федеральным университетом. Подозреваемых нет. Мотива нет. – Прокомментировал Борис, дуя на горячий кофе. – Молочка нет?

– Вашу же ж матушку, – выругался Вдовин, поперхнувшись кофе, когда взгляд зацепил фотографии с места убийства.

– Да, треш полнейший. Труп обезвожен. Такое ощущение, что кто-то выпил кровь.

– Упыри в городе?

– Не катит. Я вчера гостившую у жены тёщу на дачу к своим родителям отвез. Алкоголя в крови нет. Наркотиков в крови нет. Как и крови. Совсем. Я такое в только в детстве в питерском музее видел, когда к родственникам ездил на каникулы. В египетском зале.

– Записи с камер?

– Да уже запросили, но особо не рассчитывай. Камер в том районе мало, да и примерное время смерти 9-11 вечера. Сам понимаешь не самое светлое время суток. Паш, мне это… отпуск одобрили. У жены юбилей, и она хочет отмечать у родителей. Так что я на неделю в Мамадыш сгоняю. Да и весна нынче ранняя, тёща уже дачный сезон у себя открыла: просила с теплицей помочь. Я за начальством неделю пробегал. Тебе не сказал, потому что не думал, что отпустят. “Карма” только с утра все подписал. Я собственно и шёл, чтобы сказать.

Как? У нас же график отпусков года на три расписан. Да и по должности нам с тобой не положено весной и летом уходить.

– Как… как… каком к верху. Паш, ты не переживай. Тебе уже и стажера подобрали, в коридоре сидит. Парнишка смышлёный. Последний курс юридического. К тебе за боевым крещением прислали. Не смотри, что блатной.

Павел кисло улыбнулся.

– Да не крючься ты. Закроешь дело, натаскаешь пацана, а там, глядишь, и звёздочку лишнюю дадут. Засиделся ты в младших, братишка.

Борис поставил кружку на стол, и подошёл к двери.

– Стажер, заходи, – гаркнул он в коридор.

Не прошло и пяти минут, как дверь распахнулась, и кабинет вошёл парень.

– Здравствуйте, я от Ирека Миргазияновича… – Улыбнулся вошедший.

Сухой жилистый загорелый, он словно только что сошёл с фотографии. Той самой фотографии. Натянутые, словно корабельные канаты, нервы треснули, и семейная лодка Павла пошла ко дну, забирая остатки разума. Перемахнув через стол, Паша оказался рядом со стажером и ударил, метя в переносицу. Стажер едва успел увернуться. Павел ударил снова. Мальчишку спасли лишь сто двадцать килограмм бориного веса. Навалившись на Пашу сзади, он поволок коллегу к шкафу, оттаскивая от пацана.

– Прибью заразу, – рычал Павел.

– Руки коротки, – огрызнулся парень, отползая в угол.

– Боря, отпусти, – взревел лейтенант, пытаясь вырваться из крепких объятий товарища.

– Студент, скройся с глаз, – рявкнул Борис. – Через полчаса у Кармышева на планёрке. Двести пятнадцатый кабинет. И чтобы как штык! Опоздаешь, будешь все майские пахать, как папа Карло во благо родной прокуратуры.

Студент вытер рукой кровь с разбитого носа и по стенке пополз к двери.

– Боря, пусти! – Взвыл Паша.

– Живо! – Рявкнул Борис.

Парень юркнул за дверь. Когда дверь хлопнула за спиной стажера, Борис разжал объятья, выпуская Павла.

– Рассказывай, – потребовал Борис. Он тяжело дышал. Опустившись на крышку стола, мужчина вытащил из кармана чистый носовой платок, вытирал с раскрасневшегося лица крупные капли пота. – Паш, я ж тебя с первого курса знаю, ты ж спокойный, как танк. Какая оса тебя в тухес укусила?

Вдовин подошел к окну, достал из-под сваленных на подоконнике бумаг пепельницу и закурил. Сигаретный дым, смешиваясь с запахами весны и кофе, сизыми клубами наполнил забитую бумагами маленькую комнатку.

– Да нечего рассказывать. Этот упырь и Настя. Уже месяц как… – Павел затянулся. Выдохнув, он откашлялся и щелчком стряхнул пепел в пепельницу. – Если бы у Насти не повели мозги, и она бы не заказала эту дурацкую фотосессию у Маринки, я бы ничего не узнал. Вот такая Санта-Барбара.

– Да, дела… Мой тебе совет, Вдовин, иди к «Карме» и отказывайся от стажера. Ему лишние трупы не нужны, итак глухарей хватает.

– Да я в порядке. Не знаю, что произошло.

– «Шерша ля фам!» – Хмыкнул Борис и было потянулся к сигарете, но вовремя спохватился. Он, ровно как и Паша, бросил полгода назад.

Утренняя пятиминутка у руководителя следственной группы проходила как обычно. Михаил Сергеевич Кармышев, вещал о разгуле преступности, словно Левитан о наступлении фашистов на Москву. Сдабривая речь матерком, он пытался донести до ленивых подчинённых чёткую мысль, что показатели давно провалены и ждать премии не приходится. Следователи грустно сидели, разглядывая мелкий узор на белых обоях, стенку, крышку стола или уродливые всегда опущенные французские шторы. Сидящим напротив Кармышева повезло больше. Для обозрения им, кроме стола начальника, достались висящие на стене портрет президента, государственный флаг и старые советские часы, подарок Михаилу Сергеевичу от родной организации на очередное «дцатилетие». Когда двадцатиминутка позора закончилась, следователи друг за другом принялись бодро отчитываться по своим делам, получая мотивационный пендель. Вдовин докладывал последним, сразу после Гудованцева. Таков был ритуал, строго соблюдаемый по понедельникам. Всё это время стажер сидел в углу на старом стуле, прикладывая мокрый платок к разбитому носу.

– Вдовин и Мингазов остаются, – рявкнул Кармышев, когда Паша потянулся к двери вслед за остальными.

Следователи переглянулись: порядок, строго соблюдаемый годами, был нарушен.

У нас международный конфликт, а вы тут личные разборки устроили, – рявкнул Кармышев, когда в комнате остались только трое. – С делом ознакомились?

Вдовин кивнул.

– Есть зацепки?

– Уже работаем, Михал Сергеевич.

– Вот уж постарайтесь. Дедушка убитой – уважаемый в своей стране человек, герой труда, профессор. Девчушку эту по международному гранту отправили к нам учиться. Дело резонансное, на особом контроле у начальства. Просрем: погоны снимут. Паша, с тебя ежедневный письменный отчёт на моё имя о ходе расследования. Всем ясно?

Вдовин снова кивнул.

– Я не буду с ним работать! – Пробубнил из угла стажер.

– Цыц, щегол! Думал, тебя просто так сюда засунули? Ирек Миргазиянович лично вылетел родню девушки успокаивать.

– Я не буду с ним работать! Рапорт напишу о переводе.

– Пиши, пиши, «матурым-арматурым». Вот тебе ручка. Вот бумага. Всё пиши. До обеда занеси только. А теперь скройтесь с моих глаз! Паяцы!

Оставшись один, Кармышев вылил в окно остатки чая. В одном из шкафов советской стенки был спрятан сейф с бумагами. Отодвинув кобуру, он достал из недр железного ящика флягу с армянским коньяком. Протерев стакан носовым платком, «Карма» плеснул живительной влаги и спрятал бутылку внутрь. Крякнув, мужчина залпом осушил стакан и закрыл сейф. Немного подумав, он достал из кармана сотовый и набрал номер.

После планёрки Паша поехал осматривать место преступления. Поехал один, так как студент окопался в кабинете у Бориса и строчил заявление на перевод.

У облицованных серым гранитом ступеней университетского крыльца уже горело сердечко из свечей. Пламя колыхалось под порывами ветра, норовя поджечь фотографию в чёрной траурной рамке. Рядом лежали живые розы и игрушки. В век сетей информация распространялась быстро. Порою, слишком быстро. Вдовин огляделся, отметив камеры, гроздью вешенок свисающие над крыльцом. Остаток утра Вдовин провёл в коридорах университета. Все, с кем общался следователь, говорили об Айгуль, как о доброй ответственной девушке без дурных наклонностей. Она вовремя сдавала сессию, появлялась на всех парах, помогала сокурсникам. Исключительно добрый и светлый человек, почему-то зверски убитый ночью. Осталось надеяться на криминалистов, которые в данный момент работали в квартире, которую снимала убитая.

После обеда Вдовин собрал копии записей с камер, мысленно благодаря прогресс, воткнувший всевидящие очи в каждый закоулок, каждый угол, каждый проулок столицы. Конечно камеры барахлили (чего стоит появление убийцы из ниоткуда, словно кто-то стёр кусок файла) или вовсе были испорчены (почему-то ночной морозец покрыл льдом часть камер, хотя он точно помнил, что в одних трениках провожал Настю), но что-то удалось раскопать. Вечером Вдовин вернулся в центр. Припарковавшись на платной стоянке, он пошёл путём убийцы: от главного здания университета, вниз по улице, мимо стройки, по мосту, через канал, в район старого привокзального рынка. Много лет назад, готовясь к юбилею города, отцы столицы расселили этот набитый коммуналками район. Дома, оставшись без жильцов, быстро ветшали, разваливаясь на глазах, и часто горели, превращаясь в руины. Не так давно район стал оживать. Появились магазинчики, офис и кафешки. Общественность, встрепенувшись, потребовала ремонта исторических зданий.

У мечети девушка исчезла, чтобы появиться у выкрашенного голубой краской двухэтажного дореволюционного особняка. Дальше следы терялись. Вдовин осмотрелся. Окна на фасаде были наглухо забиты фанерой, на которой, словно разноцветные листья, болтались обрывки объявлений. С левой стороны к дому примыкал другой особняк. Зеркальное остекление его лестничных пролётов уродливой перемычкой соединило кирпичные домики. К счастью, с правой стороны был проезд, перегороженный деревянными воротами. Проснувшись между закрытых на ржавую цепь створок, Вдовин оказался во дворе. Окна, обращённые к проезду, зияли, словно провалы глаз. Деревянные рамы едва держались на кирпичном основании. Натянув перчатки, Паша подтянулся, и, перемахнув через крошащийся кирпичный подоконник, оказался на первом этаже. Стекло хрустнуло под толстыми подошвами кроссовок. Балки, держащие второй этаж и крышу, прогнили и обвалились. Теперь они перегораживали комнату, словно вывороченные грозой деревья. Мусор грязным ковром устилал пол. Из-под водочных бутылок, пузырьков боярышника, поломанных деревянных коробок, рекламных листовок, пластиковых стаканчиков едва виднелись коричневые доски. В углу шуршали пластиковой упаковкой крысы. Сажа, из-под которой проглядывали старые обугленные обои и дранка, жирным маслянистым слоем покрывала стены. На второй этаж особняка вела деревянная лестница. Резные, лишённые перил, балясины обломанными зубьями вырастали из грязных ступеней, на которых отчётливо виднелась дорожка следов. Медленно, пробуя ногой каждую доску, Вдовин поднялся наверх. Когда скрипящие ступени кончились, Вдовин поднял глаза. С противоположной стены комнаты на него смотрел чёрный дракон с алыми крыльями. Золотая корона, венчавшая оскалившуюся морду, блестела электрическом свете, льющемся через провал окна. Золотые руны, сплетённые в причудливую вязь, кольцом окружали змея. Дальше лестничного пролёта проход был закрыт: вместо пола в комнате зияла дыра, едва прикрытая листами ржавого железа, некогда покрывавшего крышу. Балансируя на прогнивших досках, Паша достал сотовый телефон, чтобы сделать снимок. Щелчок камеры, вспугнул копошащуюся в углу крысу. Животное замерло, повело усатой мордочкой и бросилось к нему, в одно мгновение превращаясь в грязного худого пацанёнка шести лет. Ловко выхватив телефон из рук ошарашенного Вдовина, он бросился вниз по лестнице, ловко перескакивая через ступеньки.

– Стоять, полиция! – Вдовин рванул за ним.

В дверях первого этажа пацан кинул телефон притаившемуся за балкой подельнику и исчез среди обгоревших балок. Подхватив на лету телефон, второй мальчишка выскочил во двор и, проскользнув через неплотно закрытые ворота, помчался вниз по улице. Не сбавляя темп, он нёсся к рынку, дабы затеряться среди пустых прилавков. Внезапно на пути мальчишки, словно джин из лампы, возник лысый худой старик в потрепанном полосатом халате. От ловко подставленной подножки пацан растянулся на асфальте, и сухая загорелая дедова пятерня схватила его за шкирку. Лягнув деда, парнишка вскочил на ноги, вывернулся и рванул дальше, оставив в руках старика куртку. Когда Вдовин добежал, серая футболка уже мелькала за перекрёстком, отрезанная потоком машин.

– Развелось шпаны. Твой телефон? – Спросил дед, протягивая подбежавшему Вдовину мобильник.

– Да, – выдохнул Паша.

Сердце бешено колотилось, грозя проломить грудину. В боку кололо. Тяжело дыша, он мысленно благодарил себя за то, что месяц назад встал на беговую дорожку. Трясущимися пальцами, Паша разлочил телефон. С экрана насмешливо косился антрацитовым глазом чёрный дракон.

– Детишки, малюют у нас. Красиво. – Кинул взгляд на рептилию дед. – На арака бы дал, мил человек.

– Спасибо, отец, – Вдовин выгреб несколько мятых сотенных из кармана и протянул старику. В душу Паши закралась подленькая мысль, что спектакль был не случаен, но радость от обретённого мобильника была слишком велика.

Мимо, ревя сиреной, пролетела пожарная машина. Почувствовав неладное, Паша распрощался со стариком и, тяжело дыша, побежал обратно. К его возвращению горящий особняк уже окружала толпа зевак. Люди, громко комментируя, снимали на телефоны. Рядом пожарный расчёт разматывал гидранты. Второй этаж пылал. Пламя лизало остатки балок и ржавые листы, выбрасывая в морозный воздух раскалённый пепел. Воняло горящим пластиком, сырым деревом и бензином. Выбросив облако горящего пепла, крыша рухнула внутрь.

Остаток вечера Паша провёл, занимаясь бумажной работой: закрыл текучку по остальным делам, составил отчёт для начальства, написал шаблоны для протоколов выемки. Обычно такая работа скидывалась на стажеров, но студент исчез, а Боря «подрезал» перед отпуском собственные хвосты, и Паша пыхтел над бумагами, наводя порядок в делах и голове. Он даже помыл кофеварку и выбросил бычки из кактуса.

В пустую квартиру Паша вернулся за полночь.